Глава 7. Проводник

Тоннель был действительно «нетранспортабелен», как написал неизвестный летописец. Прохор постоянно обо что-то задевал и набивал шишки. На спине мертвым грузом покоились съестные припасы – все, что нашли и признали съедобным, разделили на всех членов экспедиции, поэтому Прохору пришлось взять на себя ношу Луны. Трудно быть джентльменом в грязных катакомбах, когда каждая ползущая по потолку тварь так и норовит нырнуть тебе за шиворот. Да еще фонари решили экономить и выдавать только впередиидущему. Поэтому удары казались еще болезненней.
За спиной тихонько материлась Луна – видимо, ей было не слаще. Странно, раньше с девушками знакомились в клубах, парках и других местах отдыха. Или на работе. А как назвать теперь поверхность? Вражеской территорией? Вряд ли. Врага нужно уважать и принимать за равного. А как примешь за равного мерзкую тупоголовую тушу? Хотя питавшиеся фастфудом люди очень точно подходили под этот критерий, так что… вывод напрашивается сам собой. Но неужели человечество настолько прогнило, что так и не оправится от этого удара? Во всяком случае, не в этой жизни. А с этим и жить легче…. Хоть и жить осталось всего ничего.
Следующей остановкой были три геометрические фигуры, объединенные в одну – квадрат, треугольник и круг. «Известная фигура»! Жаль, что человека, кому она была «известна», нельзя отправить на Соловки вместо Канта. Но, кажется, долгий путь если и не ознаменовался развязкой, то сильно к ней приблизился. Колонна навьюченных людей вошла в небольшую залу квадратной формы… хотя нет. Пол был квадратным, но стены примерно с метра над ним начинали постепенно переходить в подобие купола, но на самой вершине, находящейся метрах в четырех над полом, красовалась квадратная выемка. Артем, шедший первым, посветил в нее, и обнаружилось, что выемка эта имеет форму пирамиды. Артем отчего-то просто сиял от счастья.
- Что лыбишься, как майская роза?  - недовольно спросил Хендрикс.
- А почему бы и не лыбиться? Ведь мы присутствуем при эпохальном событии! – развел он руки в стороны, поражаясь чему-то своему. – Ведь это подтверждает связь древней культуры, обитавшей в этих катакомбах не только с месопотамскими переселенцами, но и с отцами буддизма и синтоизма (это тот, который в Японии был), - уточнил он. – А еще и с цивилизациями Античности, через которые этот символ попал в работы самого Леонардо Да Винчи!
- Тебе бы книги писать с такими заявлениями, тем более, что на этом «эпохальном» событии мы присутствуем не первыми, - как всегда все испортил Хендрикс, напоминая о цели путешествия.
- Каким образом они связаны? – удивился Прохор.
- Дело в том, что та фигура, про которую ты рассказывал, присутствует практически во всех культурах прошлого. Вот только в разных формах. Дело в том, что сумма углов трех идеальных фигур – квадрат, треугольника и круга – равна семи. Поэтому данное число является сакральным. Но если в более молодых и от этого близко лежащих к нам по времени культурах они зарисовываются именно наложенными друг на друга, тогда как здесь они как бы в трехмерном измерении составляют единое целое. Посмотрите на пол – это квадрат, на котором лежит круг, то есть, в данном случае – полусфера. И венчает все это треугольник, то есть – пирамида!
- И все это ты вычитал из книг? – изумлению Луны не было предела.
- И да, и нет. В общем, получается этакий снеговик. И если у западной цивилизации сочетанием этих символов обычно обозначалось тайное общество – те же масоны – то у восточной – человек.
- И что это нам дает? – скептически спросил Хендрикс, чем вверг Артема в неподдельное замешательство.
- Не знаю, - заключил он после долгих раздумий. – Я объяснил значение символа на карте. Вам осталось разгадать его практическое значение, - Хендрикс шумно выдохнул и громко объявил новый этап поисков путей дальнейшего продвижения. Все снова разбрелись по сторонам не такого уж и просторного зала, особенно при дьявольском дефиците света, из-за которого люди часто сталкивались в темноте. Но вдруг раздался резкий крик, тут же, впрочем, оборвавшийся.
Мельтешащие лучи фонариков, в конце концов, устремились в одно место – в дальнем левом углу зияла огромная дыра в форме правильного треугольника, а на глубине трех метров в неестественной позе скрючился человек, часто-часто дергая левой ногой.
- Хмурый! – закричал молодой парень, которого почему-то прозвали «Гагариным», на что лежащий внизу человек лишь сильно выпучил глаза в направлении кричавшего и подвигал челюстью, видимо, пытаясь что-то сказать, но пошедшая горлом кровь мешала ему сделать это. Тут же вниз бросилась Луна, остальные, чтобы не мешал, удерживали Гагарина.
- Что с ним? – сурово спросил Хендрикс.
- Перелом шейных позвонков, он не протянет долго, - с какой-то тоской ответила она, на что Хендрикс нецензурно ругнулся и сказал всем спрыгивать вниз.
- Как носилки-то делать будем? – почесывая затылок и боязливо посматривая в сторону умирающего товарища, сказал сгорбленный немолодой наголо обритый мужчина с четками, которого все называли Щипачем.
- Не будем, - мрачно ответил тот.
- То есть как? – недоуменно переспросил Тургенев.
- А вот так! – зло крикнул Хендрикс. – Первым пойдет Артем, Прохор замыкающим, шагом марш! – не сразу, но люди втянулись в узкий проход, уходящий из треугольной дыры чуть вправо. Все шли молча, уже больше не смотря по сторонам, хотя интересного хватало – из стен тут и там торчали прогнившие доски гробов и обветшалые кости неведомых мертвецов то и дело цепляли людей за одежду. В голове не укладывалась нелепость этой смерти. Да, если вдуматься, и предыдущие были не обогащены вселенским разумом. Сначала Комендант только по одной ведомой лишь ему причине не стал спасаться вместе с остальными, потом вдруг озверевшая ностальгия Федора, и вот теперь, сейчас в нутре исполинского макета человека, созданного неведомыми народами. Люди шли, казалось, целую вечность, их лица не отражали ничего, кроме страха перед вдруг так неожиданно проявившим норов роком, и они остановились лишь когда сзади прозвучал короткий, но оглушительно пронзительный выстрел. Выстрел, длиною в полную радостей и разочарований человеческую жизнь, и в то же время мимолетный, как предрассветный сон – его пытаешься вспомнить, но он уже улетел в далекие кладовки невоплощенных и погубленных идей. Эти стены цеплялись за путников, как за спасательный круг, нагоняя на зачумленных страхом неизведанности людей еще большую тоску. Через минуту их настиг хмурый Хендрикс.
- Почему так долго? – неожиданно спросила Луна. Прохор утешил себя тем, что это она спросила, будучи чуть более компетентна в вопросах медицины.
- Поговорили еще, - так же неожиданно спокойно ответил тот.
- О чем можно говорить с мучающимся человеком? – зло бросила Луна.
- О муках, - беззлобно бросил Хендрикс и протиснулся в голову колонны.
- А ведь он всю жизнь боялся позвоночник сломать или еще что, от чего инвалидами становятся. Говорил, мол, лучше сдохнуть, чем срать под себя, - сквозь слезы втолковывал идущему сзади Тургеневу малой.
- Вот и сдох, - выдохнул Хендрикс, показывая ладонь, что увидел что-то впереди.
А впереди разворачивалось довольно унылое зрелище – проход расширялся до такой степени, что все могли убедиться в том, что они заблудились. Перед ними раскинулась та же комната-снеговик, вот только экспедиция столпилась на высоте метров двух от пола. Спрыгнув вниз, Хендрикс довольно быстро нашел треугольную дыру ровно в том месте, где она и была, и где должен был быть труп недавнего члена экспедиции. Снова зло выругавшись, он воскликнул:
- Мы же вроде не сворачивали никуда! Что ж за чертовщина такая? – на что потертые стены лишь уныло поглощали скупые отсветы фонарей.
- А, может, сворачивали? – неуверенно произнес Щипач.
- Может, и сворачивали, - неопределенно промычал Хендрикс, судорожно ища подсказки на выщербленных стенах. – Ладно, проверим, - он развернулся и прыгнул вниз, после чего еще раз громко чертыхнулся.
- Что с тобой? Сломал, что ли что-нибудь? – заволновались остальные члены экспедиции, вмиг сбежавшиеся к дыре и направившие лучи своих мини-прожекторов на Хендрикса, который в совершенном одиночестве располагался на дне ямы.
- Куда ты дел Хмурого? – взревел Гагарин.
- Вот именно, что никуда! – испуганно – что было на него не похоже – пролепетал Хендрикс. Но, кажется, хорошая идея местом прописки избрала голову Артема:
- Есть мысля! – громко крикнул он, скидывая свой мешок на землю, после чего он благополучно спрыгнул вниз без него. – Сейчас кое-что проверим, а он пусть тут полежит, - и предложил прыгать остальным. Те с неохотой, но уже богатым опытом общения с ненормальными (один Прохор чего стоит) повиновались. Через несколько минут вся бравая команда испытывала обрыдлое дежавю ровно на том же месте и ровно на той же высоте, однако Артем не спешил отчаиваться – он весело спрыгнул вниз и посветил фонариком в дальний угол – дыра была (правда, уже круглая), а вот мешка не было и в помине.
- Мистика какая-то, - только и смог произнести Тургенев, в то время, как Гагарин начал усердно молиться, а Щипач – перебирать свои неизменные четки дрожащими руками.
- Я, кажется, догадался, - усмехнулся Прохор.
- А ну-ка, поделись, что это такое интересное выдумало твое нерадивое и медленно разлагающееся серое вещество, - с доставшим уже прищуром озлобленного интеллигента спросил Хендрикс.
- Мы действительно ходим кругами, - начал Прохор, а Артем просто кивнул. – Вот только с каждым новым витком мы опускаемся все ниже – до этого отверстия (наглый смешок Хендрикса) были треугольными, да и помещений было три. Теперь начинается уровень круга, а затем – квадрата.
- «Известная фигура», - догадалась Луна.
- Точно так, - похвалил ее Артем.
- Хорошо хоть фигура не из трех пальцев, - лениво бросил Хендрикс и прыгнул вниз.
- Куда собрался? Меня-то подождите! – крикнул Артем, уже карабкаясь обратно.
Ожидание неторопливого товарища Хендрикс решил скоротать в поисках горючего материала. Все бы ничего, но скрасить вдруг осиротевшее общество он решил объявлением субботника. Однако досок было крайне мало, да и обои с тех далеких времен, когда строили эти катакомбы, уже наверняка истлели. Уединиться было негде, поэтому Прохор с Луной искали «хворост» вместе. Однако какой-то блик от фонаря заставил Прохора подойти ближе к одной из стен – из нее явно выделялась неотесанная плита небольшого размера. Прохор посвятил на нее фонариком снова и убедился – блик ему не померещился. Из камня без каких-либо сварочных или иных швов выделялось небольшое узкое лезвие, перпендикулярное маленькому алтарю. А прямо в месте, где металл переходил в красный гранит был нарисован странный знак, приведший Прохора в неподдельный ступор – это был змей, сжимающий в зубах свой хвост. Прохор хотел было пощупать, как это так древние люди с их примитивными орудиями труда по граниту вырезать (и вырезать ли?) такую красоту, но случайно задел оказавшееся вдруг неподвластным коррозии лезвие и от боли отдернул руку. Луна бросилась помогать, но Прохор упорно смотрел не отводя глаз, придавая какое-то неописуемо важное значение пустячному вопросу – добежит ли черная капля его крови до гранита или нет? И как только она растворилась на зернистом алтаре, он упал навзничь и больше ничего не видел, кроме темноты.


***

Прохор открыл глаза, но ничего ровным счетом не изменилось – чернота была всюду. Прохор не мог пошевелить ни единым мускулом – лишь глаза чувствовали свое лихорадочное вращение. В душе было пусто от какого-то выдернутого из нее с корнями воспоминания. Что-то Прохор хотел, нет, не хотел, но должен был помнить, но не помнил. Что именно? Нужно подумать. Как он очутился здесь? И где это здесь? И что вообще произошло?!
Вопросов больше, чем ответов – опять эта фраза с избитыми от частых падений на асфальт бездушной обыденности коленками. Но их действительно больше. Хотя…. Неужели это она? Та самая, предвестником которой стал неизвестный айболит из бункеровской лечебницы. Вполне возможно. Верится с трудом, но именно потому, что эта самая возможность ох как велика. Неужели – вечное безмолвие, бесконечный покой и нескончаемое небытие? Ладно, Прохор был бы с этим согласен, если бы не существующее обездвиженное сознание – самая ужасная пытка в мире. «Мыслю, следовательно – существую», сказал кто-то и оказался, кажется, неправ.
- Есть здесь кто? – Прохор попытался крикнуть, но челюсти его не слушались, хотя в ушах все еще звучало эхо вроде бы невозможного выкрика.
- Есть, конечно, - слева раздался издевательский стук каблуков мужских ботинок. Каждый шаг болью отдавался в затылке Прохора, но он был, тем не менее, рад этому собеседнику. – Хм, молодой человек, знали бы вы, как я пресытился на этой пыльной работенке человеческим страхом, вы бы наверняка  не отказали мне в удовольствии не ощущать его хотя бы сейчас, - надменный человек встал где-то над Прохором, но в слепой зоне обзора. – Не утруждайте себя жалкими попытками что-то сказать – это неразумно. Во-первых, я и так оповещен о всех ваших тщедушных мыслишках, а во-вторых, ждать осталось всего ничего, - и незнакомец зашел справа от лежащего Прохора, согнулся и пристально посмотрел Прохору прямо в глаза. Боже правый – его лицо было точной копией Прохора. – Не пугайтесь, это не белая горячка, тем более что в силу маленьких неприятных обстоятельств в виде ядерного апокалипсиса вы не пьете. Не верите? А ведь это легко проверить, - подмигнул незнакомец и распрямился, достав из внутреннего кармана фрака круглые часы на золотой цепочке, после чего сунул их обратно. – Знали ли вы, любезный мой, что человеческий мозг начинает умирать через четыре минуты после остановки сердца, а? – он оправил свой костюм и присел на корточки, нагло изучая Прохора. – А то, что еще через шесть минут наступает клиническая смерть? Но это не беда, - махнул он ладонью в белой перчатке. Как же нелепо смотрелся он, Прохор, со стороны в этом нелепом старинном наряде. Еще цилиндра не хватает. А вот и он! Незнакомец выхватил из воздуха цилиндр и вытащил из него те же часы, посмотрев на них и засунув их обратно, после чего водрузил нелепый цилиндр себе на голову. – Но вам это не грозит. Я уже, кажется, говорил, что осталось немного? Через четыре минуты и тридцать восемь секунд вы освободитесь от пут жизни, и мы вместе прогуляемся до… в общем, всему свое время.
- Кто ты? – снова безмолвно спросил Прохор, на что незнакомец чересчур громко выдохнул и сказал:
- Вот сейчас я досчитал до десяти. Как же мне надоели эти одинаковые вопросы: «Кто ты?», «Где я?», «Что дальше?», - гнусаво спародировал он кого-то, не переставая менять личины, но, закончив перечисление, снова стал Прохором. – Ладно. Называй меня Проводником. Хех, - усмехнулся он. – Прости, просто вспомнил кое-что. Случай был – сисадмина одного я забирал. Так он меня все время оптоволокном обзывал, - после чего Проводник долго и громко смеялся. – Так. Проехали. Да, ты умрешь через… - он засунул руку в карман спецовки Прохора и вытащил оттуда все те же часы на золотой цепочке. – Через три минуты и девятнадцать секунд.
- А почему ты… - не успел договорить Прохор.
- Да, да, знаю: «Почему у тебя мое лицо?», - принял Проводник личину девочки-подростка. Выглядело плаксиво и смешно. – Если бы ты увидел мое истинное лицо, - он выставил вперед свою руку, и она очень быстро стала набухать и наливаться синими и фиолетовыми красками, постепенно превращаясь в склизкий щупалец. – Ты бы сразу потерял рассудок и наверняка избежал бы этапа до сковородок, - в мгновение ока щупалец метнулся куда-то в сторону и загорелся. Языки пламени кровожадно полыхали в глазах Проводника. – А я этого не хочу, - он взмахнул рукой, и щупалец превратился в золотую цепь, а в руках у Проводника красовались все те же часы. – Минута сорок пять, - он до хруста в костях сжал часы, и они разлетелись в стороны обилием шестеренок и пружинок.
- То есть, в рай я уже не попадаю, - как бы констатируя факт, мысленно сказал Прохор.
- Что вам этот рай, - задумчиво произнес Проводник, сняв шляпу с вдруг полысевшей головы. – Вы, люди – до ужаса глупые создания. То вам всем нужно найти способ снова жить на поверхности, то в рай попасть. Не жирно? – сухо ухмыльнулся он. Прохор вдруг почувствовал, что его тело подчиняется не ему, а кому-то другому – неведомая сила подняла его с пола, и он уже больше не видел Проводника, только сзади справа и слева протянулись две руки в белых перчатках, держащие перевернутый цилиндр, в котором медленно вращался земной шар. – А ведь сделать и то, и другое очень легко и даже в силах худосочных и пугливых людишек, - Прохор морозом по спине почувствовал улыбку Проводника. А Земля в цилиндре медленно оплавлялась и превратилась вдруг в море – поля цилиндра обросли льдинами и заброшенными портовыми постройками. – Я сам был таким же – когда-то давно. Я обменял возможность оценить право владения знанием и сравнить его с невежеством. И даже заплатив такую огромную цену, как вечное одиночество, я понимаю, что сделал правильный выбор, - в цилиндре вдруг всплыла маленькая сигара, в которой Прохор с радостью признал подводную лодку. – Не радуйся раньше времени. У тебя осталась ровно половина минуты, а дальше будет их очередь, - и подлодка стала с неестественным креном на нос проседать в воде. – Нет, я не настолько всемогущ, - опять прочитал мысли Прохора Проводник. – Просто у меня есть допуск к расписанию. Да… - задумчиво сказал уже не насмешливый, а какой-то другой голос Проводника, будто он менял не только личины, но и голоса, оставаясь, тем не менее, самим собой. – Самим собой, - мрачно повторил он мысли Прохора. – Что вам этот рай, - совсем не пафосно, как в первый раз, а, наоборот, с каким-то другим чувством, воспоминанием и теплотой сказал Проводник. – Все же сделано для вас, а вы нос ворочаете. Руку только протяни и…эх, - выдохнул он и вылез из цилиндра, постепенно вырастая до прежних размеров. После чего он протянул руку Прохору и сказал: - Время истекло. Теперь я поведу тебя, - от последних слов ком засел в горле у Прохора, но не оттого, что не хотелось идти, а совсем наоборот – ему стало жалко этого Проводника, и именно поэтому он хотел просто по-мужски сильно сжать его руку, но… но оставался обездвижен.
- Что? Что со мной? – он это действительно сказал, а не подумал. Затем жуткая боль в ногах извергла из его груди яростный крик.
- Кажется, расписание не врет, - сказал Проводник, убирая во внутренний карман часы. – А вот номера электричек расставлены неверно, - и Прохор от дикой боли в ногах согнулся пополам и тут же оказался сидящим на полу в окружении своих товарищей по походу. В ногах сидела Луна с каким-то горящим поленом, приставленным к ступне Прохора, увидев которое, он вспомнил о боли и снова закричал.

***

- А я что сделаю? – пыталась оправдаться Луна. – Дифибриляторов не было, а в свое время мне рассказывали, что при твоей болезни из забытья только таким способом и выводили, - быстро тараторила она, то и дело пытаясь помочь хромавшему и ойкавшему Прохору, на что тот лишь хрипел сквозь зубы что-то вроде: «Я сам» и продолжал путь с помощью постоянно занозившей, но единственной подошедшей по длине доски. Следующий пролет должен быть последним, если Артем ничего не напутал. А вот Прохора ощущение присутствия Проводника напрочь исчезло. Внутренняя боль от близкой смерти, или что там еще, в общем, она не могла покрыть ржавчиной душу Прохора только потому, что ноги болели еще сильнее. Наверное, поэтому он еще не сошел с ума.
Хотя раньше Прохор считал смерть самой красивой и желанной женщиной в мире. Может, просто это было до встречи с Луной? А Проводник просто не хотел разбивать его, Прохора любовь. И любовь ли? Нет, Прохор был уверен, что он по-настоящему готов на все ради Луны – и даже жить дольше, чем предначертано, и умереть раньше, как только она попросит. Но вот другие реалии, которые Прохор считал лишь иллюзиями, Проводник укрепил еще больше. И именно это, именно наличие фактов, наиупрямейших фактов существования этих вещей сильнее всего разочаровывали Прохора в их жизнеспособности. Что-то сталось с теми моряками, что все еще боролись за выживание в глубинах океана?
- Мы прибыли. Что там было дальше? – спросил Артем, помогая спустить Прохора с не очень высокого уступа, но для раненого человека довольно неприятного.
- «Небесный один образуется свод», - сдерживая боль, сквозь зубы прошипел тот.
- Вот что, голуби мои, заканчиваем вечер литераторов – кажись, тупик, - сказал Хендрикс, освещая самодельным факелом пространство вокруг себя. Пейзаж был до боли спокойным и знакомым – Прохору не нужно было даже поворачивать головы, чтобы знать, что в левом ближнем углу из стены выпирает маленький алтарь с кинжалом. Хендрикс приказал соорудить костер и запалил его сам. Луна приступила к готовке, Щипач и Гагарин тихо, но от того не менее азартно играли в карты, и только Тургенев спокойно присел возле костра и молча смотрел в жидкие ошметки подслеповато-желтого пламени, озаряемые перебегающими из стороны в сторону красными языками, облизывавшими костер со всех сторон. Хендрикс, убедившись, что ужин приготовят и без него, прилег в самом темном углу.
- Наверное, странно ощутить вдруг необъяснимую потребность в том, что еще недавно казалось таким несущественным и обыденным, как воздух, - тихо начал разговор Тургенев. – Когда человек находится на краю гибели, он начинает переоценивать свои поступки и страстно желать их исправить. Или сделать то, что не сделал.
- Вы тоже были при смерти? – пытался угадать причины такой осведомленности о его чувствах Прохор. – Или помог богатый литературный опыт?
- Скорее первое, и то не совсем, - усмехнулся Тургенев. – Все человечество умерло буквально за несколько дней, и только сотая доля процента смогла вернуться… нет, не обратно, но к жизни. И ты это пережил уже во второй раз, - задумчиво закурил какую-то пахучую дрянь Тургенев.
- А у вас поэтическая душа, - улыбнулся Прохор. – Я тоже думал, что умер в день той Катастрофы. И только сегодня понял, что это было не так. Сейчас только я испытываю что-то вроде счастья. Потому что я ЖИВ.
- А вот у меня никогда такого ощущения не было, - вновь затянулся и кашлянул Тургенев. – Во всяком случае, после войны. Сначала оплакивал тех, кого потерял из-за нее, затем тех, кого терял после, а потом просто наслаждался ностальгией и ничего больше. Неужели ты думаешь, - всем телом Тургенев обернулся к Прохору и выпустил несколько колец дыма. – Что жить можно и под землей? Не выживать, а именно жить? Ты первый на моем веку, кто делает последнее, но лишь потому, что ты уже окончательно осознал, что человеческий век короток, и тратить его нужно с умом. А как же быть остальным? Я не смог найти ответ, но может, мне поможет тот, что уже точно знает, что ждет его за гранью, и вообще осведомлен – есть эта грань или нет, - хитро улыбнулся Тургенев.
- Кому как не вам знать слова, кажется, Достоевского. «Человек есть существо ко всему привыкающее». И я с ним согласен с одним маленьким дополнением. Как только человек окончательно приспосабливается, он начинает приспосабливать для себя все вокруг, и все вернется на круги своя. Это наш Уроборос, - горько в ответ усмехнулся Прохор.
- Не сиди сиднем, давай помогай! – шутливо прикрикнула Луна на Прохора, и они вместе стали облагораживать очаг и приводить его в состояние, возможное для разогрева пищи. Ели все вместе, и это создавало какую-то иллюзию древнего капища, на котором и разведен этот чахлый огонь, лишь кусками вырывая из лап темноты обшарпанные лики неведомых святых и старинные фрески, живописующие что-то вроде охоты или баталии. Нереальность всему этому добавляли почерневшие от старости истуканы, древние идолища, расставленные вдоль стен. Лишь этот, последний ярус отличался от предыдущих – помимо божков здесь не было квадратного основания, а все помещение представляло из себя обычный купол в виде полусферы. Но алтарь был на месте. А вот самым досадным оказалось отсутствие дальнейшего хода.
Лица тотемов было не разобрать, да никто из экспедиции и не пытался – только Артем один раз обошел все эти достопримечательности, но успокоился, как только прозвучал набат к ужину. А ужин был дерьмовый, но для похода самое то. Какие-то консервы, безвкусные тюбики, но все это было больше, чем ничего. Именно поэтому после отбоя почти все сразу же завалились спать – кроме Гагарина, которого оставили часовым, и Прохора, к которому сон просто почему-то не шел. Луна уже сладко сопела у него на груди, а он все прислушивался к мерному треску костра.
Нет, он не размышлял о дальнейшем маршруте путешествия. И даже не пытался понять, что же будет завтра. Он думал о Проводнике. Несомненно, он забирал не всех – иначе он бы не стал так долго ждать окончательной смерти Прохора, а пришел бы по известному ему «расписанию» секунда в секунду. Чем же тогда Прохор так приглянулся фортуне, о которой очень трудно говорить почти умершему человеку? Трудно сказать. Может, потому, что Прохор действительно жил? Эти несколько дней, но жил. В отличие от других, чье существование совершенно не наполнено смыслом. Одни лишь находятся в состоянии анабиоза, ожидая канонического и догматического суда, другие же вообще живут лишь для, как они думают, себя. Трудно быть особенным. Тем более что ты не особенный.
Прохор с величайшей осторожностью попытался не разбудить Луну и это у него получилось. Он как можно тише встал и подошел к уже почти погасшему костру. Стоявший на часах Гагарин едва заметно раскачивался, сидя на каком-то полене, и что-то бормотал себе под нос.
- Страшно? – шепотом спросил Прохор парня, от чего тот сразу же подскочил и чуть не закричал.
- Уф, это вы, - успокоившись, он сел обратно и убрал что-то в карман.
- Что это? – спросил его Прохор.
- Где? А, это. Так, иконка маленькая, - парень протянул Прохору небольшой прямоугольник дерева, на котором довольно жутковато в этой обстановке поблескивали ярко выделенные глаза. – Говорят, что мамки моей. Она померла через год после моего рождения – вот все наследство от нее.
- Ты сирота? – угадал Прохор, чтобы прервать неприятное молчание.
- Нет, - в ответ улыбнулся Гагарин. – Нас таких много было – кто до Катастрофы родился, кто после, но у многих родители погибали, а мы, видимо приучались к такой, хм… экологической обстановке, - и Прохор вспомнил свои слова Тургеневу. Но удовлетворение от такой маленькой победы на душе не было менее паскудно – все-таки лучше сто раз терять близких, чем вообще не иметь их. – Все-таки как же здорово было в нашем славном бункере, - он мечтательно посмотрел куда-то вверх и продолжил: - Каждый человек – родной, поссоришься с кем-нибудь – а на завтра уже не разлей вода. Почему всем так нравится сходить с ума? – спросил он Прохора. Прохор, немного подумав, ответил:
- Мы все – сумасшедшие. Эта наша индивидуальность. Именно поэтому бог создал нас по образу и подобию своему – все сумасшествия мира и есть бог.
- А Катастрофа – это не сумасшествие? – горячо прошептал Гагарин.
- Знаешь, был такой ученый – Эйнштейн. Он достаточно, надо сказать, элегантно доказывал существование бога. Вот скажи мне, существует ли тьма?
- Конечно, - уверенно и удивленно ответил Гагарин. – Ты не видишь ее вокруг себя? – но Прохор знал, что повсюду, кроме маленького клочка пространства царит темнота, хоть и подумал на секунду о Проводнике вновь.
- Нет, - улыбнулся он. – Тьма – это всего лишь отсутствие света. Включи фонарь – и она рассеется. А теперь другой вопрос – существует ли холод? – парень еще более удивленно сказал, что есть, иначе для чего же было разводить этот костер. – А вот и нет. Холод – это лишь отсутствие тепла. При полном его отсутствии – абсолютном нуле, как это еще называют, - умирает все живое. Вот люди для удобства и стали именовать такое явление «холодом». Теперь, я думаю, ты понимаешь, что зло – всего лишь отсутствие бога? – Гагарин кивнул. – А про сумасшествия – не страшно, когда оно у каждого свое. Но вот если у одной шизофрении есть хотя бы два хозяина – это уже страшно.
- А вы религией интересуетесь? – после долгого молчания продолжил Гагарин.
- Нет, - честно ответил Прохор. – Просто было до ужаса много времени на размышления. А ты молился, что ли? – в свою очередь спросил он.
- Да, - просто сказал парень.
- Это, конечно, правильно. Но не здесь, - с содроганием Прохор вспомнил уничтожающую силу этого капища или что здесь было раньше. – Эти места еще не успели истратить своей силы, поэтому любые слова они могут претворить в жизнь. А слова могут и убить, - скаламбурил напоследок Прохор и встал, чтобы снова постараться уснуть, но все же спросил: - А кем тебе Хмурый приходился? – Гагарин почернел лицом даже сильнее, чем маячившая за спиной темнота, но все-таки ответил:
- Никем. Просто буквально за полчаса до этого рассказывал, что не дай бог упасть в какой-нить провал и инвалидом сделаться.
- А чего боишься ты? – спокойно задал вопрос Прохор.
- Не знаю, - честно произнес парень.
- И лучше не знать, - уже прошептал Прохор.
Пламени уже не было видно – лишь красные угольки мелкими перебежками сновали по охладевающему костру, а Прохор все не уходил, пока не исчезли и они. Но вдруг костер взметнулся чуть ли не на такой уж и маленький рост Прохора, немного затих, но горел уже исправно – так, что можно было разглядеть человека, который сидел на прежнем месте Гагарина. Это был Проводник.
- Ну, здравствуй, что ли? – устало бросил что-то в огонь Проводник, от чего тот вдруг стал светло-синим. – Не соскучился?
- Не очень, - теперь Прохор мог говорить сам. – Я опять умираю? – обреченно сказал он.
- Нет же, - махнул на него рукой непривычно одетый в клетчатый пиджак, сидящий на том же полене, что и Гагарин, и держащий в зубах довольно своеобразную трубку – металлическую, в виде саксофона, сплетенного из сотен маленьких змей – Проводник в неизменном, однако, обличье Прохора. – Вон ты лежишь со своей зазнобой и скучно посапываешь в ее шевелюру.
- Так зачем ты пришел? – что-то подозревая, спросил не успокоенный словами Проводника Прохор.
- Я? Ах, ну да. Можно сказать и так, хотя доля лжи будет, как и в твоих словах, - он хитро улыбаясь и показывая два ряда белоснежно белых, но по-хищнически треугольных зубов. – Знаешь, Прохор, ты буквально несколько минут назад сказал, что словом можно сделать что угодно. Так вот, да будет тебе известно, мысль обладает еще большей силой – поскольку она не ограничена узкими рамками слов. И именно потому что ты хотел меня увидеть, в первую очередь, обусловлена наша встреча. А во вторую, конечно, то, что мне снова нужно у тебя кое-что забрать. И теперь расписание не врет – я посмотрел даже нумерацию вагонов, - он хрипло рассмеялся и выпустил сноп дыма, в котором яростно металось что-то невидимое, но осязаемое, разрезающее облако так и не растворившегося в воздухе дыма. – Это души, - спокойно пояснил он. – Души тех, кто не верил и своим неверием оправдывал свои же грехи.
- Что же с ними произошло? – ошарашено спросил Прохор.
- Ну, раз ты пользуешься таким фавором у начальства, - он многозначительно показал указательным пальцем сначала вверх, а потом вниз. – То, пожалуй, с тобой можно и поболтать, благо за твоей жизнью мне идти больше не придется. Естественно, ада им не избежать, а потом они получают то, во что верили – постылое небытие.
- А почему их выпускаешь ты? – не отставал Прохор.
- Ты опять заставляешь повторять тебя. «Чтобы получить что-либо, нужно отдать что-то равноценное» - ничего не напоминает? Все строится на людских душах – одни попадают сразу наверх, а вот погубленные должны выслужить себе такое право. Энергия – это не только электричество.
- Как все сложно, - выдохнул Прохор и присел рядом с Проводником.
- А ты что хотел? Ты думаешь, господь обрекает человеческие души на почти вечное страдание только из-за их греховности? Ха! Они нарушают баланс при жизни, но восстанавливают его после смерти. Именно поэтому легче верблюду пройти сквозь игольное ушко, нежели богатому войти в Царствие Божие, - после этих слов Проводника все вокруг, кроме двух собеседников и костра, отливавшего уже каким-то нереально-металлическим светом, стальными непослушными языками стали дрожащим под неловкими дуновениями вдруг ворвавшегося сюда ветра. Теперь они сидели около аккуратно-прямоугольного пруда в ажурной беседке, овитой неизвестными Прохору цветами. – Согласись, так же лучше, чем сидеть на каких-то деревяшках. И почему люди, обладающие неведомой иным цивилизациям мощью, так легко могут стать рабами безделушек. Взять те же деньги, - он достал из кармана хрустящую пачку банкнот и, не раздумывая, бросил ее в костер, который с легкостью поглотил добычу. – Вы молились на них, работали, но они вас не спасли от, как вы это называете, «Катастрофы». Скорее наоборот – лишь придвинули ее начало и до сих пор оттягивают ее конец. Это новая религия – но, в отличие от Бога, дьяволу не так был важен человек, поэтому и бизнес у него успешнее, - Проводник поймал и материализовал из воздуха бокал с шампанским, а второй вдруг оказался в руке Прохора. Тот посмотрел на весело искрящее пойло и задумчиво произнес:
- Смешно, конечно, но мне кажется, что это ложь.
- Наглая ложь, - поправил Проводник и стукнул свой бокал о бокал Прохора. – За ложь – великую и ослепляющую! – и залпом выпил его. Прохор ответил тем же, но бокалы тут же наполнились вновь – уже чем-то багрово-красным. – Но если бы не война, ты бы уже считал это весьма реальной истиной – масс-медиа уже готовились. Так что не нужно все сваливать на бога, - и он, не чокаясь, осушил бокал до дна. Прохор решил не торопить события.
- Скажи, Проводник, почему я? Нет, если бы ты меня забрал в тот раз, я уже понял, что получил бы ответ. Но зачем во второй раз и почему именно ты – разве у тебя нет других дел, более важных, чем душонка охромевшего человечка?
- Еще и ослепшего, - сказал тот, доставая нож из кармана, но Прохор не успел даже испугаться, как Проводник воткнул этот нож себе в грудь. Кровь легкой струйкой потекла по лезвию и рукояти прямо в подставленный Проводником стакан, наполнив который, сразу же перестала течь, а шелковая рубаха более не оставляла следов такого экстравагантного вмешательства, разве что только нож оставался торчать в груди Проводника. – Успокойся, это всего лишь дурацкий спецэффект – вы, люди, кажется, только так и умеете общаться между собой.
- Ты сказал «ослепшего», - Прохор не поверил не только глазам, но и ушам своим.
- Да, ты не ослышался. Все это, - он показал правой рукой в сторону озера, и они тут же переместились на какую-то скалу, которая вклинивалась неведомой вершиной прямо в облака и протыкала их насквозь, а внизу открывался роскошный вид на какой-то озерный край – всюду, куда ни брось взор, были маленькие монетки водной глади, отделенные друг от друга полями зеленой поросли и редкими перелесками. – Все это – последние краски, которые ты увидишь при жизни. Так что ты мне должен, - с легкой улыбкой Проводник сделал легкое движение той же рукой, и они перенеслись… в космос. Прохор и Проводник  сидели на обычных пластиковых стульях, прикрытые большим пляжным зонтом, и располагались прямо на солнечной батарее какого-то зонда, или спутника, Прохор не разбирался в космических аппаратах. – Один из последних, что не упали, - по-свойски объяснил Проводник. – Так вот, на чем я остановился? Ах, да. Я же пришел, чтобы не по горам всяким шляться, а забрать то, что не нужно в темных пещерах подземелья.
- Но… почему? Зачем? Опять? – затараторил Прохор, но Проводник недовольно возвел глаза к небу (если такое выражение вообще имеет смысл в безвоздушном межпланетном пространстве), вытащил нож из своей груди и воткнул его в ногу Прохору. Тот боли не почувствовал, но сразу замолк – от очередного необъяснимого факта, перед которым его ставил Проводник.
- Я был о тебе лучшего мнения. Ладно, хватит с тобой цацкаться – пей, и закончим на этом, - раздраженно сказал тот. Прохор поднес бокал ко рту, но Проводник вылил содержимое своего стакана в этот бокал, который, к еще одному удивлению Прохора, не переполнился, а остался в прежнем объеме наполненным не до краев.
- Это кровь? – повторил Прохор вычитанную где-то фразу.
- Кровь? Хм, можно сказать, что кровь. Прекрасный образ! – воодушевился Проводник. – Да, это кровь – целого поколения, такая же бушующая и бурлящая, но всего лишь в рамках стакана, такая же отравленная и особенная и такая же усмирившаяся, как только ее оставили в покое. Пей! – уже громче произнес он. Прохор поднес бокал к губам, и их тут же обожгло что-то до боли знакомое, знакомое с детства, приветливо ждавшее в каждом магазине пойло – кола. – Да, кровь ушла в песок вместе с поколением своих генов, вот только на этом месте больше не вырастут ни виноградные лозы, ни что-либо еще. Вот такая она злопамятная, кровь, - откинувшись на спинку, спокойно заключил Проводник.
- Что же дальше? – спросил обеспокоенный и обескураженный неожиданной встречей с неожиданным прошлым Прохор.
- Жди, и да воздастся тебе по твоим ожиданиям, - и зонд как-то надсадно заскрипел и стал куда-то заваливаться. Он завращался вокруг своей оси и Прохор стал одним из немногих, кто вживую видел земной шар с такого ракурса – без постоянно мешающих обзору небоскребов, без дыма сотней пожарищ, без, наконец, человека… И снова планета была не только голубая, но и зеленая…
А искусственный спутник уже на всех парах мчался к поверхности, уже загоралась и отлетала обшивка, Прохор посмотрел на Проводника, а тот… улыбался! Улыбался и сгорал вместе с зондом – в некоторых местах стали видны кости, а потом сгорели и они, и когда от Проводника, да и от спутника почти ничего не осталось, Прохор почувствовал жгучую резь в глазах. Он кривлялся, упал на обшивку, но боль только усилилась, она проникала прямо в подкорку мозга, поджигая пороховые бочки нервов и взрывая голову к чертям собачим! Он кричал изо всех сил, но обрел сон, лишь когда почувствовал сокрушительный удар о землю.