Глава 1. Весна

- Два, - кисть руки, прореженная синими прожилками, положила новенькую, еще хрустящую пятидесятирублевую купюру в миниатюрное окошко. Владельцем этой руки оказался немолодой сорока-сорокапятилетний мужчина с заостренным орлиным носом и чуть смуглым лицом, выдававшими его южные корни. Получив в обмен два продырявленных медяка и мелочь на сдачу, мужчина направился к турникету и бросил один из кругляшей в монетоприемник. Створки, однако, все равно сомкнулись, причем так, что он явно поблагодарил бога за то, что у него уже были дети. Обширная женщина из будки все видела и провела его по безопасному маршруту. Серые ступени неожиданно легко пролетели под ногами, и Прокофий Николаевич оказался на платформе станции метро Пролетарская. Белые колонны с розовыми прожилками вдоль массивного корпуса двумя рядами опоясывали светлое пространство, заполненное пассажирами примерно полностью. "Колбасу опять по карточкам выдают?" - с неудовольствием подумал он. Этот ажиотаж начался совсем недавно - после открытия Горьковской - первой станции в верхней части города. Пробок не стало меньше, поэтому бюджет местного метрополитена стал пополняться гигантским желанием людей доехать по быстрее. Первый же подошедший состав нисколько не сбавил аншлага - наоборот, он привез еще больше нервных комков энергии, так как шел в совершенно не нужную Прокофию Николаевичу сторону. Желтоватый гранит стен совершенно не отражал царящего на платформе энтузиазма - вспотевший, он едва пробрался к подъехавшим вагонам с другой стороны. Ему повезло, что дверцы синего транспорта распахнулись непосредственно перед ним. Остальные остались ожидать следующего - как потом оказалось, со следующим они разделят общую судьбу. А сейчас Прокофий Николаевич сжимался со всех сторон низкой, но очень похожей на работницу будки женщиной, продырявленным практически во всем видимом кожном покрове парнем и тому подобными существами. Новые станции все добавляли и добавляли напряжения, и вот где-то в стороне кто-то снова начал переругиваться - как раз молодой человек-серьга отдавил ногу необъятной старушки, от которых, слава богу, толпа Прокофия Николаевича уже оттеснила.
Свободно дышать получилось только на Московской, и то на несколько секунд - народ с Сормовской линии не дремал и заполонил уже все пространство. Через минуту перекрытия моста уже мелькали в окнах состава, мешая восхищенным людям (заткнулись даже два представителя непримиримых поколений) лицезреть свой родной город с непривычного фокуса. Прокофий Николаевич уже один раз прокатился по новому мосту, но все равно с любопытством разглядывал крутые склоны Дятловых гор, покрытых массивными деревьями, как еж - иголками, серебристую сталь волн Оки, несшей свои воды в дань царице русских рек - Волге, огромный муравейник нижней части города с сигарами труб и золотыми луковицами церквей, с гробами пятиэтажек и муравейниками высоток и многое другое. Только в небе он заметил какие-то странные полосы. "Самолеты, наверное, - подумал он, но если бы не что-то другое, он бы этого даже не заметил. - Но почему их так много?" - на этой мысли поезд ворвался в туннель. Через несколько секунд состав подбросило вверх, и тормоза заскрежетали по рельсам, высекая дождь искр. Люди падали и разбивали головы, руки и ноги в кровь, но вагоны все-таки встали в пустой мгле тоннеля, а в образовавшейся тишине особенно четко слышались удары огромного молота о землю.

***

Ну, не бывает доброго утра, хоть ты тресни. Голова гудела от постоянных недосыпов и пробуждающихся гормонов, без устали мучавших раньше котов в это время года, а сегодня – их квази-плагиатов. Зудение включенного генератора звенело на беговых дорожках опухших нейронов, хоть и смешалось уже давно с самозабвенными разговорами с неодушевленными трагедиями и невозможностью отправиться в безалаберную высь, последнее прибежище миллиардов человеков – в рай. Или ад. В теперешних условиях не играет роли. Пропахшее потом одеяло уже было отброшено в сторону, но сохраняло, в отличие от железобетонных стен убогой пробирки могущественного ученого-экспериментатора, человеческое же тепло. Мир сужался все сильнее – зрение окончательно начинало сдавать. Прохор Константинов, чью обитель можно сейчас наблюдать, мог бы называться редким неудачником, если бы не одно но – он выжил. Но, как и вся его жизнь, и эта процедура для несведущего взгляда выглядела бы забавно. А было все так…
Дед Прохора – Всеволод Иванович Клюев – в бытность свою генералом прославился несгибаемой волей и дюжей принципиальностью. Из-за этих качеств он и приобрел много верных друзей в Министерстве обороны и Генеральном Штабе, но именно благодаря ним его и вышвырнули из родных вооруженных сил – первую скрипку в 90-е играли не профессиональные качества, а политическая принадлежность. И он, даром что в отставке, круглыми сутками пропадал на даче под Нижним Новгородом, полученной им еще до золоченых погон и запущенной настолько, что понадобилось несколько лет, чтобы привести ее в порядок. Однако по соседству были дачи его более предприимчивых и демократически настроенных товарищей – и незадолго до Катастрофы (о которой, конечно, никто и подумать не мог, но шишки готовились к путям отступления) в дачном поселке начались странности. На соседских участках появилась тяжелая техника, завозились огромные бетонные плиты и много чего еще. Один из сослуживцев и рассказал, что по всей стране на госдачах строятся противорадиационные бункеры под видом канализации – Всеволод Иванович, естественно, вставил непечатный, но емкий эпитет про армейских толстосумов по поводу их сходства с содержимым канализации – по единому проекту. Как раз по нему один из выходов (или входов) должен был располагаться на участке Клюева и, конечно, не займет много места, даже несколько пополнит весьма скромный (и не надо храбриться перед старым мудрым товарищем) бюджет пусть и заслуженного, но русского пенсионера. Согласие было получено, и через пару месяцев во дворе появился совсем новый сарай. Правда, если открыть дверцу, то там окажется еще одна – вот только о ней никому знать не обязательно.
Рассматривая  схемы, старый вояка легко нашел название проекта – «Уроборос». Над смыслом этого бредового прозвища задумываться ему не хотелось, и он рассказал эту историю в виде анекдота своему внуку. И тот, прогуливая очередную лекцию, однажды и зашел к деду на дачу, благо доехать до нее можно было на бесплатном автобусе одного торгового центра, а жил он сам на другом конце города. И когда в небе появились белые полосы ракет, только Клюев и успел среагировать, просто затолкав Прохора в это сарайчик. Но сам заходить не спешил, а, наоборот – забаррикадировал дверь. Об этом Прохор понял, лишь после первого выхода на поверхность. И вот сейчас он пожинал плоды своей торопливости – краски жизни тухли с каждым днем все явственней.
Нащупав огромные очки, он открыл пластиковую дверь и вышел из своей каморки. Когда зрение только начинало портиться, он собрал с соседних домов все окуляры, благо пенсионеров проживало здесь достаточно, да и особенных претензий они не предъявляли. Конечно, непривычно было снимать их с мертвых людей, но, с одной стороны, с живых было бы гораздо проблематичнее, с другой же – после той свистопляски, что учудили испанцы, вырезая индейцев под корень и собирая с них золотые побрякушки, прохоровы изыскания напоминали скорее игру мелкой шпаны в дурака на деньги, да и то частично.
Прохор, как обычно с утра, пошел в ванную комнату и проверил бочок с водой – ее оставалось лишь на умывание, да на чайник. К безотходной циркуляции жидкости, подобной той, что использовалась космонавтами (кстати, как они там, болезные, около иллюминаторов, не заскучали?), он привык относиться без брезгливости почти сразу. Хорошо хоть по большому ходить можно было по старинке – а то, как и у тружеников необъятных просторов вселенной, все в контейнер запечатывалось бы с надписью типа "Принимай, Земля, подарок от лихого казака". Итак, нужно было снова совершать вылазку – теперь за водой. Разведанных источников было в избытке – не надо думать, что все это время вода была одна и та же. Вот только зимой выйти на поверхность не было никакой возможности – завалило снегом по самый не балуй. Но по всем расчетам весна уже должна была вступать в права наследства. Правда, в это время года гормоны активизировывались не только в человеческой крови. Но все равно, ничего страшнее смерти ему не грозило – звери пока еще не опустились до людского уровня беспорядочности половых пристрастий.
Не закончив (как обычно не закончив) зарядку, он внезапно заметил строгий и осуждающий взгляд. Совестью на сегодня оказался постер  известного футболиста его юности с красно-белым ромбиком на груди.
- Хорош, - Прохор примирительно выставил обе ладони вперед. – Мне еще за водой пилить, - он не окончил фразы, выжидающе всматриваясь в бесстрастное лицо собеседника. – Ну, Леха, умеешь ты убедить, - и физкультурно-оздоровительные мероприятия были доведены до логического конца. Взяв с собой древнюю бутыль почти в 20 литров и дряхлый АК, он, естественно, в ЗК, пошел наверх по винтовой лестнице. Ключом от всех входов и выходов служили специальные пластиковые карты, коих груда хранилась где-то под кроватью, а так как он несколько уже потерял, правда, в самом бункере, но все же, то сегодня он решил сныкать одну из них подальше – ЗК был старый и где-то уже расслаивался на составные части, так что Прохор мог опасаться только одного – если карта забьется в какую-нибудь неизведанную подкладку, простоять снаружи ему пришлось бы не намного больше.
Весна цвела и благоухала, причем не только уродливыми цветами. В один из таких источников «благоухания» Прохор и наступил. Выругавшись со всеми, свойственными, как говаривали раньше, пиитам завихрениями и кружевами словесности, он вытер сапог о траву и пошел дальше.

***

Он уже давно перестал ощущать себя центром галактики и даже ее неотъемлемой частью. Ведь как все начинали жить? Каждый думал, что он особенный, что перед ним раскинула свои бесконечные просторы возможностей дорога жизни, что он только снаружи такой, а, на самом деле, он – просто душка, пуська мохнатая, зайчонок беленький, совенок умненький, тигренок храбренький, и так далее, а остальные этого понять отчего-то никак не могут. В общем, как в старой поговорке: «я – Д’артаньян, все…». И где они теперь? Все там же… А Прохор жив! Еще как жив! Не зря он по пробкам в универ мотался, потихоньку сатанея от Верхней части города…. Действительно, где они все? И те, кто отсюда, с пренебрежительным высокомерием, ни разу не побывав в Заречье, считавшие его «обителью гопников», и те, кто презирали прожигающих жизнь папиных мажоров – все, если не съедены очаровательной фауной постъядерного стиля, то до сих пор скелетами загорают под весенним солнцем.
А природа постепенно оживала – побитая, с синяком под глазом и затянувшимся похмельем, но оживала. И каждая такая весна хоть на долю микрона готовила новый мир для новых скачков и экспериментов. Она почками разгоняла противную зимнюю пыль, запорошившую скукой и тягостностью опостылевшую обыденность субъективного скептицизма по поводу будущего планеты. Вот только спорить с ней уже было некому. Да и незачем, если толку от высоколобых словесных диспутов и до Катастрофы не было, то сейчас и подавно. Чавкающая слякоть под ногами все чаще угрожала неминуемым падением в эту грязно-пережеванную снежную кашу, не утратившую подлое свойство тренировать акробатические способности поскользнувшихся путников. А солнце как будто сговорилось с ней и слепило глаза, не давая Прохору хорошенько разведывать свои ближайшие перспективы длиною в шаг.
Колодца не было, наличествовала лишь ржавая труба, извергавшая из своих недр, уходивших корнями во все еще промерзлую землю, безостановочный поток чистой родниковой воды. Подставив под этот в чем-то рукотворный водопад бутыль, и даже через перчатку почувствовав его смертельный холод, Прохор краем глаза заметил движение слева от себя. Выпрямившись, он стал что есть силы напрягать зрение, усиленное лишними диоптриями, нелегально изъятыми у бывших владельцев. И не потому, что он искал виновника этого движения – тот сидел метрах в пятнадцати и представлял собой мохнатую пародию на переросшего паука – а оттого, что горизонт прямо на глазах опускался все ниже и ниже. Наконец, поняв причины подобных метаморфоз, он не стал нянчиться с «Пушком», а срезал его одиночным выстрелом и пулей побежал к бункеру, не захватив с собой даже переливавшейся уже и искрившей блестками солнечных зайчиков бутылки. С запада накатывал туман. Медленно, но от этого не менее жутко, особенно если знать хотя бы часть его тайн. Однажды Прохор удостоился сомнительной чести быть одним из хранителей этих тайн.
Его окружили собаки. Мерзкие, черно-коричневые, почти потерявшие не только шерсть, но и кожу псы прижали его к дедовскому дому. Он успел забаррикадироваться, но патронов не хватило бы не то чтобы добежать до сарая, а просто продержаться в открытой схватке хотя бы минуту. Оставалось надеяться на одно – стае надоест выгрызать проходы в дверях до прекращения свежего дыхания. И речь идет не о зубной пасте – фильтров для противогаза оставалась пара штук. Тут и навалился туман – вальяжно, с достоинством видного аристократа. Стая подняла дикий вой и скулеж, но с места не сдвинулась. На свою беду.
Прохор стоял у окна на мансарде, когда десятки невиданных прежде существ атаковали псов. Это были мелкие, с метр ростом насекомые с головой, похожей на человеческий череп. Они вонзали в верещавших от страха собак свои жала, моментально разраставшиеся в размерах и делившихся в неимоверном количестве – и через несколько секунд жертва разлеталась на кусочки, из которых тут же появлялись склизкие тощие лапки, и которые также лихо бросались на новых псов. В самом начале атаки Прохор увидел огромную, выше дачи тень, надвигавшуюся на него, поэтому, не мешкая, не прочитав панегирик безвременно усопшим (или переродившимся) друзьям вымершего человечества, он бросился вниз и стрелой побежал к спасительному люку бункера, раскидывая к чертовой матери эти шкафы и теннисные ракетки, еще недавно служившие ему защитой, а сейчас бывшие лишь ножницами, смыкавшими свои лезвия вокруг нити его жизни. И ему снова повезло. Ну, как снова…. Все свои везения он мог пересчитать по пальцам и даже вспомнить – и этот случай был одним из них. Тварь бросилась на него, когда Прохор уже тянул тяжеленную теперь дверь на себя, и растеклась какой-то дурно пахнущей оранжевой субстанцией, разрубленная люком пополам.
Вот и сейчас он подскочил к сараю, едва переводя дух, и  начал искать карту… но не нашел. Он резкими движениями стал бить себя по всем местам, где она могла запропаститься, но ее нигде не было. А легкая дымка уже нежно окутывала окрестности. Поэтому Прохор решил не испытывать судьбу, раз она пришла за ним сама. После того случая с собаками он стал готовиться. Он не выиграл ни одной битвы за всю свою уже долгую жизнь, хотя по-настоящему жить еще и не начинал. Даже за саму жизнь Прохор должен благодарить Провидение, но никак не самого себя. И он стал собирать по соседним домам все, что могло бы пригодиться при долгом бое. Он не хотел быть съеденным, поэтому заминировал дедовскую дачу, похожую теперь уже на какой-то блокгауз, а не обитель древних противников пенсионного фонда – пенсионеров. Динамита, конечно, никто из соседей не держал – рыбу здесь ловили по старинке, на удочку – зато в бункере оказался целый арсенал, большую часть которого Прохор и перенес в дом.
Расположение нескольких потайных мин, сделанных из закопанных канистр бензина или столь же неприглядных баллонов с газом, он знал наизусть, так что продавать свою жизнь за дешево здесь никто не собирался. Несколько гранат и пулеметных лент, уже перетащенных поближе подтверждали эту истину. А туман становился плотнее, и его, казалось, можно даже пощупать. Вот только верещащий визг немного смазал благостную картину весеннего утра. Веселье начиналось…
Передовую поросль получилось снять очень легко – они явно не рассчитывали на сопротивление. «Безумству храбрых», как говориться…. Правда, только сейчас обнаружилось, что они прыгают, как Боб Бимон – метров на десять, так что некоторых пришлось срезать прямо в полете, и пара брызг приземлилась прямо в лицо сегодняшнему стрелку. Ну, да бог с ними – уже поперла красная кавалерия – лавина склизких, едва ли мохнатых, но каких-то слишком пузатых многоножек уже наполняла те шесть соток, которым суждено было послужить этой никому не известной битве за право быть… да просто – за право быть.
Пулеметная лента подходила к концу, поэтому Прохор пальнул по дальнему кольцу мин, и то взлетело вверх вместе с обрюзгшими вмиг тельцами. Отсеченные сплошным ободом огня насекомые – та их часть, что не загорелась от этого пламени – сгрудились около стены дачи и с ужасом взирали на участь сородичей. Они не двигались, так что Прохор пока что не видел смысла незамедлительно активировать второе кольцо. А из-за первого все настойчивей доносились рваные вопли, прерванные вдруг утробным ревом какого-то другого существа, вмиг прервавшим эту какофонию, трескавшую теперь только головешками догоравших соседских домов.
Резкий и оглушительный свист дал сигнал для нового наступления – мелкие осколки первого штурмового отряда бросились на стену, и Прохор едва удержал эту позицию – была и еще одна, уже внутри дома, чтобы легче было отстреливать проникающих через узкое для них окошко тварей. Орда мутантов бросилась в новую атаку. Теперь в бой была брошена бронетехника – подпрыгивая, они оказывались ростом практически с человека, а шерсть, пусть и тлевшая от пройденной полосы огня, не могла скрыть той животной массы, придававшей этим созданиям еще большую отвратительность.
- Вам бы «Гербалайфу» с недельку пожевать, авось и похудели бы, да и присмирели, может быть, - Прохор не прекращал поливать огнем все новые и новые эскадроны гвардейцев серого кардинала, мрачной тенью руководившего атакой. Однако следующая пулеметная полоса подходила к концу, и новый взрыв оповестил о подрыве второй полосы мин и отбросил Прохора от окна. Он быстро вскочил снова, но ничего, кроме обгорелых туш, найти не смог. И тут появился ОН…
Его фигура в пылающем пространстве огня расплывалась и создавала иллюзию порождения пекла антагониста рая – только рогов не было видно, остальное все наличествовало: перепончатые крылья размахом в несколько метров, огромные мускулистые передние лапы и широченная пасть, извергающая непередаваемый вой. Но эти спецэффекты могли напугать кого угодно, но не простого русского парня, воспитанного на резне в компьютерных играх и голливудских страшилках. Когда чудовище переступило полосу пламени, остальные мутанты стали казаться мелкими букашками, да и дача выглядела, словно карточный домик, волею судеб заброшенный в местный филиал ада. Однако и этот гигант не остался без подарка – но это потом. А сейчас он демонстрировал безукоризненный оскал желтых, но чертовски острых рядов зубов. Задних лап не было видно в виду их полного отсутствия – чудовище передвигалось исключительно на передних, подтаскивая длинный и толстый до жути хвост.
- Роддом на выезде, блин, - сплюнул Прохор. На фоне языков безудержного зноя через тонкую кожу хвоста проглядывались некрупные икринки. Но им было не суждено появиться на свет – их мать (или отец-героиня) с уже привычным ревом понеслась на огневую точку. Разинув не знавшую о существовании очистителей воздуха (хранителей этой вековой тайны древних магов-промышленников остались единицы, если не один Прохор) пасть, проглотила вместе с половиной мансарды и связку гранат, предусмотрительно брошенную умным человечком. Глухой взрыв сотряс все существо монстра, и через несколько секунд его верхняя часть разлетелась в клочья. Слаженный хор имени Визга раздался со всех сторон, и туман стал потихоньку рассеиваться. Подождав полного прояснения воздуха и ближайших перспектив, Прохор сел в угол и тихо задремал.
Очнувшись, он не сразу смог привести окружающие его объекты в нормальный вид – минут пять все смывалось в одну размазанную картину в стиле абстракционизма. Слепнуть всегда страшно, поэтому об этом лучше не думать. А если не думать об этом, то о чем? Боезапас со второй позиции оставался, вот только зачем он теперь, если даже очки помогают не всегда? И, сменив фильтр противогаза, Прохор решился.
Людей найти он не очень-то и надеялся, но попрощаться с родным городом был обязан – больше не с кем, да и что только не придет в голову одинокому робинзону. Хорошо хоть, что мысли о самоубийстве в обозримом интеллектуальном пространстве не мелькало. Хотя этот бой, путешествие в неизведанные дебри наверняка одичавшего города – это ли не попытки суицида? Но решившись один раз, Прохор своего решения не менял.
Собрав небольшой арсенал из АК, нескольких гранат и фильтров, он просто пошел по дороге.
День бесстыже подкрадывался к вечеру, а значит, шаг нужно было ускорить. Шаги гулко отдавались в расшатанных стрельбой нервах, но окружающий пейзаж выглядел вполне себе безобидно – искореженные и проржавелые остовы автомобилей, покосившиеся избушки, вглядывавшиеся бельмастыми окнами в темень светового дня, неказистые клетки автосалонов и заправок заполняли давящую на барабанные перепонки тишину.
Прохор шел достаточно долго, но не встретил ни одной животины вплоть до города. Однако около какого-то торгового центра он приметил (слава богу – издали) нечто, похожее на уже мертвого представителя туманной фауны – вот только крылья, похоже, использовались этим чудом экзальтированной природы по назначению. Но в данный момент оно увлеченно пережевывало внутренности не подлежащего к опознанию близкими существу – правда, на человека оно было похоже в последнюю очередь.  Мелкими перебежками Прохор попытался обежать былую славу общества потребления, но сплошной полосы домов вокруг торгового центра не было, поэтому пришлось преодолевать довольно большое расстояние по открытому пейзажу до него, чтобы обойти тварь с тыльной стороны центра. Вот только на половине пути задорное чавканье прекратилось.
Прохор медленно и очень печально повернул голову в сторону ужинавшего «аристократа» - тот был в не меньшем шоке от того, что кто-то смеет его прерывать. В гулкой тишине выцветшего мира как будто слышно было, как ржавые шестеренки мыслей мутанта трутся друг о друга. А Прохору уже надоело стоять в позе зеленого человечка – мышцы начали уставать после долгого перехода.
- Здрасте, - на кивок человека животное ответило точно так же, в исступлении открыв даже рот. – А вы тут плюшками балуетесь? – из нижней челюсти, открывшейся до невозможных пределов, уже выпал какой-то неаппетитный орган предыдущей жертвы. И только сейчас «птенец гнезда транскреагенного бульбулятора» завизжал на всю округу, придя, видимо в себя. Ничуть не мешкая, Прохор понесся в сторону махины торгового центра, как-то нелепо выглядевшего на фоне судьбы хотя бы одного бегущего человека. Разбивая в пыль потресканный асфальт, мутант не хотел от чего-то взлетать, а упрямо двигался вслед Прохора, даже догоняя его. Но у того была приличная фора, и он беспрепятственно влетел в открытую дверь, едва успев закрыть ее. Вокруг был полный бардак, но на генеральную уборку времени не было – если птичка так туго соображает, то можно обмануть ее, перебежав ТЦ, и выйдя с другой стороны. Так думал Прохор. Но, как говориться, Гидрометцентр предполагает, а Бог…. В общем, человек со всего маху свернул куда-то за угол и уже видел посеревшее от пыли стекло дверей, как что-то заставило его обернуться – сзади притаились какие-то насквозь противные и явно голодные существа. Прохор стал понемногу пятиться к дверям спиной, но споткнулся о… человеческий скелет, распластанный, как и он сейчас, на кафельном полу огромного склепа со своими методами предосторожности от непрошенных посетителей. И стая кинулась на дичь. Однако и дичь умела огрызаться – из металлической хреновины, которую она держала в руках. Это помогло мало – из нутра торговых площадей раздался утробный вой, к внезапному появлению подобных ему Прохор стал стремительно привыкать.
- Кто сказал «Мяу»? – вот только следующая атака членистоногих представителей обслуживающего персонала развеяла всякие веселые настроения вмиг поскакавшего в сторону дверей человека. Едва вырвавшись на открытое место, он попробовал отдышаться, но знакомые уже позывные азартного птеродактиля не дали ему сделать и этого.
- Милая, у меня голова болит, давай не сегодня, - но мутант был слишком настойчивым, восседая  на крыше гигантского склепа.
- Как горный орел на вершинах Кавказа, Я гордо сижу на краю унитаза, - прогудел себе под нос Прохор. Пришлось что есть мочи бежать к ближайшему зданию – оно оказалось угловым двухэтажным домом. Рюкзак больно бил по заднице, но вдруг он стал невесомым, а ноги  Прохора оторвались от земли. От неожиданности он выронил автомат и больше его никогда не видел.

***

Этот дьявол понес его все выше и выше, пока не стало ясно, что гранаты из теперешней позы не  достать – а просто отстегивать свой рюкзак он не хотел, цель у него была уже только одна – продать жизнь подороже. Вряд ли этот реликт поднял его на такую высь, чтобы банально бросить вниз – Прохор был не настолько толстокож для этого прекрасного полета и клювика, могущего, казалось, щелкать человеческие, да и не только головы, как бог черепаху. Мимо проплывали распахнутые от удивления окна заплывших мхом многоэтажек, а тварь убаюкивала свою жертву ровным клокотанием и мерными движениями огромных крыльев – вверх и вниз, вверх и вниз…. Вдруг  с одного из зданий раздался жалобный писк – отдаленно напоминающий раскатистый рев представителя нижегородских авиалиний. Через несколько минут можно уже было видеть широченное гнездо на крыше бывшего речного училища. Сталинский, кажется, серый величественный линкор из металла и камня гордо красовался над окружающими строениями. Действительно, это здание было похоже на корабль – нос возвышался над кормой на один этаж, а посередине рубка главенствовала над ними еще на один. Правда, сейчас это был, наверное, уже авианосец – гнездо расположилось в центральной части комплекса, окутанного зарослями какого-то плюща, как настоящий стальной гигант, пожираемый щупальцами морского чудовища. Впрочем, у Прохора участь была едва ли приятней – в гнезде вольготно расположились перед ужином 4 серых птенца с неестественно большими головами.
- Ну что за детский сад? – вспомнил он популярную присказку несбыточного прошлого. Действительно, стать одним из кирпичиков безоблачного будущего он вряд ли хотел путем превращения в двуногий перекус. «Козлам не сдается наш гордый «Варяг» - и Прохор, развернувшись, попытался найти в рюкзаке гранаты, но был безжалостно – даже для представителя книги «О вкусной и здоровой пище» - отброшен в сторону. Тварь, даже, кажется, ехидно улыбаясь, откинула за борт вещмешок со специями, которые Прохор так хотел применить. Ребятня, весело переругиваясь, устремилась к обалдевшей от мудрости их родителя жертве. Однако Прохор быстро оклемался и стал вспоминать лучших боксеров почившего в Бозе мира – ушей у мелкой сволоты не было, поэтому отбиваться пришлось по старинке, на кулачках.
При каждой его попытки приблизиться к краю крыши сердобольная мамаша исполинским крылом отбрасывала Прохора обратно. А тот уже преизрядно подустал. И тут его осенило! Он стал обходить сидящего в гнезде птеродактиля сзади – и правил не нарушает, и при должной сноровке можно спрыгнуть на переплетшие всю улицу лианы, которые он заметил на подлете. Однако буквально за секунду, как Прохор решился бежать, раздался звон разбитого стекла и к небу устремились языки оранжевого зарева – а потом еще пара разбившихся бутылок (он уже заметил, что и откуда кидают) добавила жару. Птеродактиль пытался потушить взмахами крыльев подрастающее поколение, но то лишь пронзительно вопило и бегало по кругу. И в это время сталкер, разворошивший этот улей спокойно исчез за бортом так же бесшумно, как и появился.
Прохор устремился к этому месту и увидел, что тот перехватил лиану, росшую от крыши до трамвайной остановки, ремнем и летел вниз. У Прохора ремня не было, поэтому руки жгло, как от раскаленной ручки сковородки. Он понесся вслед махавшему ему человеку. Со стороны сквера, который располагался по правую руку, выскочила невообразимая масса из мяса и зубов, но заслышав истошный вопль не на шутку разгневанной мамаши, рванула обратно. Улица была причудливо разрисована украшавшей ее порослью, живой изгородью оплетшей окрестные дома и даже аркой укрывавшей бегущих людей. Вот только птицеящеру было глубоко плевать на эту жиденькую защиту – он (или она?) приземлился в приемлемом для посадки месте и бросился в погоню, мелко и часто перебирая немного недоразвитыми задними конечностями, но передними, сросшимися с крыльями, раскидывая к лешевой матери припаркованные авто.
Впереди явно замаячил перекресток на Варварку (эти места Прохор помнил по поездкам в институт). Они уже проскочили мимо бывшего дома культуры, рядом с которым долгие десятилетия покоился черный якорь. Логичным было бы предположить, что тварь при наметившемся успехе в погоне – а он наметился – станет его развивать. Но, видимо, материнское сердце не выдержало такой корриды по коридорам города, и якорь просвистел прямо над головами беглецов, не причинив, правда, никакого урона.
Они свернули налево, однако сзади за ними преследования уже не было. Прошагав несколько сотен метров до площади Свободы для восстановления дыхания – и не удивительно, ведь каждый уважающий себя военный сказал бы раньше, что бег в костюме химзащиты немного выматывает. Вот и сейчас, переводя дух, Прохор решил начать издалека:
- Жалко, что раньше таких птичек в России не водилось – все бы Олимпиады наши были, - однако собеседник не был, видимо, склонен к подобным эзотерическим дискуссиям и  резко развернулся, вперив жерла противогаза в Прохора:
- Кто ты такой, - черт возьми, но это женский голос!
- Мадам… - Прохор было подался вперед, чтобы разглядеть лицо поближе – как никак, а со зрением совсем плохо, хоть очки до сих пор надежно сидят на своем месте, однако дуло автомата быстро остудило исследовательский пыл парня. Хотя какого парня? 38 лет – самый сок.
- Между прочим, мадмуазель, - сказала фурия явно отдававшимся металлом в голосе. – Лазутчиков принято расстреливать на месте – так что, не серчай…
Прохор прямо-таки обомлел – даже не смог ничего сказать. Его спасло только новое появление птеродактиля, и женский голос только и произнес глухо:
- Увяжешься со мной – порешу, - и не совсем стандартный сталкер побежал с великолепной скоростью в сторону площади Горького – нужно сказать, не без известной грации, Прохор даже засмотрелся, когда его накрыла широкая тень. Но, на его счастье, взбудораженная гибелью потомства мамаша не разменивалась уже на простое утоление голода – ей полностью овладела так привычная человеческому роду МЕСТЬ. Прохор все-таки решил, что его с кем-то путают, и побежал вслед.
Слева промелькнул украшенный замысловатыми узорами ТЮЗ, затем начался парк Кулибина, а справа нескончаемым потоком струились покосившиеся и выцветшие вывески, ценники, витрины… А проглядывавшаяся даже через ЗК фигурка целеустремленно бежала вперед, иногда прячась в проемы домов, иногда выныривая из них. До ужаса странен мужской взгляд – с полуметра не может разглядеть лицо человека напротив, но с 20ти метров определить его пол по размаху бедер – пожалуйста! Однако что-то явно пошло вразрез с планами нахальной девахи – птица сподобилась-таки схватить ее и отшвырнула в сторону.
Прохор хотел было помочь, но, привычно зашарив за спиной, не нашел рюкзака и даже автомата – крыть было нечем. А разорительница чужих гнезд все не поднималась, хотя птеродактиль уже приземлился на выцветший асфальт, от чего тот немедля вздыбился и остановился широкими бороздами у мощных передних конечностей мутанта.
Этот сталкер был первой за долгое, очень долгое время ниточкой, связывавшей Прохора с жизнью – очень легко с ней расстаться, зная, что все поступили также. Но не все, поэтому что-то нужно делать – не бросать же ее одну, да и потом на него могут наброситься. Прохор стал судорожно скользить взглядом по окружающему миру в поисках решения, а секунды медленно вытягивались в стройный ряд в то время, когда динозавра, печатая шаг, направлялась к предполагаемой жертве. И тут он буквально натолкнулся на сквер Кулибина, который превратился в джунгли умеренных широт и неумеренного разрастания. Ограда уже подгнивала и кое-где развалилась. Буквально через несколько ударов сердца Прохор раскидывал в стороны труху проржавелого металла и, наконец-то, нашел свое оружие – черный заостренный на вершине штакетник с двумя приваренными перекрестными перекладинами, выломанными из перекрытий, держащих подобные копья в ровном строю. А птица уже готова была медленно и мучительно для жертвы ее переваривать. И Прохор, не мудрствуя лукаво, взялся за одну из планок с двух сторон, заведя копье за спину острием вверх, и побежал вперед, нацелившись прямо на исполинскую спину неутомимой мамаши.
 Он закрыл глаза, забыв об угрозе оступиться, но открыл их лишь после закладывающего уши утробного воя – птеродактиль, не будь дурак, взметнулся вверх и сразу же завалился в сторону граничащих с проезжей частью многоэтажек так, что Прохор не успел заметить, как снова оказался в воздухе. Но теперь он был уже в роли наездника – не долго, правда. При первом ударе об окна второго или третьего этажа он выдюжил и удержался на промокшем от черной крови копье, но при следующем вираже капитулировать пришлось и ему – он больно треснулся правой половиной не такого уж и маленького тела о треклятый асфальт. А извозчик не справился с управлением и завалился где-то в парке.
Прохор подбежал к девчонке, вздумавшей шляться по улицам в тихий час, чтобы помочь ей прийти в себя, однако та уже недвусмысленно пыталась встать, но безрезультатно – по ее скупой жестикуляции было понятно, что что-то с ногой. Он быстро сграбастал оказавшуюся хрупкой сталкершу и, спросив дорогу, отправился в сторону вентиляционной будки метро, черт знает, как она называется, но не важно, а важно то, что туда показала неудавшийся палач Прохора, и что сзади из чащобы уже выползала птичка, отнюдь не певчая. Действительно, у будки была дверь, и в последний момент, когда Прохор закрывал ее за собой, он увидел, как птеродактиля опутали какие-то щупальца, тянущиеся из леса, не давая излиться в агонии умирающего живого существа мести…
В густой темноте едва проглядывались уносящиеся по спирали вниз ступени. Дробный стук сапог о металлическую поверхность винтовой лестницы грохотал по всей шахте, однако от бьющей прямо по барабанным перепонкам крови их не было слышно. Прохор едва протискивался между стеной и перилами с девчонкой на руках, но продолжал бежать вниз, пока, наконец, впереди не показалась металлическая дверь, выведшая его в абсолютную черноту. Хоть это и было подземелье, но привычной для гротов и прочей шелухи влажности не было – под ногами приятно хрустела пыль.
- Здесь нельзя останавливаться, - а вот и наша прима-балерина сдавленным от боли голосом напомнила о своей живучести.
- Посмотрел бы, как ты с третьего этажа падаешь, а потом к черту на куличики несешься – ты, наверно, еще бы мешки ворочать попросила? – Прохор не без иронии прислонился к холодному бетону стены и сполз на пол. Все тело болело, как будто по нему только что прошагала рота солдат, да и усталость после игр в кошки-мышки давала о себе знать.
- Здесь опасно, уходим! – ого, а она еще зажилила пистолет и сейчас приказным тоном тыкала им в своего незадачливого спасителя.
- Да пошла ты на… - Прохор недоговорил маршрут, когда где-то справа раздался душещипательный вопль явно не обрадованного такому грубому вторжению на свою территорию существа, вряд ли относящегося хотя бы отдаленно к Хомосапиенсам. Пришлось бежать в противоположную сторону – Прохор сграбастал загадочную валькирию и споткнулся обо что-то, разбив к чертовой матери стекла противогаза, и получив затрещину от не менее пострадавшего груза.
- Идиот, осторожней, здесь шпалы, - сказала она, сдерживая ненависть к глупости своего положения.
- Спасибо, кэп, - только и прорычал сквозь зубы Прохор.
А шелестение и стрекот сзади приближались. Бегущий человек не слышал ничего, кроме тихой мольбы типа «быстрее, ну, еще чуть-чуть», а, может быть, его ноша просто молилась напоследок – слов было не разобрать. Неожиданно впереди вспыхнуло прожигающее сотни метров пространства жерло прожектора – Прохор добежал до баррикад на чистом автомате, не видя ничего перед собой, и чувствуя лишь, как цепкая ладонь девушки даже через перчатки и ЗК до боли сжимала его плечо.
А после ее забрали из его трясущихся от усталости рук, сзади обдало жаром огнемета, застучал пулемет, люди бегом перемещались вокруг Прохора, не замечая его, а он шел и шел вперед, пока не обмяк и не повалился на пол между двумя непересекающимися рельсами.