Серебряный цветок

И то, что зовут они кровью – только вода.
Пикник

Стекло.
И город за стеклом.
Мой палец, вычерчивающий путь серебристых капель.
И его голос за моей спиной.
Я никогда не думал, что стекло настолько… совершенно. Гладкое и холодное, бесчувственное и оттого прекрасное. Оно, по сути, завораживало меня. Я сам не знаю почему.
За окном была ночь и город. Чёрные шпили, тонущие в море холодных белых огней и магистраль, как артерия, полная красных, как кровь огней машин. Я любил большие города и люблю, по сей день. Они живые, если можно так сказать. Город, как организм: никогда не спящий, полный постоянного движения. А в его венах вместо крови нескончаемым потоком бегут машины.
Он полон жизни, в отличие от меня.
Представьте себе цветок. Цветок, выкованный из серебра: искусно выполненные листья, тонкий стебель… Холодный и совершенный. Его нельзя сравнивать с живыми цветами. Это слишком разные категории.
Я был именно цветком, выкованным самым искусным мастером на свете. Цветком, выкованным тьмой, подарившей ему часть своей красоты. Белое лицо, чёрные волосы и глаза переменчивого цвета. Цвета сумерек.
Тьма создала прекрасное творенье, человек бы не смог этого повторить.
Никогда.
Людям не стать равными Детям Тьмы. Просто потому, что мы в слишком разных категориях. Охотник и дичь.
Заяц, ускользающий на охоте. Прелестная дичь. Люди способны восхититься его проворством и ловкостью, но всё равно желают поймать.
Так же и мы относимся к людям.
Людям не понять той жажды, что закипает в крови от близости живого существа. Не почувствовать кожей живого тепла, его близости. Не понять того, как желание этого тепла обостряет все прочие чувства.
Я повернулся к своему гостю.
Он чем-то неуловимо напоминал лиса. Был ли это рыжий цвет волос, прищур глаз, вытянутое и острое лицо… Я не помню, как охотник не помнит каждого убитого им зайца.
- Как ты можешь быть «продажной музой»? – я прервал его монолог.
- Работать журналистом, ты имеешь в виду?
Я кивнул:
- Иль акробаткой быть и, обнажась при всех,
Из слез невидимых вымучивая смех,
Служить забавою журнальным воротилам.

Ты именно «журнальный воротила», прости, конечно.
Он пожал плечами.
- Может и так. Это моя работа, за которую мне неплохо платят.
- А моральные принципы? Почему ты искажаешь факты, клевещешь на людей…
Он рассмеялся.
- Смотря, как это воспринять, - он потянулся, - я пишу для «толпы». Пишу то, что люди хотят читать и получаю за это деньги.
- А муза? – я присел рядом с ним.
- Что муза?
- Она страдает, - я провёл ногтем по его щеке, - страдает от того, что её способности используют не для того, что бы рассказать людям о прекрасном, передать чувство или… сказать правду. Нет, не для этого. Её, как проститутку, отдают на растерзание толпе.
- Ты слишком идеалистичен, мой друг, - лис сжал мою руку, - слишком идеалистичен.
                ***
Лис порезался о серебряный цветок…
Когда я пил его кровь…
Я не почувствовал вкуса.
Всё равно, что пить кипячёную воду.
И люди называют это кровью?
__________________________________________
В тексте использован фрагмент стихотворения Шарля Бодлера «Продажная муза».