другие города

09.06.2011.

-я спросил у ясеня, где моя любимая...

-оой! пойдём скорее песню послушаем, скорее,хорошая!
-пошли,пошли, но только одну.
-ага!

-я спросил, у тополя,где моя любимая...

-оой! как я её люблю, ой как! давай присядем?
-ну куда я присяду я в платье же,ну
да плевать!
и мы сели.
она - на бардюрчек, а  я скрестив ноги на землю.
он пел уже другую песню,но все равно какую-то знакомую
мы положили ему  пару мятых украинских бумажек, а он в ответ улыбнувшись спросил, не из питера ли мы. он объяснил это тем, что знает питерские тусовки и мы очень на них смахиваем. видимо это все потому что я сидела на земле. он дал мне на что сесть и у него в руках порвалась струна. вторая. я хорошо помню. потом он весь вечер сетовал, что такого ещё никогда не было.
"песня под ситуацию" у него была:
-а не спеть ли мне песню о любви, только что то струна, порвалась!

я помню как смотрела на оранжевый свет фонарей,  пока музыкант выдавал какие-то очередные знакомые аккорды. вечерний легкий ветерок с запахом море колыхал листву и переворачивал страницы  в папке со словами таких родных нам песен.
он пел с прикрытыми глазами и  полуулыбкой на губах, а каждое его движение источало невыразимое удовлетворение и какое-то умиротворённое счастье. он не смотрел кто и сколько кладёт в его потрёпанный, розовый пакет в цветочек, разве что только вставлял между строчками тихие "спасибо", все так же не открывая глаз.
и что-то в нем было такое родное, такое своё. знаете,это не описать словами. там, на Фрунзе, полно людей, то есть их действительно полно, но ни один из них ещё не показался нам таким..таким!
это только потом мы узнали, что наши чувства нас не подвели. только потом мы узнали, что жил он в москве, на станции метро бабушкинская, учился в институте культуры  и выступал в дешёвых кантри-кафе по вечерам. непонятно, что заставило его перебраться в Евпаторию. я так и не узнала этого.и как бы мне не нравился этот город-курорт с его открытыми всем и каждому барами, я бы никогда, ни за что не променяла его на нашу родную,милую Москву.

мы просидели где-то около полуторочасов прямо на против него и почти не отрывая глаз.
и сидели мы до последнего.
до последнего фонаря
до последнего человека
до последней сигареты старых лаки-страйк
да последней монетки упавшей в его пакет
до последнего аккорда.