Простая жизнь ч. 1 гл. 1

                Часть первая


        ДАЖЕ, ЕСЛИ ПРИДЕТСЯ ПОГИБНУТЬ


                I 


    Гул моторов Ила-восемнадцатого заглушал не только голос, но и мысль. Юрий сидел в средней части салона самолета, где его монотонный рокот был наиболее громким и, прильнув к стеклу, с интересом рассматривал неповторимый пейзаж, раскинувшийся под крылом во всем своем великолепии. Это были горные массивы северо-западной части Афганистана, над которой пролетал самолет.
   Мрачные горы с седыми вершинами и скалистые хребты так изломали ландшафт, что, казалось, там нет, и не могло быть ничего живого. Бездонные ущелья с семикилометровой высоты представлялись черными коридорами, ведущими в саму преисподнюю. На заснеженных верхушках огромных гор застывала не только жизнь, но, наверное, и надежда вернуться к ней.
   Неужели там, в этих нескончаемых лабиринтах, наряду с едва теплящейся жизнью, хозяйничает смерть, ежечасно и ежеминутно вытесняя и уничтожая все, что могло с ней соперничать и мешать вершить свой кровавый промысел. И где же все это? Как возможно, что в этом застывшем монументальном безмолвии какие-то банды и караваны моджахедов, чаще называемых душманами, ведут бесконечную бойню не только против Советских войск, но зачастую и против собственного народа? Возможно ли, что среди этой реликтовой чистоты находится место для такой грязи?
   Эти мысли бурным потоком проносились в голове Юрия, пока он, затаив дыхание, неотрывно следил за бесконечной чередой скалистых гор, хребтов и перевалов, проплывающих далеко внизу и пронизанных редкими и тонкими нитями горных рек и ручьев, подобно кровяным сосудам, питающим эту сказочную страну. Нежно-голубое небо раскинулось над зеленоватым океаном гор до самого горизонта, не показав ни единого облачка и звало в свои бесконечные дали.
   Юрий почувствовал, что в глазах уже зарябило, и откинулся на спинку кресла, закрыв их. Хотелось так, и сидеть вечно, с закрытыми глазами, отгородившись от суровой действительности мечтами и воспоминаниями о такой, еще недавно, прекрасной и ласковой жизни, в которой он купался, проходя службу в Южной группе войск, в этой чудесной Мадьярии, как обычно они называли эту страну, официально называемую Венгрией. А еще лучше, открыть бы глаза и оказаться в самолете, летящем по маршруту Москва – Будапешт, а не Ташкент – Кабул, который к стати через пару-тройку часов приземлится в Кабульском аэропорту, где на пересылке и решится его дальнейшая судьба.
   Но думать об этом не хотелось, и Юрий продолжал, откинувшись в кресле, грезить о недавнем рае, почему-то в глубине души надеясь, что все может еще вернуться. Умом он, конечно, понимал, что всерьез надеяться на такое может только полный идиот, но, черт возьми, разве им придумана старая истина, что надежда умирает последней! Да и пусть невозможно, за то хоть помечтать есть о чем. Есть о чем вспомнить, о чем тосковать – еще как есть!
   Он вспоминал, как каких-нибудь десяток дней назад  жарился под июльским солнцем на берегу небольшого озера на дивизионном полигоне под Кечкеметом. Это была командировка. Юрий недавно прибыл из отпуска, и она стала фактически его продолжением. В качестве старшего команды из двадцати человек, он, лейтенант Никонов, находился здесь с задачей по строительству наблюдательной вышки на стрельбище и, не будучи сильно загруженным обязанностями фактически тут отдыхал. Вот и сейчас, ласковым солнечным вечером он загорал на скрытом высокой осокой берегу этого живописного озерка и, кажется, не желал для себя ничего лучшего. Его солдаты после ужина отдыхали в палатке, а он, тоже сытый и довольный лежал и нежился под солнцем.
   Где-то в дали, пузатый подполковник истошно орал, выясняя у болтавшихся на стрельбище солдат, где их старший. С другого конца полигона доносился рокот еще работающей техники, ну, а прямо над ним кричали чайки  и дрались друг с другом, не поделив что-то. Ни о чем, не думая, он долго наблюдал за ними, пока мысли сами собой не начали уводить его туда, в этот тихий мадьярский городок Кечкемет, где стоял их гарнизон и где, на время, осталась его бурная жизнь, от которой он отдыхал, слушая дыхание тихого озера.
   Но и в той жизни осталось то, чего сейчас ему очень не хватало. Это, конечно, была Лариса, медсестра из полкового медпункта, с которой они познакомились еще до отпуска, два месяца назад у общих знакомых на вечеринке. Прошло только три дня, как они расстались, а он уже не знал, куда деваться от тоски по ней. Ее большие серые глаза всегда не давали ему покоя. Но теперь, когда она стала по-настоящему близка, он не мог прожить без этих глаз и дня. Не проходило и минуты без мыслей о ней. Ее загадочное лицо и стройная фигура стояли перед его глазами неотступно, вызывая в груди сладкое томление и непреодолимое желание вновь и вновь обладать ею.
   Внезапно его волнующие мысли были нарушены мощным шуршанием и треском ветвей кустарника, и на берег, где он лежал, ввалился какой-то старлей в такой же, как и у него, полевой форме. Пошире раскрыв глаза, Юрий узнал в нем Рыбу – Рыбакова Володьку, еще одного взводного с их отдельной роты. Оглядевшись вокруг и заметив, наконец, Юрия, Рыба быстрыми шагами и широко улыбаясь, начал приближаться к нему. Вряд ли Юрий сейчас был рад его появлению. А, вот удивлен, – это точно. Откуда он мог здесь взяться? Сменить Юрия должны были только через неделю. Почему Рыба нарисовался сегодня, да еще под вечер? Но, так или иначе, сейчас он это узнает.
   Еще издали Юрий заметил, что Владимир как-то странно себя вел. Он, то приветливо улыбался, то вдруг улыбка резко сходила с его лица и оно, на мгновение, становилось серьезным. Вот и сейчас, когда он подошел вплотную и подал ему руку, Юрий увидел в его глазах какую-то тревогу и напряжение.
   – Ну, наконец-то, нашел тебя! Подальше еще не мог забраться? Бойцы сказали, что ты на берегу, а берег-то вон какой! Хорошо устроился! – сказав это с беспечным весельем на лице, он опять посерьезнел. -  Юрок, а я к тебе с плохой вестью. Пришел приказ на тебя, - в Афган.
   – Сколько у меня времени? – немного помолчав, удивляясь собственному спокойствию, спросил Юрий. 
   – Десять суток на все про все, вместе со сдачей должности, и к пятнадцатому июля ты должен быть уже в Ташкенте, – деловито произнес Владимир, - а я сюда к тебе на смену. Машина тебя ждет, собирайся.
   Машинально поднявшись, Юрий начал одеваться, так до конца еще и не осмыслив, что происходит. Какой-то Афган, какие-то десять суток, сдача должности. Все это казалось ему в тот момент нелепым бредом, который, вот-вот, закончится. 
   – А ведь Дубко еще неделю назад втирал мне, что все это вилами по воде писано, что, скорее всего никакой разнарядки на Афган не будет, чтобы я служил спокойно и ни о чем не беспокоился! А Савушкин ему подпевал.
   – А ты что, Дуба не знаешь? Тем более Савву? Да они напоют тебе! Только слушай! Такого наплетут, лишь бы не дергался, да проблем каких не создал! – искренне крыл Рыба нашего дивизионного начальника и ротного.
   – Да знать-то знаю. Но не думал, что они опустятся до такого мелкого вранья. Да и зачем? У них разве есть повод думать обо мне, как о трусе? Я что, могу сбежать, дезертировать? – расспрашивал не то Рыбу, не то самого себя Юрий.
   – А вот это уже горячо! Вот ты и добрался до истины! Вспомни весенний полигон, нашу охоту на фазанов, когда мы по-пьяни пошли на них со взрывпакетами и ты повредил свою правую пятерню? Забыл о том расследовании, которое Дубко назначил в тот же день? Хорошо, что дознавателем назначили тогда Венгера, своего мужика, а то неизвестно, чем могло все кончиться. Дуб, во всяком случае, был уверен, что это членовредительство с твоей стороны и уже тогда хотел подстраховаться и посадить тебя под колпак. Он даже давил на дознавателя, но не на того напал. Саня Венгер послал его подальше и написал все, как есть.
   – Да, я помню. Саня приезжал тогда ко мне в госпиталь и все рассказал, - задумчиво произнес Юрий, - вот, сволочи, по себе о людях судят! 
   - А ты думал! Таким, как они, человека грязью облить, что два пальца …
   Увлекшись разговором, они не заметили, как подошли к палаточному лагерю. Юрий ввел Владимира в курс дел, построил солдат и объявил, что вместо него остается старший лейтенант Рыбаков. Затем, оставив его с людьми и текущими задачами, начал спешно собираться. Он торопливо собирал немногочисленные вещи, машинально все, укладывая и упаковывая  в вещь-мешок, а в голове стояла стеной только одна мысль. Неужели все, прощай Мадьярия, к которой за год привык, как к родной и, главное, Лариса! Неужели и с ней тоже придется расстаться! Готова ли она к такой серьезной разлуке? Готов ли к ней он сам? Он чувствовал, что не может ответить на этот вопрос ни да, ни нет.
   Наконец, собравшись, Юрий вышел из палатки и, махнув рукой Владимиру, пошел к ротному Зилу, ожидающему его неподалеку.
   – Юра! – обернувшись, Юрий увидел подбегающего к нему Владимира, - не знаю, свидимся ли теперь. Я застряну здесь дней на десять, не меньше. Когда появлюсь в роте, тебя, скорее всего уже не будет. Удачи тебе! Пиши и, вообще, осторожнее там, - и они немного неуклюже обнялись.
   – Ладно, живы будем – не помрем, - грустно улыбаясь, ответил Юрий и, еще раз пожав руку Владимиру сел в машину.
   – Здорово, Заикин! Как жизнь молодая? Невеста пишет? – поприветствовал Юрий водителя, усаживаясь в кабине.
   – Здравия желаю, товарищ лейтенант. Спасибо, все вроде нормально и невеста пишет, - ответил Заикин и начал напряженно заводить автомобиль, - а вот эта трахома все по-прежнему заводиться не хочет.
   Он продолжал нервно дергать ключ зажигания, выжимая сцепление и подкачивая газ, но эффект был все тот же. Наконец автомобиль нехотя затарахтел, набирая обороты, и, постояв немного, двинулся с места. 
   – Ну что, Андрей, как дела в роте? И вообще, что нового? – продолжил расспрашивать водителя Юрий, заметив, что так лучше спасаться от поганого настроения.
   – Да в принципе ничего. Что старший лейтенант Рыбаков женился, так это вы, наверное, знаете. С вашего взвода Протасу отпуск дали, по семейным обстоятельствам, - так это тоже при вас было… – Заикин продолжал  говорить, рассказывая что-то, а Юрий, вдруг, подумал, что Рыба неспроста так неожиданно женился, в отпуске, никому не сказав ни слова. Он, конечно, не обязан был никому ничего говорить, это понятно. Но вот только необычно все это. Такого в жизни не бывало, что кто-нибудь, уходя в отпуск и, намереваясь жениться, ничего бы об этом никому не сказал. Бывает, конечно, что женятся и внезапно, без всяких предупреждений, встретив свою любовь, и Юрий никогда бы об этом не стал размышлять, если б не одно «но».
   Когда, еще где-то в марте, им впервые сказали об ожидающейся к лету разнарядке на Афган, то сразу же предупредили, что в первую очередь будут отправляться холостые офицеры. Это ни для кого не было новостью, и Юрий никогда бы об этом не вспомнил, если б не теперешняя ситуация. Самим собой напрашивался вывод – Рыба женился, не по какой там не любви, а просто, чтобы не загреметь в Афган, будь он не ладен, ведь и ему, как и всем, хотелось остаться служить здесь. Придя к этому выводу, Юрий был потрясен. Черт возьми! Афган – Афганом, но нельзя же святое связывать с местом службы!  Нет, он не почувствовал неприязни или презрения к Владимиру, поняв все это, в конце концов, каждый сам выбирает свои дороги, но был убежден, что сам никогда бы так не поступил.
   Да и не только Рыба в их подразделении, которое являлось одновременно и частью, бросил вызов нравственности. Саня Першин – лейтенант, взводный №3, его ровесник, но из другого училища, и тоже холостой, не лучше. Умудрился совратить жену взводного №2, Журавлева Мишки, когда тот ставил «трудовые рекорды» на целине в Союзе, так и не заметив украшения появившегося на голове. В прочем жена сего старшего лейтенанта была тоже еще та особа. Поначалу Юрий ловил томные взгляды миловидной блондинки, может чуть старше его самого, и на себе. Вот только соображал видно туговато. Санек же Першин оказался сообразительнее. Недавно прибывший с целины бравый старший лейтенант Журавлев, довольно быстро как-то сник и стал весьма холодно относиться к Першину. Но видно прямых доказательств измены жены ему добыть так и не удалось, а то дело могло бы плохо кончиться.
   Юрий был далек от желания становиться судьей чужой нравственности, тем более что сейчас ему было совсем не до этого. Он смотрел впереди себя застывшим взглядом и словно отгородился от окружающей действительности невидимым занавесом. И только мрачные мысли о неизвестном будущем и нудная тревога о нем бродили в голове и душе, не давая думать ни о чем другом. Мимо проносились живописные зеленые поля, с гуляющими в зарослях фазанами, перемежаемые рощицами и мелким кустарником. Пирамидальные тополя, стоящие вдоль дороги, словно торжественный эскорт, сопровождали его неотступно до самого Кечкемета. Но сейчас вся эта красота уже не радовала  Юрия, как раньше, а лишь напоминала о скором расставании.
   Юрий вышел из машины рядом с общежитием, время уже было около восьми вечера, и в роту идти не было смысла. Но не успел он войти в свою комнату, как его догнал посыльный.
   – Товарищ лейтенант! Вас срочно вызывает командир роты капитан Савушкин, - переводя дух, пробормотал он.
   – Он еще в роте, что ли? – раздраженно спросил Юрий, догадываясь о причинах позднего вызова.
   – Так точно, сидит в канцелярии и, как только узнал, что машина с вами на подходе сразу послал меня к вам.
   – Ну, ладно Синицын, спасибо, передай, что сейчас буду.
   Юрия распирало от гнева. Перестраховщик хренов. Понятно, зачем вызывает. Приехал бы в час ночи, всеравно, дождался бы. Не терпится официально приказ довести. Как бы не сбежал или еще чего не придумал. Вот сволочь! Ну, нельзя же по себе обо всех судить!  Эти мысли вихрем проносились в голове Юрия, когда он шел по территории городка к казарме, где располагалась их отдельная рота химической защиты. Поднявшись на свой третий этаж, Юрий подошел к двери канцелярии и торопливо постучал.
   – Разрешите! Здравия желаю, товарищ капитан! Лейтенант Никонов из командировки прибыл. Происшествий и нарушений воинской дисциплины во вверенной мне команде не произошло. Людей и дела сдал старшему лейтенанту Рыбакову.
   – О-о! Кого я вижу! Проходи Юра, проходи. Давненько тебя не видел, соскучился даже, - как отец родной проворковал ротный и пожал Юрию руку,  - ты и из отпуска-то прибыл загоревшим, а теперь еще чернее стал, полигон тебе явно на пользу пошел.
   Витя Савушкин (за глаза они звали его Саввой) был старше Юрия лет на шесть, и уж, конечно, опытней во всех вопросах службы. Его круглая, ушастая, покрытая короткими белесыми волосами голова, словно солнце излучала радость и дружелюбие. Однако это было лишь кажущееся впечатление. На самом деле он постоянно находился в каком-то внутреннем напряжении, словно ожидал от всего и всех какого-то подвоха или удара в спину, в глазах периодически возникала плохо скрываемая тревога по любому поводу, а уж о доверии к кому бы то ни было и говорить не приходилось. 
   Его радостное лицо тут же сменила грустная мина.
   – Ты и сам знаешь, зачем я тебя вызвал. Пришел приказ на тебя – в Афган, мать его. Если бы ты знал, как мне самому не хотелось вызывать тебя по такому поводу. Пятнадцатого июля тебе уже быть на Ташкентской пересылке, а восьмого в Будапеште в штабе группы войск, для получения предписания. Завтра уже  четвертое, так что, бросай все, готовься, сдавай должность. Времени остается мало.
   – Кому сдавать? – спросил Юрий.
   – Сдавай мне, сменщика-то всеравно нет. Недостатки все твои я в целом знаю, не так их и много. Готовь всю документацию, имущество, технику, как будешь готов, сделаем сверочку и я все приму. Да не тяни – быстрее сдадим рапорт и акт о приеме-сдаче должности - быстрее получишь расчет.
   – Это понятно. У меня в принципе и так все готово, могу хоть завтра должность сдавать, но кое-что подчистить не помешает.
   – Вот именно, Юра, вот именно,  - Савва дружески похлопал Юрия по плечу.
   – Но почему же все так резко произошло, как снег на голову, а? – не очень надеясь на искренний ответ, спросил Юрий, - ведь шеф еще совсем недавно увещевал меня, что все это чуть ли не брехня, что б я не волновался и спокойно работал.
   – Юра, я же тебя еще в марте предупредил об ожидающейся разнарядке на химиков - командиров взводов, и что Дубко первым кандидатом планирует тебя, - это была правда, и доверительным тоном Савушкин продолжил, - а что касается Дуба, то извини, не мне тебе объяснять, что это за человек – он просто пудрил тебе мозги. Забудь о нем, твоя карьера будет строиться уже не здесь. Чем быстрее ты окунешься в гнусную реальность, тем будет лучше для тебя.
   С этим было трудно не согласиться.
   – Все так, товарищ капитан! – бодро сказал Юрий, - я все понял, разрешите идти?
   – Подожди, сейчас вместе пойдем, - проговорил ротный и начал тоже собираться. 
   Выйдя из канцелярии и заинструктировав до слез дежурного по роте, а заодно и дежурного по части (таковой тоже имелся, так как их отдельная рота была приравнена по статусу к отдельной части, и назначался из числа офицеров и прапорщиков роты), он направился на выход, а Юрий последовал за ним.
   Выйдя на улицу Савва продолжил разговор совсем на другую тему, не связанную с той самой «гнусной» реальностью, весело балагуря и травя анекдоты. Наконец, дойдя до поворота, ведущего к его дому, он попрощался с Юрием и повернул в сторону дома, а Юрий еще некоторое время смотрел ему вслед. Долговязая фигура ротного, затянутая в форму забавно смотрелась на фоне стайки девчушек, играющих у подъезда. Смешно нагнувшись над одной из них – это была его дочь, он вошел вместе с ней в подъезд.
   Юрий медленно шел по центральной улице городка в направлении своей общаги, стуча по асфальту своими хромачами, пока его не вывел из задумчивости раздавшийся сзади окрик.
   – Привет студент! Ты что, никак с полигона вернулся? – это был Саня  Белоусов, его сосед по комнате, тоже лейтенант, взводный с батальона радиоэлектронной борьбы, - чего такой унылый?
   – Здорово Санек, есть от чего – еду в Афган, приказ пришел, - подавленно произнес Юрий.
   – Как, уже? Ты же говорил, что все это еще под вопросом, может ничего и не будет?
   – Да, я так думал, во всяком случае, мне хотелось так думать. Но, как видишь, все получилось иначе. Мы предполагаем, а бог располагает. Десять суток на все сборы и сдачу должности, и вперед, - немного повеселев, сказал Юрий.
   С Белоусовым у них давно уже сложились дружеские отношения, и Юрию не нужно было при разговоре с ним скрывать свои подлинные чувства и отношение к происходящему. Он просто рассказывал ему все, как есть,  оставаясь самим собой.
   – Ну, ничего, не дрейфь, студент! Таких, как ты не убивают! -  неуклюже пошутил Александр, - А Лариса уже знает?
   – Откуда! Я даже в общаге еще не был, как приехал, тут же вызвали.
   Александр сразу посерьезнел, очевидно, поняв, что сейчас у Юрия творится в душе.
   – Пойдешь сегодня к ней?
   – Да. Сейчас хоть душ только приму и переоденусь.
   – Я видел ее сегодня утром, шла со смены. Много народу к ней клеится, - и, наткнувшись на тяжелый взгляд Юрия, добавил, - но все безрезультатно.
   – Сам знаю, - угрюмо ответил Юрий, дав понять, что продолжать этот разговор не хочет.
   Офицерская общага встретила их, как всегда, грохотом музыки и громкими возгласами, доносящимися из комнат. Большинство обитателей сего жилища уже вернулись со службы, и недостатка в источнике всего этого шума не было. Быстро скинув форму и надев спортивные брюки, Юрий отправился в душевую.
   Ни о чем, не думая, он стоял под душем и наслаждался его теребящим кожу прикосновением. Ручьи воды, стекая с его стройного поджарого тела, подобно горному водопаду огибали мускулистый торс и с шумом падали на пол. Душ полностью уничтожил остатки усталости, и Юрий снова почувствовал себя бодрым. Вернувшись в свою комнату и накинув рубаху и джинсы, он вышел на улицу.
   Стоял волшебный летний вечер. Их городок утопал в зеленом океане тополей, закрывающих своей кроной почти все небо. Со стороны казарменной зоны доносились нестройные хоры солдатских песен сопровождающих вечернюю прогулку – неотъемлемый атрибут распорядка дня в любой воинской части.
   Юрий шел в направлении дома, где жила Лариса, зная, что она сейчас одна – ее соседки по квартире на дежурстве. Каждый раз, идя к ней, он испытывал сладкое волнение в груди, но сейчас он ловил себя на мысли, что ему страшно. Страшно от неизвестности того, как он расскажет ей о неизбежной и долгой разлуке, как она отреагирует на это и, вообще,  есть ли будущее у их отношений. Словом, он шел и понятия не имел, что первое скажет ей, когда придет, не представлял даже, как нужно вести себя в таких случаях. Войдя, наконец, в подъезд и, оказавшись у ее двери, он машинально, как робот, нажал кнопку звонка. Дверь открылась почти сразу.
   – Ты? – ее тонкие брови взметнулись вверх. - Разве я еще сплю? А ведь ты сказал, что приедешь только через полторы недели. Или это такой сюрприз? – она стояла перед ним в японском пурпурном халате, а точнее кимоно, подаренном им недавно. Ее огромные миндалевидные глаза излучали радостное удивление.
   – Меня срочно вызвали, по важному делу, - невнятно пробормотал Юрий, войдя в прихожую, но ему сразу же пришлось замолчать, потому что она его уже не слушала. Ее нежные руки обвились вокруг его шеи, а мягкие влажные губы слились с его губами в долгом поцелуе.
   Юрий сразу же позабыл обо всем на свете. Он так обожал запах ее длинных каштановых волос, что теперь, когда они вновь были так близко, обдавая его неповторимым ароматом и нежно лаская лицо, все свалившиеся на него проблемы куда-то улетучились, стали такими мелкими и ничтожными, что о них не хотелось даже и думать. Он неистово целовал ее, крепко обняв и лаская руками стан, плечи, бедра. Его сердце бешено колотилось, отбивая такт сатанинского танца, подобного тому, который отбивают шаманы во время своих сумасшедших обрядов. Торопливо сбросив туфли и легко подхватив на руки, он понес ее в комнату, где находилась  кровать.
   – Подожди, ты ведь голодный. Хочешь, я накормлю тебя? – прошептала она, показав из-под длинных ресниц свои серые глаза.   
   – Нет, спасибо, - также тихо ответил Юрий, - на полигоне я успел поужинать, сейчас есть не хочу. Правда, в горле пересохло, выпил бы, чего ни будь.
   – Сейчас, я напою тебя чаем с твоими любимыми крекерами, посиди пока, - и словно пушинка, соскочив с его рук, она умчалась на кухню.
   Стоя посреди комнаты и уставившись в одну точку, Юрий понимал, что долго молчать обо всем случившимся с ним не удастся. О том, что они скоро и надолго расстанутся, сказать все равно придется, и лучше это сделать сегодня, сейчас. Но только как? Как только это сказочное существо оказывается рядом с ним, он не может уже думать ни о чем и, готов скорее убить себя, чем говорить о какой то разлуке. Что же делать? Врать и делать вид, что ничего не произошло, он все равно долго не сможет. Да она и сама быстро обо всем догадается, хотя бы по его пришибленному виду. Она вообще очень быстро разгадывала все его мысли, и он чувствовал, что не может от нее почти ничего скрыть.
   – Что с тобой? – Лариса тихо вошла в комнату с подносом, на котором стояли, чашка с чаем и блюдце с крекерами, - ты стоишь, как замороженный, - и, подойдя ближе, она внимательно посмотрела ему в глаза.
   – Да так, ничего, просто нервы сегодня мне немного потрепали.
   – Мой бедный котенок! Ну, ничего, поешь своих крекеров с чаем, и я сделаю тебе массаж, – она усадила его за стол и уселась у него на коленях, обняв за шею и прижавшись щекой к волосам. Он отпил чаю с каким-то глупым видом и взял крекер.
   Массаж она делала профессионально. Ее тонкие, нежные, но достаточно сильные пальцы, впиваясь в его тело, приносили такое наслаждение, что все эти сеансы массажа заканчивались только одним – возбужденные и одурманенные непреодолимым желанием, они отдавались буйному сексу, засыпая в блаженной истоме лишь под утро.
   Так было и в этот раз. Она сидела на нем, как амазонка на мускулистом скакуне и довела его уже своими пальчиками до полного изнеможения. Все тело Юрия пронизывала мелкая дрожь, и только легкие постанывания, вырывающиеся у него время от времени, да небольшие конвульсии, пробегающие по мышцам, говорили о том, что он держится из последних сил, чтобы не схватить свою наездницу и не отдаться жару любви, переполнявшему их обоих. Но она и сама уже жаждала этого. Почувствовав это, Юрий повернулся к ней и увидел необыкновенной красоты улыбку, обращенную к нему. Она легла на него и, обняв его голову, покрыла поцелуями лицо. Он отвечал ей, обхватив и лаская руками ее тело, целуя грудь, шею и плечи. Ее гладкая, как шелк, кожа, скользя по нему, приводила его в неистовый трепет. Наконец, почувствовав, что хотят только одного, они слились в неимоверной пляске любви, отдав себя ей полностью. Она вновь оседлала его, приняв любимую позу и, уже не сдерживая криков, вырывающихся из груди, отдалась безумной скачке.
   Нет того языка, тех стихов, что б хотя бы приблизительно описать то, что они испытывали в тот момент. Их тела давно уже стали одним целым, единым организмом, стремящимся к неповторимому божественному взрыву, венчающему все любовные игры. Наконец, ее последний крик заглушил его стоны, прорывающиеся сквозь стиснутые зубы, и она, обессилев, рухнула, как убитая, ему на грудь. Еще часто дыша, ослабевший, как и она, он продолжал ласкать руками ее тело, покрывая поцелуями губы и лицо.
   – Моя девочка, самая бесценная и любимая! Я так люблю тебя! – шептал он ей в самое ухо, чувствуя и успокаивая небольшую дрожь и вздрагивания, пробегающие по ее телу. - Люблю больше жизни!
   Улыбаясь, она вновь подняла голову и, отвечая ему, стала целовать его лицо и плечи.
   – Я тоже люблю тебя! Мой милый, родной котенок! Я не знаю, как буду жить, если ты меня бросишь, - и она спрятала лицо в подушку. Он какое-то время с тревогой смотрел на нее, пытаясь понять, что она имела в виду.
   – Мышонок! Не прячься от меня, пожалуйста, что с тобой? – настойчиво спросил Юрий.
   – Ты весь вечер сегодня какой-то не такой! Я сразу заметила, просто решила не спрашивать, все ждала, что, наконец, сам скажешь. Но от тебя разве дождешься. – Голосом обиженной девочки произнесла она из-под подушки.
   – Лара! Прекрати, пожалуйста! – с глупой напускной строгостью воскликнул Юрий и попытался убрать разделяющую их подушку. Но это у него не получилось – крепко вцепившись, она не отдавала ее. Юрий молчал, поняв, что момент, которого он так боялся, настал. Это не могло длиться бесконечно и он, наконец, отобрал у нее подушку, отбросив ее в сторону.
   – Мышонок, родной мой! Моя любимая киска! Ну, иди ко мне, хватит капризничать, - и он привлек ее к себе целуя, и нежно гладя по бедрам и животу. Она, подмяв его под себя и резко над ним приподнявшись, строго спросила: 
   – Говори сейчас же! Подхватил очередную юбку и решил от меня уйти? Признайся лучше сразу, все равно, прибью обоих!
   – Ты эту дурь всю из головы-то выкини! – немного раздраженно произнес Юрий, и тут же, смягчившись, прошептал, - ну, хватит молоть чушь, я сам скорее умру, чем уйду от тебя!
   И он снова попытался обнять ее. Но она упрямо отстранилась, и он понял, что играть в прятки больше не получится.
   – Через десять дней меня здесь не будет. Убываю в Афган, приказ пришел, - закрыв глаза, выдавил Юрий.
   Какое-то время она молчала в оцепенении. Затем, так ничего и, не сказав, медленно сошла с кровати и направилась к стулу, на котором висело кимоно. Юрий молча смотрел ей вслед. Ее, словно точеная, фигура проплыла, подобно сказочному видению, во мраке комнаты. Накинув кимоно, Лариса скрылась на кухне. Юрий продолжал лежать на кровати, уставившись в потолок. Вдруг он услышал звук, напоминающий всхлипывание и понял, что она плачет. Накинув на бедра простыню, он тоже пришел на кухню. Она сидела за столиком у окна с сигаретой, взятой из его пачки, и курила, смотря в окно. Он подошел к ней сзади, обхватил за плечи и, нагнувшись, поцеловал в мокрую щеку.
   – Я не понял! Здесь что, кроме меня, еще курильщики завелись? – она курила редко, так, иногда за компанию, и он, отобрав у нее сигарету, затянулся сам.
   – Послушай, Никонов! Признайся честно – это ты от меня в Афганистан сбегаешь? – спросила она зареванным голосом и повернулась к нему.
   – Да…! Ты…! Еще чего ни будь, глупее, не могла придумать?! – осатанев и чуть не упав от такого заявления, гаркнул Юрий. - Вот воистину – кто о чем, а баба об одном! Да, как тебе это только в голову могло прийти? 
   Хлопнув себя по бедрам, он прошелся от возмущения вокруг всей кухни и, вернувшись к Ларисе, начал осыпать ее поцелуями.
   – Ну, что ты, мой сладкий, а? Перестань, прошу тебя! Я так люблю тебя! Моя прелесть, мое солнце, мой цветок, самый любимый и бесценный! Я люблю тебя больше жизни, ты же знаешь. Зачем же говоришь такое?
   Он поднял ее на руки и понес обратно в спальню. 
   – Нет, ты не любишь меня! – упрямо произнесла она, - если бы любил, сделал бы все, чтобы не ехать в свой дурацкий Афганистан!
   Никонов ухмыльнулся, вспомнив Рыбу.   
   – Любимая, пойми, от меня тут ничего не зависит, – сказал он, кладя ее на кровать. - Еще недавно я и сам надеялся, что никуда не поеду. Да и многие меня в этом уверяли. Вот только все вышло по другому – пришел приказ, и я уже ничего не могу здесь поделать. 
   – Почему ты никогда не говорил мне раньше, что тебя могут туда отправить? – подозрительно спросила она.
   – Сегодня туда могут отправить любого и в любой момент, - усмехнувшись, ответил Юрий.
   – Это не ответ!
   – Вначале я не думал, что для тебя это может быть важным, ну, а потом, надеялся, что этого не произойдет. Не хотел тебя расстраивать раньше времени.
   – Спасибо! – капризно скривив губы, сказала Лариса и отвернулась от него.
   – Мышонок! Ну, хватит сердиться! Неужели ты думаешь, что какой-то Афган сможет нас разлучить? – гладя ее по руке, весело произнес Юрий. – Я слишком люблю тебя для этого.
   Она опять повернулась к нему и, приподнявшись над ним, тихо сказала: 
   – Никонов, ты, как мальчишка. А обо мне ты подумал? Ты же уедешь не на день и даже не на месяц и, главное, ведь там убивают. Я с ума сойду, если с тобой что-то случится!
   – Не волнуйся! Таких, как я, не убивают! Мне сегодня уже сказали об этом, – с придурковатым весельем произнес Юрий.
   – Типун тебе на язык! – шлепнув его по губам, сердито воскликнула Лариса.
   Он засмеялся, привлек ее к себе и стал покрывать ее лицо и тело страстными поцелуями. Она сначала вяло отвечала ему. Но потом, возбудившись от его энергичных и нежных ласк  и трепеща от каждого его прикосновения, вновь отдалась ему, подобно птице, отдающей свою песню весне и солнцу. Эта ночь стала для них настоящим парадом, карнавалом любви. Наверное, равной ей в их жизни еще не было. Они, то двигались в ритме бурного любовного акта, то вновь затихали, насладясь друг другом и дремля в забытьи. То взметались на вершину блаженства, как океанские волны взметаются к небесам во время шторма, то замирали подобно штилю, умертвляющему паруса кораблей. А, в общем, они любили друг друга, и это было ясно им обоим. Они не были друг у друга первыми, но не существовало того счастья, того наслаждения, той радости, которые им мог дать кто-то другой, помимо тех, которые они давали себе сами.
   Эта короткая, июльская ночь уже давно помахала им рукой на прощанье, уже сквозь неплотно задернутые занавески и шторы вовсю пробивались упрямые и наглые лучи восходящего солнца, щекоча их усталые спящие лица, а они все лежали, как в глубоком обмороке, сплетясь руками и ногами, погрузившись в глубочайший сон. Она лежала на нем, положив руку на его шею и голову, а ее длинные волосы, закрыв полспины, заботливо спрятали от этого мира и его лицо. Казалось, они могли так проспать вечность, но всему в этом мире приходит конец.
   Она проснулась первой.
   – Юра, котик, просыпайся, уже семь часов, - поцеловав его в щеку, тихо прошептала ему в ухо Лариса.
   Но Юрий не хотел просыпаться. Как поверженный витязь, он лежал, не подавая признаков жизни, высоко запрокинув голову. И только его глубокое и ровное дыхание безоговорочно утверждало, что он живее всех живых и предан праведному сну после достойной ночи.
   Но поднимать его все равно как-то было нужно. Ларисе и самой этого страшно не хотелось. Она много бы дала, чтобы ему не нужно было вставать и куда-то уходить. Но она понимала, что он и сам потом будет упрекать ее, что вовремя его не разбудила и, к тому же, скоро придут Лена с Аллой, ее соседки по квартире и подруги, и, до их прихода нужно было, по меньшей мере, им обоим привести себя в порядок. Эта двухкомнатная квартира была выделена им с подругами на троих, и не считаться с этим было нельзя.
   Увидев, что он даже не пытается пробудиться, она решила разбудить его своим старым способом, которым всегда будила, когда он не желал просыпаться. Она просто начинала целовать его в губы, нос, уши, смеясь и дурачась, зная, что под утро, пока еще спит, он этого страшно не любит. Ее и саму это сильно веселило и забавляло. Именно так она поступила и на этот раз. Как и всегда, в ответ на это, он начал, еще не проснувшись, недовольно и смешно кривить лицо и лениво рычать, как сонный лев, которого хотят вытолкать на прогулку.
   – Мой медвежонок! Не рычи! А то мама рассердится, - продолжала дурачиться Лариса, целуя его лицо. - Просыпайся противный! Сейчас воду принесу!
   – Мышонок! Ну что, за дела, в самом деле? – сонно просипел Юрий. – Как тебе не стыдно! Я так устал и, вообще, спать хочу. - И он отвернулся от нее к стене.
   Но это его не спасло. Она, смеясь, продолжала целовать и тормошить его, пока он, как мог, отбиваясь от нее, наконец, не проснулся.
   – Ну, все, ненаглядная моя Кисуля! Ты окончательно меня раздраконила! Сейчас я с тобой расправлюсь!
   Лариса знала, что это означает. Противодействовать этому было бесполезно, и она покорно подчинилась его утреннему нападению, которого ей и самой уже давно хотелось. Они опять пустились в плавание по бурной реке любовных ласк и игр, пока стремительный водоворот неописуемого наслаждения не затянул их в свое таинственное чрево и, затем, не выкинул на тихий берег. Вновь обессиленные, они лежали на кровати, раскинув руки и запрокинув лица к потолку, пока Лариса не вскочила и, взглянув на часы, не воскликнула:
   – Противный кот! Ты добился своего! Время уже восемь, сейчас мои клуши притащатся! Вставай скорее!
   Вскочив с кровати и накинув халат, она убежала в ванную, сразу забравшись под душ. Полежав еще немного, Юрий встал и отправился за ней следом. Стоя вдвоем под душем, они, успев только, прикоснуться друг к другу, вновь сомкнули губы в долгом поцелуе, который не могла нарушить струя бойких и теплых капель.
   – Когда ты теперь придешь? – словно боясь его ответа, спросила она. – Я дежурю сегодня в ночь.
   – Завтра вечером, – тихо ответил он и снова поцеловал ее.            
   Она обхватила руками его шею и прижалась к нему. Они стояли молча под теплой струей воды, все больше приходя в себя и вникая в холодную реальность. Струйки воды, пробегая по ее красивым округлым бедрам, перескакивали на его тело, словно обматывая две застывшие фигуры и привязывая их, друг к другу. Неизвестно, сколько бы они еще так простояли, но раздавшийся шум открывающейся двери и последующие за ним голоса помогли им очнуться.
   – Я принесу твою одежду, - быстро соскочив на пол, она накинула халат и, повязав на голову полотенце, вышла из ванной.
   Сквозь шум воды Юрий услышал, как Лариса заговорила с подругами. Раздались короткие смешки и возня, присущая появлению новых людей. Покончив с душем и одевшись, Юрий появился на кухне, где собрались все обитатели жилища. Подруги Ларисы уже переоделись и вместе с ней ждали, пока сварится кофе.
   – Приветик, мои хорошие! -  лучезарно улыбаясь, поприветствовал их Юрий. – Надеюсь, мое присутствие не очень вас стеснит? Тем более что скоро я исчезну.
   – Ну вот! Сразу исчезну! Все вы такие – наделают дел и тут же исчезают! Довел бедную девушку, лица на ней нет. – С шутливой укоризной, смотря ему в глаза, сказала Алла. Ее короткая прическа и волосы, покрашенные в кардинально черный цвет необычайно шли ей. Она даже напоминала Юрию одну зарубежную актрису, только он не мог вспомнить какую.
   Несмотря на  шутливый тон, Юрий уловил в ее голосе какие-то новые нотки. Кажется, Лариса рассказала подругам о его скором отъезде. Лена же вообще сидела молча и, похоже, ей было не до шуток. Она, единственная из подруг, была натуральной блондинкой. Это был тот нечастый случай, когда все три подруги были достаточно красивы, каждая по-своему, конечно.
   Возможно, Юрию показалось, но еще при их первой встрече, когда он только познакомился с Ларисой и ее подругами, Лена смотрела на него как-то по-особенному. «Кажется, она ко мне неравнодушна», - подумал он тогда, хотя и не был в этом уверен.               
 Но это его уже не волновало. Никого, кроме Ларисы, он больше не видел. Сказать, что она сразу ему понравилась, наверное, не сказать ничего. Он был поражен тем, как она на него воздействовала.  Причем не только красотой, хотя из всех, он нашел ее самой красивой. Она прожигала его своими глазами насквозь, взметая и будоража все у него внутри. И, хотя она не была первой девушкой в его жизни, ничего подобного он еще никогда не испытывал. Она быстро дала ему понять, что его чувства небезответны. Когда, сидя за столом напротив, он первый раз ей улыбнулся, она ответила ему такой же улыбкой, говорящей, что для нее здесь тоже давно никого нет. Все остальное время стало для них общим.
   Как и он ее, Лариса  сразу выделила его из всех. Ей нравилось в нем все: короткие, темные, тоже с каштановым оттенком волосы, высокая стройная фигура, немного заостренное лицо и, конечно, глаза, его синие, как небо глаза. Позже она призналась ему, что, увидев их, захотела только одного – остаться с ними наедине. Наверное, за них она его и полюбила. 
   – Юра, а надолго туда посылают? Кажется, на два года? – немного упавшим голосом спросила Лена.
   – Да, плюс минус пару месяцев, в зависимости, от того, как замена придет. – Ответил Юрий, провожая взглядом Ларису вышедшую из кухни.
   – Тебе так надоела Венгрия, что ты решил отправиться в Афганистан? – продолжала расспрашивать Лена.
   «И эта туда же» - подумал Юрий.
   – Да нет, конечно! Ну что ты говоришь! Можно подумать меня кто-то спрашивал. Включили в разнарядку – и вперед!
   Быстро выпив кофе и взглянув на часы, которые показывали уже почти девять, Юрий попрощался с девушками и выскочил в прихожую. Лариса подошла к нему. Она уже успела подкрасить глаза, но он заметил, что она опять плакала.
   – Никонов! Я умру без тебя! Что мне делать? 
   – Малыш, то же самое я хочу сказать и тебе! Прости, мне пора, я люблю тебя! – и, поцеловав ее, он выбежал на улицу.
   Солнце встретило его на улице залпом яркого огня, наполнив им все окружающее пространство от неба до нагретого асфальта под ногами. Вокруг все сверкало и пело. Но Юрия сейчас это только раздражало, создавая невыносимый контраст между ярким светом и черной тоской наполнившей душу. Он шел и ощущал самую настоящую физическую боль, как будь-то, кто-то резанул ножом по сердцу. Перед глазами по-прежнему стояла Лариса с ее последним вопросом, и он понимал, что ничего не может ей ответить. Но водоворот рутинных дел, связанных со сдачей должности и отъездом, немного отвлек его от тяжелых мыслей, и боль несколько утихла.
   Эти последние дни проплывали, как детали на сером конвейере, не задерживаясь и ни чем, не отличаясь друг от друга. Поэтому и пролетели быстро, как один. Юрий с утра до вечера был занят нудной деятельностью, которая всегда сопровождает сдачу должности, связанной с людьми, техникой и большим количеством различного имущества. Он постоянно куда-то носился, с кем-то ругался, спорил, решал вопросы и к вечеру изрядно измотанный приходил к ней, если она не была на дежурстве. А когда не было подруг, то они оставались вместе и ночью.
   Их последняя ночь мало, чем отличалась от всех других. Все было как всегда. Стоны блаженства и крики экстаза, вкрадчивый шепот и наводящие трепет ласки. Но сами они уже были другие. Особенно Лариса. Она смотрела на него как будь-то в последний раз. Целовала его глаза, в которые была так влюблена, и думала только о том, что скоро их рядом с ней не будет. Юрий пытался делать вид, что ничего не происходит, как обычно смеялся и шутил, но тоже был скован каким-то внутренним напряжением и страхом ожидания последней минуты, когда придется уходить.
   Эта минута подкралась к ним, как анаконда к рассеянной лани в тиши амазонской сельвы. Лариса лежала, прижавшись к нему и водя пальцем по его лбу. Оба не спали.
   – Мышонок, уже шесть, мне пора, - как-то жалостливо произнес Юрий, - через полтора часа мой поезд. 
   – Я не пущу тебя! Я не хочу, чтобы ты уезжал, слышишь?! – вырвалось у Ларисы, и она громко разрыдалась, еще сильнее прижавшись к нему.
   Именно этого он и боялся больше всего. Он знал, что это будет для него самым страшным. Юрий пытался, как мог успокаивать ее, гладил по спине и рукам, целовал мокрое от слез лицо, но ничего не мог сказать ей такого, что могло бы ее утешить. И только боль, страшная боль каленым железом жгла его грудь и не давала ничего придумать.
   Эта боль была с ним и сейчас, когда он сидел в этом самолете и слушал монотонное пение его моторов. Боже, чего бы он только не пожалел, чтобы она сейчас была рядом с ним. Но это было невозможно, и, самое страшное то, что он не знал, будет ли возможным вообще когда-нибудь. Юрий пытался думать о чем-нибудь другом, но более веселых мыслей в голову все равно не шло.
   Торчал в голове прилизанный подполковник с отдела кадров группы войск, вручивший ему предписание. 
   – И что только там химики делают? – криво осклабившись, произнес он. – Ядерного и химического оружия там, слава богу, еще не применяют. Другое дело пехота, артиллерия – это понятно.   
«Ну и дурак же ты дядя, - подумал Юрий, - где ж ты видел пехоту без химиков?» Юрий знал, что у химиков в Афгане, тоже работенка имелась – вместе с пехотой они лазили по горам и применяли свои огнеметы. Особую популярность к тому времени успел получить ручной огнемет «Шмель», с которым он был хорошо знаком.
   Вспомнился последний взгляд отца на фоне радостно балагурящей матери, которая  в отличие от него так и не поняла, куда он едет. Он сумел выкроить сутки, чтобы заехать к родителям. Мать легко поверила его вранью, что послали в командировку, и он нашел возможность навестить их. Но не отец. Он как-то сразу недоверчиво посмотрел на Юрия и еле заметно усмехнулся.
   – Сынок, может, пока нет матери, ты хотя бы мне скажешь правду? - тихо произнес он, когда они остались на кухне одни.
– Куда ты едешь?
   – Прости, отец, за этот спектакль. Ты прав, я еду туда, куда ты и подумал. Но не могу же я это сказать матери!
   – На какой же срок? – стиснув зубы и помолчав, спросил отец.
   – Как обычно – два года. 
   – И ты думаешь, что все это время я смогу скрывать от матери правду? – словно прося пощады, спросил отец Юрия.
   – Не сможешь. Но делай со мной, что хочешь, а про Афган сейчас я сказать ей все равно не смогу. Она этого не перенесет.
   – Сынок, сынок, ты думаешь, я перенесу? – поникнув, сказал отец. – Если с тобой что-нибудь случится, мне конец, так и знай. А уж о матери и говорить не хочу. Ну, ладно, я скажу ей позже, хотя как я это сделаю – ума не приложу.
   – Ладно, отец! Не горюй! Чего ты, в самом деле? Один подполковник с отдела кадров сказал мне, что нам – химикам, там вообще делать нечего. Так что риска никакого.
   – Сомневаюсь, что своего сына он тоже так легко бы туда послал, - сказал отец с таким взглядом, что вся напускная веселость Юрия исчезла без следа.
   – Подъем, коллега! – бодро крикнул ему сосед по креслу капитан-связист, подумав, что он еще спит. – Мы уже почти над Кабулом, сейчас садиться будем.
   И действительно, сделав пару кругов над аэродромом, который был уже прямо под ними, самолет начал отстреливать тепловые ракеты и снижаться. Юрий впервые увидел эту, на первый взгляд, зрелищную процедуру, к которой прибегали почти все транспортные и пассажирские самолеты, садящиеся на территории Афганистана, не говоря уже о боевых. Назначение этой стрельбы тоже было известным – защита от поражения зенитно-ракетными комплексами типа «Стингер» и им подобных.
   Но теперь, находясь в самолете, отстреливающем эти самые ракеты и, наблюдая, как приближается и становится совсем близко та самая загадочная земля, которой он еще несколько минут назад любовался с огромной высоты, Юрий понял, что попадает в другую, совсем незнакомую, жизнь, в которую надо было входить, не оглядываясь назад. Даже, если придется погибнуть...   
   
                Продолжение следует...