Музыка. О разных разностях I

                Вступление.

            Представляю себе беседу с двумя людьми. Назовем одного Равнодушным, другого – Меломаном. Спрашиваю: «Что вы чувствуете, когда слушаете классическую музыку?»

       Равнодушный: «Хожу на концерты редко, только когда кто-нибудь затащит. Если звучат всякие там романсы, то ничего, приятно. Особенно если знакомые. Особенно те, которые мы поем за праздничным столом. Задевает, когда певец нравится. Во время исполнения симфонии дремлю. Скучно. Уж больно долго тянется музыка. Играют, играют. Дирижер машет, машет. А о чем играют, наверное, сами не знают».

   - «О, Вы глубоко не правы, –  вступает в разговор Меломан, – классическая музыка прекрасна. Надо только попытаться вслушаться в нее. Там есть все: кипят страсти человеческие, раздумья о жизни и смерти, разворачиваются прекрасные пейзажи, сказка сменяется явью, интимные признания – мировыми катаклизмами. Изумительные по красоте мелодии, переливы тембров, богатые гармонические краски. Как весь этот потрясающий мир можно назвать скучным?! У каждого композитора свой неповторимый голос. Положим, Вам не знакомы Малер, Брамс, Дебюсси. Но разве может не нравится Пятая симфония Бетховена или Сороковая симфония Моцарта?»

  - «Возможно Вы и правы, – деликатно соглашается Равнодушный,  – но вслушиваться мне некогда. Других дел полно. А тема Сороковой симфонии Моцарта у меня в телефоне. Да и бетховенское «та-та-та – та-ам» знакомо».

  Вот мы и выяснили самое главное из придуманной, но очень возможной беседы. Первое – полностью равнодушных к музыке людей нет. У ее истоков – песня, человеческий голос. Именно поэтому она в душе у каждого. Мелодия запоминается в первую очередь. Вы ее слушаете молча, а ваши голосовые мышцы в это время трудятся, «поют» вслед за исполнителем. Идет, я бы сказала, процесс «сотворчества».  Мало подготовленный человек от такого «сотворчества» быстро устает, отвлекается, слыша – не слышит, погружается в свои мысли. Говорит – «не нравится» – когда сознание не готово к восприятию. Увлеченность – это занятие тем, что нравится. Тогда и времени не жалко, и узнать хочется все больше и больше. Подключается важнейшее для развития качество – активность. Процесс освоения представляется так: интерес – познавание – повторение – озарение – любовь.

   Что такое музыкальность? Это способность активного эмоционального переживания звучащей музыки. Поете ли вы «Степь да степь кругом», «Утро туманное», включаете ли любимые инструментальные пьесы – в этот момент вы наслаждаетесь. Эмоциональное наслаждение возвышает душу. Вы соприкасаетесь с КРАСОТОЙ.

   Второе: каждый человек обладает большим количеством знаний, которые прячутся до поры в подсознании. Все, что вокруг звучит, воспринимается мозгом. Если звучит многократно, становится привычным, узнаваемым, приятным. Если же вы в этот момент испытали эмоциональный всплеск, то будьте уверены – эмоции не забудутся. Это сильнейшее качество человеческой памяти – хранить эмоциональные переживания.

    Музыка – это язык эмоций. Произведение, вызвавшее душевное волнение, хочется слушать и слушать без конца. Почему оно так волнует? Скорее всего, там использованы какие-то музыкальные элементы, перекликающиеся с давно знакомыми и любимыми, эмоционально пережитыми. На этот раз знакомое прозвучало по-новому, наполнилось новым содержанием.

   Вам кажется, что вы не знаете музыкальный язык. Но, если подумать, то, оказывается, прекрасно представляете себе, что такое песня, романс, марш, колыбельная. То есть жанровый «багаж» ваших знаний довольно солиден. Большое количество интонационных оборотов, кочующих из мелодии в мелодию, узнаются слухом и доставляют удовольствие. Не знаете термин «метро- ритм», но без труда отличаете марш от вальса. Знакомы с различными вокальными голосами (бас, баритон…), с тембром многих музыкальных инструментов. Слуховых «знаний» много. Они «заговорят» тогда, когда вы, если пожелаете, попытаетесь их «вытащить на свет». И мир музыки начнет раскрываться все шире и шире.

  Знали бы вы, как я хочу помочь вашим «музыкальным дверцам» распахнуться! Правда, свои рассказы о музыке начала со сложнейших вещей: лады, интервалы, метро- ритм. Забросила «наживку». Не оттолкнула ли? Если нет, то и слава Богу.  Предлагаю слегка «расслабиться» и поговорить о более простых вещах. А уж потом…

                ***

                Музыкальный звук.

   Давайте начнем с самого начала – с музыкального звука. Что может быть проще  – всего один звук! Не так ли? А если посмотреть под другим углом? И сказать, что звук – это целый мир, это космос? Вижу, вы согласны со мной. Ну, «космос» мы, положим, не охватим, но кое-что подглядим.

   Начнем с рождения нашего главного героя. Причем «родим» его мы сами: ущипнем струну, дунем в свирельку, ударим в барабан или просто откроем рот и пропоем один звук. То есть приведем в движение вибратор: струну, столб воздуха, мембрану.

   И, как заботливые «родители», начнем его со всех сторон изучать. «Папа» -физик начнет сыпать словами: частота, интенсивность колебания, продолжительность звучания, состав. «Мама» -музыкант переведет то же самое на музыкальный язык: высота, громкость, длительность, тембр.  Этими качествами наш новорожденный отличается от шумового звука.

   Хоть наше «чадо» и рождено человеком, но, описывая это уникальное явление, которое мы не видим, а слышим, придется перейти на особый язык. Высота его измеряется не в метрах- сантиметрах, а в герцах (герц – одно колебание в секунду). Он – самый высокий – 16 герц. Он – самый низкий – 20 000 герц.

   Почему  –  «низкий»? Почему  – «высокий»?  Это же зрительные образы. Подойдем к пианино: все клавиши расположены на одной плоскости. Не поймешь, что тут «низкое», а что «высокое». Переведем взгляд на баян и вообще запутаемся: «высокие» звуки на его клавиатуре находятся внизу, а «низкие», соответственно, наверху. Ключик к раскрытию тайны – в нас самих, в человеческом голосе. Зарычите медведем – завибрирует грудь. Запищите мышонком – грудь отключится, завибрируют носовые и лобные резонаторы. Вот вам низ и верх.

   Низкие звуки создают впечатление тяжелых, неповоротливых, «толстых». Туба предпочитает медленно, с достоинством пробурчать несколько звуков, в то время как флейта разразится вихревыми пассажами, зальется всевозможными украшениями. Рондо Фарлафа из оперы «Руслан и Людмила» Глинки, очень трудное для исполнения, производит комическое впечатление, потому что солидному басу приходится исполнять быструю скороговорку, скорее подходящую для тенора.

   В чем причина «тяжести» и «легкости»? Представьте себе на арфе басовую струну – длинную и толстую и сопрановую струну – короткую и тонкую. И ответьте на вопрос: какая из этих двух струн «выдаст» большее количество обертонов? Вот и стало ясно: над низким звуком вырастает огромная башня обертонов, над высоким – башенка намного меньше. Поэтому высокие звуки легче, подвижнее. Это, конечно, одна из причин, но красивая.

    Меня всегда волнует звучание низких голосов, особенно мужского хора: такие тембры, богатые обертонами, что «мурашки» бегут по коже. А уж если в хоре есть бас профундо!!!

   Вернемся к высоте. В музыкальном мире высота – понятие не абсолютное. В наше время эталоном высоты является «ля» первой октавы (440 герц). Все инструменты настраиваются по камертону, издающему звук «ля» первой октавы. Во времена Баха камертон звучал на малую терцию ниже. Исходя из этого, на мой взгляд, лучше было бы исполнять вокальные произведения композиторов той поры не в написанной тональности, а в другой (транспонировать), чтобы приблизиться к оригинальному более мягкому звучанию. Да еще состав хора уменьшить в несколько раз: все-таки это не митинговое действо, а молитва, исполнявшаяся «камерным» церковным хором. С инструментальными произведениями сложнее. Например, «Хорошо темперированный клавир» Баха нужно исполнять в указанных тональностях, иначе полностью разрушится тональный замысел.

  Мы разобрались с высотой звука. О длительности (о длительностях) уже говорили  («Метро- ритм»). О тембральной окраске сказано в беседе об интервалах. О громкости поговорим позже. Таким образом, об основных качествах звука кое-какое представление имеем.

    Перейдем к зонной природе звука. Поговорим о центах. Цент – одна сотая полутона. Как вам это нравится: в полутоне – 100 звуков!? Оказывается, что один и тот же звук имеет разную высоту, называемую «зоной» звука. В темперированном строе, в котором измерителем расстояния является полутон, есть понятие «энгармонизм» (замена). Разные по написанию звуки звучат одинаково (к примеру, до-диез и ре-бемоль). Вокалисты и струнники, не скованные полутоновой темперацией, исполняют их по-разному. Диез – повышение, тяготение направлено вверх, значит исполняется выше. Бемоль тянет вниз – занижают. Это не звучит фальшиво – они остаются в зоне звука.

   Если у вас появится желание поразвлечься, попробуйте разделить полутон на несколько звуков. Сыграйте на каком-нибудь инструменте (если он чудесным образом окажется под рукой) два соседних звука – полутон. Повторите их голосом, чтобы хорошенько запомнить. Потом между этими звуками вставьте другие. Думаю, разделить полутон на четвертитоны не составит труда. Только пойте короткими звуками (staccato), иначе высота смажется и у вас получится portamento – скольжение. Развлечение это не только увлекательное, но и влияющее на сознание. Вы вдруг ощутите полутон не как у-у-узенький интервальчик, а как широченный ход, богатый промежуточными звуками. Да и слух обострится. Приятно и полезно сие занятие.

   Обратим свой взор на интереснейшую и богатейшую область – исполнительство. Нотная запись – это всего лишь графическое изображение звука. Она указывает конкретную высоту, длительность, громкость, темп. Ноты ставит перед собой исполнитель и озвучивает их. И каждый по своему. И звук всякий раз преображается. Самое явное отличие – тембр. Одна и та же мелодия в исполнении баса или сопрано, саксофона или аккордеона будет звучать по-разному. Даже на одном инструменте звук можно изменить, используя всевозможные приемы. На струнных звук берется разными частями и поверхностями смычка, щипком, легким прикосновением пальца к струне без прижимания ее к грифу. Певцы пользуются «жесткой» атакой, «мягкой» атакой (прием взятия звука).

   При переходе от звука к звуку  существуют приемы: portamento (скольжение на короткой дистанции), glissando (скольжение на достаточно широком расстоянии между звуками конкретной высоты). Использование звуков неопределенной высоты называется экмеликой. Экмелическое интонирование, предшествовавшее осознанию конкретной высоты тона (звука), сохранилось в  народном исполнительстве. Не обошло его и профессиональное искусство. «Плавающие» звуки часто используются в электронной музыке. «Знойная» итальянская вокальная школа отличается от «рациональной» немецкой школы тем, что итальянцы любят глиссандирующее заполнение широких интервалов. А немцы предпочитают исполнять написанное точно, не заполняя пространство между звуками «сладкими» ручейками.

   Вокалисты в пении используют еще один прием – вибрато («раскачивание» звука). Вибрато очень красиво. Звук становится трепетным, теплым, живым. Вибрато – это искусство. В полноценном вибрато колебание звука – 5-7 герц. Чуть меньше – и слушатель морщится: «Что за разболтанный голос! Фу, как противно». Чуть больше – опять морщатся носы, да еще сарказм прибавляется: «Не тенор, а козлетон какой-то». Эстрадные певцы любят заключительный длинный звук исполнять сначала «белым» звуком, а в конце «подпустить» вибрато. Шикарно звучит.

   Вас не удивит, если я применю выражение: виртуозное исполнение одного звука? Под виртуозным исполнением обычно понимается техническое мастерство в исполнении сложных пассажей. Но и один звук может превратиться в виртуозный пассаж. Им любят блеснуть тенора и сопрано. В конце арии самый высокий звук они тянут бесконечно долго, постепенно доводя звучание до фортиссимо. Могут после этого, постепенно убирая громкость, закончить нежнейшим пианиссимо. В зале начинается сумасшествие. «Браво!!! Брависсимо!!!» – кричат восхищенные слушатели, – «Вот это певец! Вот это виртуоз!».

     Пианисту так кричать не будут. Бегает он, бегает по клавишам с бешеной скоростью, но оценят беглость только в том случае, если исполнение было одухотворенным. Тогда и беглость оценят. У вокалистов же, особенно темпераментные итальянцы, ждут именно этого последнего звука. Были времена, когда в Ла Скала закидывали и засвистывали серьезных певцов, решившихся в целях логики действия отказаться от этой длинной ноты. Приходилось и за жизнь опасаться.

   Пианисты имеют свои секреты. У них способ прикосновения к клавише называется туше. Не владеющий туше превращает фортепиано в мало выразительный ударный инструмент. Каким оно по сути и является. Но под рукой мастера клавиши начинают петь. Высокий класс исполнения ощутим не только в умении «вылепить» форму, создать яркие образы, но и в мелких деталях. Фортепианные пассажи, к примеру, плохим исполнителем исполняются как эдакое лихачество: вот какой я, полюбуйтесь. Музыкант вдумчивый наполнит их смыслом, будет слышна не техника, а мысль.

   Если вы хоть немного играете, прислушайтесь к моему совету: не хватайтесь за сложные вещи, играйте то, что доступно вашим пальцам, но играйте так, чтобы у слушателей вырвался вздох сопереживания, чтобы глаза слушающих засветились.

   Характер исполнения – это характер исполнителя: глубокого или поверхностного, грубоватого или утонченного, слезливо сентиментального или мудрого, романтика или рационалиста. И у каждого свое отношение к звуку, своя неповторимая интерпретация одних и тех же нот.

  Высочайший пилотаж туше отличает 4-ю прелюдию e –moll Шопена. В этом произведении две руки – это два разных звуковых мира.

                Прелюдия e –moll Шопена.

   Нотный текст прелюдии несложен. Небольшой период из двух равновеликих предложений, медленный темп, отсутствие пассажей. Все предельно экономно, просто и… гениально, сокрушительно по эмоциональному накалу. Оцепенение от непереносимой душевной боли. Если вы послушаете Революционный этюд Шопена, то услышите другую боль – рвущуюся наружу, бурлящую, страстную, сметающую все преграды. Боль возмущения. Боль сопротивления.

   Здесь, в прелюдии – мертвенная боль безысходности. Голос души человеческой (мелодия) и безжалостной судьбы, набрасывающей петлю на горло (сопровождение). Так обычно трактуют содержание этого произведения. Вернее было бы рассматривать ее под несколько другим углом: как внутренний диалог разногласия. Раздвоение сознания. Леденящий ужас от произошедшего – и прорывающееся сквозь стиснутые зубы рыдание: «Как же так?.. Как же так?.. Как же так?,,»

   В нижнем голосе мелодическое начало отсутствует, деления на фразы, связанного с живым дыханием, нет. Вертикали аккордов холодно, медленно, монотонно, подминая под себя полутон за полутоном, ползут вниз, в темноту, в бездну сознания.

   Мелодия начинается широким взлетом октавы в остром пунктирном ритме – пронзительный короткий вскрик. Натолкнувшись на аккорды, она замирает. Повторенная несколько раз интонация малой секунды (интонация плача: VI –V ступени в миноре),  производит впечатление стона раненного сердца. В конце первого предложения – первая кульминация, разморозившая секундовое оцепенение. Нижний голос отключается, «повесив в воздухе» неразрешенный диссонирующий аккорд. В образовавшейся пустоте одиноко, томительно жалуется, вопрошает мелодия.

  Второе предложение возвращает ненадолго состояние оцепенения и вдруг взрывается неожиданным форте, отчаянным шквалом широких, острых мелодических скачков. Это – динамическая и звуковысотная кульминация. Пик напряжения, быстро выдохшегося, потерявшего силы.

   В конце предложения верхний и нижний голоса слились в остро диссонирующем аккорде. Повисла общая длительная пауза. Тихая кульминация. Она психологически страшнее громкой. Звенящая тишина, насыщенная электрическими токами – след от неразрешенного диссонанса.

  Два такта заключения: в глубоких басах, на едва слышном пианиссимо – три тяжелых, гулких аккорда: погребальный колокол над несбывшейся надеждой.

                (Продолжение следует)