солнце

 После каждой ночи, рано или поздно, всегда наступало утро, и женщина, радуясь первым его лучам, шла в туалет, чтобы опорожнить кишечник и почистить зубы. Маг совершенно не понимал, для чего ей необходимо просыпаться так рано, но терпел во имя любви, матеря в глубине души женщину последними словами. С появлением солнца на горизонте магу все же становилось легче – не думалось как-то о глобальных проблемах космоса и микрокосма, надо было колдовать, чтоб клиентки не подумали, что он – аферист вульгарный. Женщина, уже умытая и накрашенная, приносила ему кофе в постель и называла своим солнышком. Маг был в корне не согласен с таким названием, но мирился, он уже привык, что кофе в постель, а он – солнышко. Солнышко все же лучше, нежели козел вонючий, клиентки вон своих мужчин так большей частью называли, когда те возвращались. Маг, наученный горьким опытом своих клиенток, никогда не ругал свою женщину вслух – семья стала для него чем-то важным, необходимым, тем, без чего он себя не мыслил. Даже когда женщина не была права, он улыбался улыбкой начищенного пятака и никогда с ней не спорил – он ведь солнышко, и если солнышко вступит с кем-нибудь в спор, на его поверхности возникнет буря, буря испепелит и живое и неживое, все, что рядом. Когда-то маг читал про Икара, вступившего в спор с солнышком, и, не желая, чтоб с его женщиной случилось нечто подобное, просто не подпускал ее ни к мыслям своим, ни к чувствам на расстояние менее расстояния вытянутой руки. Берег, значит. Да и женщина не особо жаждала познать тайны светила. Ей было достаточно салями, но маг не жаловался, он знал уже, что салями без мыслей людям гораздо приятнее, чем салями с мыслями, и что за мысли раньше на кострах жгли, а сейчас просто потребуют от них отказаться, поставив жесткие условия. А мыслями, все же, поделиться с женщиной ему иногда хотелось, он даже пробовал один раз, он спросил у нее – а в чем смысл жизни, на что получил реакцию праведно-гневную, женщина его материла, хотела побить даже, но в последний момент передумала и вызвала бригаду психиатров, думая, что любимый болен. Бригада его в машину погрузила, и, отчаянно сопротивляющегося, доставила прямиком в дурдом. Чтобы не остаться там навеки, маг сказал всем, что мыслей у него больше не возникает, но думать их все же не перестал, напротив, думал десятикратно, но, чтобы оставаться солнышком в глазах любимой, никогда ей о мыслях не говорил больше. Он и был солнцем. Только маленьким, карликовым, в своей собственной, трепетно лелеемой солнечной системе, где не было места ни клиенткам, ни женщине, ни врачам-психиатрам, и только для него одного планеты этой системы устраивали и парад, и звездопад, по первому его желанию, и без желания тоже, просто, чтоб развлечь светило, которое существовало только для того, чтобы согревать своим жаром причудливые миры этих маленьких глупых планет.