Алеша Попович и Василиса

Надобно вам знать, что былинный Алеша Попович и в самом деле был сыном попа Левонтия из града Припяти. Батюшка с матушкой хотели его по отцовской стезе пустить, чтобы семинарию окончил и после родителя приход церковный восприял. Куда там! Силушкой Алешку Бог не обидел, вот и начал он шататься по ярмаркам. В кулачных боях любил участвовать. Ну и за обиженных заступался. Тут и углядел его Вольга богатырь и сманил на богатырскую заставу рубежи нашей земли охранять.
Был Алешка хвастлив, лукав да увёртлив; шутки его люди не всегда понимали. Непоседлив он, во всякие истории ввязывался и брал верх не столько силой, как хитростью.
Расскажу вам, как Алеша Попович Кощея Бессмертного одолел и в придачу жену получил.

                ***
Каждую весну Алеша Попович рвался уехать с заставы. Реки и озера полны воды, болота стали непроходимыми и ожидать набега степных кочевников не приходится. Их время зима, когда по замерзшим рекам, как по торным дорогам открыт путь в глубину славянских лесов. А летом-то чего сиднем сидеть на заставе? Остается на ней половинная дружина под рукой Ильи Муромца. Остальные разъезжаются родные края навестить, батюшке с матушкой поклон отдать. Семейные дружинники к жене и деткам путь держат.

Не таков Алешка. Родителей, конечно, повидать надобно, да опять от родного батюшки попа православного начнутся попреки, чего ради не блюдет сынок правил церковных: поста не держит, причащаться и исповедоваться забывает. А на груди то – стыд и позор – кроме креста, благословения матушки, носит обереги языческие и среди них громовое колесо Перуна.

После короткого гостевания в родительском доме сбегает он в лесную пУстынь, зверей да гусей пострелять. Себя Алеша не отягощает: кольчуга в переметной сумке лежит, шелОм не на голове, а на луке седельной подвешен. Это только отроки дружинные по-первости броню целый день не снимают, готовы в ней и за столом красоваться. Знает Алеша, что победит не заранее в броню оборуженный, а тот, кто по птичьему граю, по следам звериным угадает засаду, кто не постыдиться у местных выспросить, свободна ли дорога от лихих людей.

Коли обнаружишь воблаговременьи супротивников, тогда и броню вздеть успеешь. Для бывалого витязя это уже не наука, а рутина обыденная, вроде того, как въезжая в любой град следует крестовину меча шнуром к ножнам привязать в знак мирных намерений. Потому едет Алеша поповский сын спокойно, песней вольной себя тешит.

На погостах славянских любо Алешке с парнями побороться, силу потешить, а вечерами на гуслях поиграть, спеть песни, от которых сладко душа замирает. Очень уж хорошо поет Алеша свет Попович! А когда на своих гуслях Алешка заиграет плясовую, ноги у людей сами начинают притопывать, кренделя выделывать, и невозможно никак танцорам остановиться пока звучит музыка. Бывало, заставляет Алешка плясать молодежь до изнеможения. Просят его: 
- Остановись, мочи более нет плясать.

А он знай себе наяривает, пока не попадают на землю обессиленные плясуны. Но и лежа на земле продолжают они ногами дрыгать, никак остановиться не могут.
За те песни, за кудри льняные и характер веселый многие девушки ему на шее повисали, жарко целовали, готовы были мужем своим назвать. Только Алешка не торопится  обзавестись женой, ему и так хорошо.

Поживет он среди славян или у охотников чудинов и опять в дорогу собирается, гусли в кожаный мешок упакует и коня начинает седлать. Коню Алешкиному такая непоседливость не в радость, ворчит жеребец:
- Куда тебя опять понесло? Разве плохо нам с тобой здесь было. Предислава куда как хороша и ляжками широкими и на личико. Как она тебя целовала-миловала, а мне каждый божий день краюшку хлеба с солью приносила. Вот и остались бы здесь. Оба с тобой народили бы – ты детишек, а я жеребят. Нет, опять куда-то засобирался.

- Помолчи, Травяной мешок, - отвечает Алеша. - Я, может быть, самое главное приключение в жизни ищу, как странствующий рыцарь западного образца.
Промеж всякого баловства он частенько татей лесных изгоняет. Даже в одиночку с целой ватагой справляется, поскольку и мечом, и стрелой любого разбойника с одного вздоха уложить может. Одно слово – богатырь земли русской, хотя и молод еще, молоко на губах не обсохло.
                ***
Едет Алеша Попович темным ельником, едет светлыми дубравами, по опушкам которых липы в поре цветения. Пчелы вокруг гудят, дух медвяный такой густой, что защекотало у него в носу, и чихнул Алеша во всю богатырскую силу. И еще чихнул… и еще, и еще! Что за притча? Не может он чих остановить, как если бы приключилась у него невиданная в те времена аллергия.

И слышит богатырь, кто-то в кустах хихикает, над ним подсмеивается. Ну, это уже не порядок – над богатырем то смеяться. За такое и наказать следует насмешника, будь то леший, полевица или сам Белун-Белобок, что нивы охраняет и заплутавших из леса выводит. Да, пускай это будет хоть сам Авсень покровитель коней, и ему Алеша Попович не спустит насмешки.

Очень рассердился Алеша, достал лук из чехла. Упер в седло нижний ус, на верхний надавил десницей и надел тетиву, не слезая с коня. Такое не всякий дружинник может, сила здесь нужна богатырская. Обычно такого показа бывает достаточно, чтобы любой насмешник утихомирился. А этот, который в кустах, продолжает посмеиваться.
- Выходи, - кричит Алеша, - а то стрелой достану!

И вышла из кустов девочка подросток… Ростом невеличка, собой невидная и одета более чем бедно. Ноги босые и рубашка на ней не льняная, а коноплянная. Племена чудинские таким плетением мешки для запасов зимних делают. Колом стоит на девочке это одеяние, которое и подпоясано не пояском цветастым, а лыком липовым. Мордашка у девочки грязная в разводах, видно плакала она недавно, но сейчас хитро улыбается:

- Прости, витязь, что почихонь на тебя навела – очень уж смешной ты был, когда чихом листву с деревьев сбивал.
Удивляется Алеше Попович, откуда девочка-малолетка оказалась в лесу глухом, где ее каждый зверь заесть может. Тут не только волки и рыси, но и хитрая рассомаха встречается.

- Почто в глухомани одна бродишь? В этих лесах водятся оборотни, кикиморы болотные, русалки проказливые – все они до малых деточек жадные. Неужто их не боишься?
- А я не маленькая, мне уже четырнадцать лет исполнилось. И звери лесные меня жалеют и не обижают.
- Где твои родители недотепы, что дите малолетнее одну в лес отпустили? – Вопрошает ее Алеша. – Давай я тебя провожу, к матушке с батюшкой доставлю.
При последних словах нашего богатыря, девочка назад попятилась и вроде бежать в лесную чащу навострилась. И разревелась…

- Не надо меня убивать. Мои родители умерли, а я не хочу еще умирать и к батюшке матушкой в светлый Ирий отправляться.
Алеша Попович даже плюнул от досады. Что за несмышленая девка ему на пути попалась! Но нельзя же ее так оставлять, нужно ее к родичам отвезти. После долгого рева и сморкания девочка наконец сказала, что зовут ее Василисой, а живет она в тереме у сильной и хитрой бабы Яги.

- Род наш совсем бедный, едва прокормиться могут. Потому, по смерти родителей, и отдали меня бабушке Яге, что в здешних лесах обитает. Она взяла меня только в обмен на обещание родичей в дела бабушки не вступать, в жизнь мою не вмешиваться. А жить мне у нее так плохо, так страшно, что я убежала.
- Это чем же ты рассердила бабушку Ягу, - допытывается у нее Алеша, - ты, наверное, непослушная, да на работу домашнюю ленива?

- Рассердилась баба Яга за то, что я помогла Колобку от нее убежать. Она в гости Кощея Бессмертного ждала. Вот и замесила Яга тесто на молоке. Да не на простом – разные звери приходили, доила она и зайчих, и лосиху. Испекла Колобок в целый пуд весом. А как оставила его на столе остужаться, так Колобок и запел, да так весело, что мне его жалко стало. Вот и научила его: «беги, глупый, а то съедят тебя». А бабушка за это меня прутом высекла… Я от обиды в лес убежала – лучше пускай меня звери растерзают, чем к этой ведьме возвращаться.

Повернулась девочка к Алешке спиной и подняла высоко коноплянную рубаху. Ляжки у нее совсем не детские, а полненькие, будто у девушки-невесты, и все в полосках от прута. Сильно высекла ее бабушка.
- Ладно, - вздохнул Алеша, - садись ко мне в седло. Отвезу тебя домой и постараюсь помирить с бабушкой.

Едет лесом Алеша Попович, Василису перед собой на седле держит и песни поет. Пока они ехали Василиса все время упрашивала Алешу не возвращать ее в дом бабушки Яги:
- Алеша, сокол ясный, ты такой красивый, такой умный, зачем ты меня к этой старухе везешь? Она сейчас злая, будет снова меня прутом сечь. Ну, скажи, разве тебе приятно будет слышать мой плач и крик? А потом бабушка меня зажарит и съест – поротая девочка лучше жарится и вкуснее получается. Ты бы, Алеша, лучше меня в жены взял.

Возмутился наш витязь. Был он ума недалекого, что не редко среди богатырей, но тут разгадка на виду: девочка-малолетка замуж хочет.
- Какая из тебя жена, помять-потискать у тебя еще нечего. И по малолетству не знаешь, что муж с женой делают, когда вечером в постель лягут.
- Нет, нет! У меня попка, ляжки полненькие, и грудочки шариками, только в этой рубахе не видно. Останови коня и спусти меня на землю. Я сниму рубаху, все девичьи телеса тебе, Алешенька, покажу, позволю их пощупать.

Смеется Алеша Попович: не первая Василиса соблазняет его девичьими прелестями. Много было таких, мечтавших, чтобы их пощупали, а потом – будто ненароком - и заголили. Желают эти девицы лечь под богатыря русского, дом его содержать, деток милому Алешеньке рожать.
- Зря стараешься, - говорит ей Алеша Попович, - не пришло мне время жениться, семьей обзаводиться. Много на Руси Святой девиц красных ликом ясным и телесами не чета тебе, которые желают наготу показать, целовать-миловать, ножки подо мной раздвигать.
- Ну, ежели не женой, то девкой полюбовницей возьми себе, - просит опять эта бесстыдница.

Долго ли, коротко ли ехали, а приехали. Дивится не только Алеша, а и конь его. Стоит на поляне не избушка на курьих ножках, а хоромы в два яруса, вокруг клети и клетушки, банька просторная, и все, что в богатом хозяйстве требуется. Двор тыном огорожен, а по зеленой мураве гуси-лебеди ходят. В воротах усадьбы стоит руки-в-боки Яга лицом старая, но принаряженная: в цветастом сарафане, голова шелковым платком повязана, а щеки для цвета ягодным соком накрашены.

Спрыгнул Алеша с коня, меч и лук на седельный крюк повесил. А кольчуга и шелом и так в седельной суме лежат – не таскать же на себе эту тяжесть день-деньской. Только одни гусли у него за спиной висят. Поклонился богатырь старухе, пальцами руки земли достал.

- Поздорову, бабушка Яга, принимай гостя нежданного.
- Тоже мне, внучек нашелся, - заворчала старуха, - Молодя еще я, бабушкой быть. И имя-титул мой произнес ты небрежно, даже оскорбительно. Изволь называть меня Леди Яга-главная. И, скажи на милость, чего ради ты, без дела шатающийся, ко мне приехал, да еще с собой эту пакостницу привез?

- Ну-ну, не надо, Леди Яга, так сердиться на нее. Василиса еще глупенькая, мало ли какое баловство в четырнадцать лет делают.
Леди Яга от возмущения задохнулась, руками всплеснула.

- Какие четырнадцать? Семнадцатый годок пошел девке. Никак не могу ее замуж выдать. Сватала ее и за Лешего местного, за вдового Омутника, и за старого Водяного. Куда там! Все от нее привереды отказались. Леший для нее безобразен, с Водяным жить мокро, с Банником парно и жарко, а простая нежить Овинник ей глупым кажется. Всех женихов высмеяла, от ворот поворот дала и нежити, и парням славянским, чудинским, муромским. Видите ли, ждет она принца заморского. Да еще и напроказничала. Научилась, видишь, от меня чих, спотыку, икотку насылать – что на людей, что на нежить местную.

- Что из того, - отвечает ей наш витязь, - охота девушке вольно погулять, хотя семнадцать лет ей. Через годик сама замуж попросится.
- Разве в женихах дело, - сокрушается Леди Яга, - пакостница она, какой не сыскать.

Днями в ближнем Граде собралась молодежь игры играть, хороводы водить. Да не угодили Василисе девки, не взяли ее в хоровод. Сказала она заговор, который у меня подслушала. И что ты думаешь: сарафаны у девушек укоротились до пупа, весь срам наружу стал. Так и разбежались опозоренные по домам с голыми кунками и задницами. Каково им теперь шуточки парней слушать. Мужики на то осерчали, пошли мой терем огнем жечь. Едва я лешего упросила глаза им отвести, в чаще заплутать. А вертихвостке Василисе одни смешки, радуется, позорница.

Последняя пакость совсем возмутительная. Испекла я Колобок для гостя дорогого Кощея Бессмертного, А Василиса научила его в лес убежать. Не успела я за ним в вдогонку гусей-лебедей послать – съели лиса Патрикеевна с детками того Колобка.

- Все же возьми ее обратно Леди Яга-главная, мне ее содержать не сподручно, - попросил Алеша.
- Возьму ее, - отвечает Яга, - но с условием: тебе в мои дела не встревать, как с ней поступлю – дело не твое. В том слово дай богатырское, а без него нету вам хода на мой двор.

Василиса вроде бы даже испугалась, шепчет Алеше: «Если дашь ей обещание, заступиться за меня не сможешь, что бы она со мной ни сотворила». Думает Алеша: «нет мне дела до них, пускай даже бабка Василису еще раз прутом высечет».
Спустил Василису с седла и говорит:
- В том слово богатырское даю: в ваши дела не встревать, решайте между собой и вину, и наказание.

Разулыбалась Леди Яга:
- Проходи гостенек на широкий двор и в горницу светлую, испей кваску ядреного и меда ставленого. Каша скоро поспеет. А мясного скоромного не предлагаю, чаю, ты Василису жареную есть не станешь.

Горница просторная, стол посредине, как поляна сенокосная, матушка-печь больше не на себя, а на камин западный походит. Хайло печи такое широкое, что можно в ней тушу лесного быка зажарить. Алешка в терем взошел, на лавку сел, жбан с квасом, ковш с медом сами с полки на стол прыгнули. Горшок с кашей из печи на стол – скок! Ничего не скажешь, угостила его на совесть лесная хозяйка.

А сама Леди Яга взяла блюдо широкое, пустило по нему катиться яблочко наливное. Замутилось блюдо и появилось в нем образина Кощея Бессмертного – нос крючком, щеки в беззубый рот запали, голова лысая, глаза холодные – не приведи Бог в такие заглянуть.
- Приходи, Кощеюшка, на угощение обещанное. Гостит у меня витязь русский, но он нам не помеха, слово дал богатырское, что будет вести себя тихо-смирно.

Завыл ветер, закружил пыль во дворе и шагнул в горницу Кощей Бессмертный, гроза всего мира православного и языческого. При виде его Василиса попыталась в дверь юркнуть, во двор выскочить. Но толпой стоят в дверях гуси и лебеди, шеи тянут, шипят и ущипнуть за ноги пытаются.

А Кощей перед Алешей Поповичем не чинился, сел к столу, выпил крепкого меда ставленого, губы вытер и говорит хозяйке:
- Питье у тебя доброе, а чем существенным потчевать будешь? Слыхал я, что испеченный тобой колобок в лес бежал и там лисам достался.

- А мы сейчас эту девку Василису зажарим, - отвечает Леди Яга, - только не знаю на сковородке ее приготовить, или в зад вертел воткнуть, изо рта конец вытащить, да и укрепить над углями. Подойди-ко сюда, Василиса…

Василиса дрожит как осиновый лист, слова не может вымолвить, подошла к Яге. Растопырила баба Яга крючковатые пальцы, будто когти, и ухватила Василису за лицо.
- Нет больше воли твоей – есть моя ВОЛЯ! - И закричала, - эй, Банник, поди сюда.
Как конь перед травой возник в дверях Банник – по пояс голый, с длиной бороды вода капает. Поклонился банный дух особо подобострастно Кощею, потом Леди Яге, а богатырю Алеше только кивнул.

- Баню сделай горячей, да вымой хорошенько Василису, поскольку мы ее чистенькой на обед приготовим. А ты, Василиса, скидывай рубаху. В баню идешь мыться, да и после она тебе не понадобится – жарить тебя голой будем.

Безропотно сняла Василиса свою рубаху, и предстала ничем не прикрытая. Глядит на нее Алешка, правду говорила Василиса, все у нее на месте: и груди яблочками, и ляжки гладенькие, и задочек хорошо круглится. Все как у любой девицы невестичного возраста, которую в укромном месте пощупать сами боги велят. Ухватил Банник девушку за руку и потащил во двор, а оттуда в баню.

- Долго то не размывайся, - кричит им вслед Леди Яга, - у меня печь нагреется и угли нагорят куда как быстро.

Скрипит мозгами русский богатырь Алеша Попович, никак не может сообразить, шуткует баба Яга насчет Василисы жареной или как?... Вроде взаправду нежити-изверги хотят ее съесть, да еще при ней живой обсуждают, как девушку приготовить на обед. Эх, размахнуться бы мечом-кладенцом, разнести всю эту нечисть! Но… Он слово дал богатырское. Конечно он слову хозяин – сам дал, сам и обратно забрать может. Но кто же ему в другой раз на слово поверит, а витязь без честного слова уже не витязь, уходи с богатырской заставы и становись пахарем или рыболовом.

А с другой стороны, Кощей-то   БЕССМЕРТНЫЙ,   он есть сгусток мирового зла, которое так же вечно и непобедимо, как и мировое  ДОБРО. Оба неистребимы, вечно борются друг с другом. Порой, кажется, добро верх берет, ан, опять на какое-то время зло сильнее добра стало. Нет, не можно ему, человеку (хотя и витязю) Кощея бессмертного одолеть. Вот и выходит, что ничегосиньки он сделать не может – сиди и смотри, как Василису кушать будут. А Кощей Бессмертный будто его мысли прочитал, снизошел смертному объяснить что к чему.

- Ты, витязь, не дергайся, сиди спокойно. Есть человечину тебя никто не заставляет, но и супротив меня не поднимайся. Или все же решил Кощея Бессмертного на бой вызвать? Тогда иди, оборужайся, броню надевай, чтобы без пользы погибнуть в бою со мною, никем непобедимым.

Молчит Алеша, поповский сын, а Леди Яга у печи колдует. В печи сам собою огонь заиграл, дрова строем со двора идут и в печь прыгают. Кочерга из подпечья выбежала и давай их шевелить, ровненько в огне раскладывать чтобы, значит, и свод, и под печной прогрелись, угли жаркие накопились.

Сколько-то времени прошло, и привел Банник вымытую Василису – щеки у нее от банного жара красные, мокрые волосы узлом на затылке связаны. А в глазах страх и тоска смертная; не может она взгляд отвести от печи широкой, в которой жаркие угли толстым слоем лежат.
Подозвал Кощей Василису и начал филейные части щупать, выбирать, какое место у нее будет кушать.

Леди Яга заговорила сладеньким голосом, как запела:
- Вот и добро, вымылась, Василисушка, теперь и на сковородочку можно.
Мигом улетели со стола на полки ковши, жбаны и горшок с кашей и теперь на нем стоит громадная сковорода, поболее двух аршин. Подхватила Яга девушку подмышки – только она ножками дрыгнуть успела - и поставила коленями на сковороду. Хлопочет злодейка:

- Нет, ты Василисушка, вот так встань: коленочки то пошире раздвинь, плечики на сковородочку опусти, ручками за пяточки возьмись, задочек повыше держи, а подбородочек на бортик сковородочки положи. Вот и умница, вот так хорошо будет тебя жарить…
И вдруг крикнула, будто каркнула:
- ПРИЛИПНИ!

И прилипла Василиса к сковороде, хочет с нее убежать, но не может. Смотрит она на Алешу Поповича, во взгляде тоска смертная, а сказать ничего не может! Храбрым витязем был Алешка, ни хазар, ни варягов не боялся, но сей момент обуял его страх: при нем собирается нечисть девушку жарить, а он помочь ей не в силах. И тут пришла ему в голову такая мысль, что потом он всю жизнь считал себя великим умником. Взял он в руки гусли свои и сказал:

- Давайте попляшем.
И ударил по струнам Алеша, веселый игрец на посиделках, плясовую заиграл. Разом Леди Яга подобрала сарафан повыше, пустилась в пляс и поет:
                Ах, топни нога,
                Да притопни друга.
                Ты не стой на пути
                Коли жизнь дорога!
Кощей Бессмертный с лавки вскочил и давай чечетку отбивать, в ладоши хлопать, кренделя ногами выделывать.
                Ух, раз, еще раз!
                Еще много, много раз!

Во дворе гуси и лебеди по мураве кружатся, в воздух взлетают и опять на землю шлепаются. Пляшут жбаны, ковши и чары на полках. Горшок с кашей неудачно подпрыгнул, упал на пол и разбился. Кочерга и ухват тоже перед печкой пляшут, в пол стучат. Тут еще домовой из подпечья выскочил, закричал сердито:
- Что за безобразие! – И пустился в пляс…

Сковорода важно так на столе кружится, будто в вальсе, который люди через тысячу лет придумают. Только Василиса плясать не может, поскольку, словом волшебным к сковороде приклеена. Но и она по мере сил участвует: пятками в воздухе машет, задом из стороны в сторону вертит. Очень соблазнительно у нее получается.

Гусли то рокочут, то звонко бренчат, в горнице топот, крик стоит, а Алеша все темп игры ускоряет и танцоров подбадривает.
- Чаще, чаще! Прыгайте выше, вертитесь быстрее! Танцуй, старичье.

А сам думает: «Упляшу их до упаду, до того, что они изнемогут, пардону попросят и отпустят Василису. Только бы струна какая на гуслях не лопнула…»
Солнце за полдень перевалило, танцоры утомились, да и Алеша пальцы в кровь ободрал. Стали они просить:
- Перестань играть, - говорит Леди Яга, - дам тебе дам злата-серебра полную шапку.
- Ох, пожалей старика, - просит Кощей, - подарю тебе настоящий меч-кладенец персидской работы, не то, что твоя самоделка!
- Нет, - отвечает им Алеша-свет Попович, - я еще не наигрался, а вы не наплясались.

Первые гуси-лебеди изнемогли, на землю вверх брюхом попадали, только лапками в воздухе перебирают. За ними в изнеможении упали на пол Кощей Бессмертный и Леди Яга. Лежат как кули с рожью, отдышаться не могут. Кощей достал таблетку валидола, под язык положил. Алеша пальцы ободранные сосет и на супостатов смотрит.

- Ну, что, - говорит им Алеша, - хватит, или еще плясать будете?
- Ох, пожалей нас, делай что хочешь, но не играй больше! Мы тебя чем угодно наградим.
- Первое, верните мне СЛОВО витязя, которое я не подумавши дал Леди Яге. Второе, отпустите Василису, отлепите ее от сковороды. Третье оба дайте нерушимое СЛОВО нежити, что не будет за нами погони и пакостей никаких нам не сотворите во веки веков.
Заворчала, скривилась Леди Яга, но упредил ее Кощей Бессмертный:

- На все мы согласны, хулиган ты эдакий. Каюсь и обещаюсь дела с вами никогда не иметь. - Тут и отлипла Василиса от сковороды, спрыгнула с нее, на шее у Алешиньки повисла и лезет целоваться.

Скажите, братья мужики, бывало у вас такое, чтобы голая девушка у вас на шее повисла, а вам в это время что-то важное делать нужно и не отвлекаться на девичьи глупости? У меня лично такого не случалось и потому вообразить не могу, как Алешка разум не потерял: парочке гусей шеи свернул, чтобы был запас продуктовый, коня свистом позвал и бесстыднице этой приказал собирать манатки, ибо одумается нечисть и тогда промедление будет смерти подобно.

Пока Алеша коня седлал и в торока гусей привязывал, выскочила из дома Василиса с большим узлом в руках, с сама в чем мать родила, как на сковородке была - одеваться то время не было. Узел на круп коня, сам в седло, а Василису перед собой посадил и рысью, рысью со двора и в лес.

Вам когда-нибудь приходилось ехать на коне, посадив перед собой голую девушку? Очень, знаете ли, интересное ощущение. Попка ее у вас на бедрах, руками за грудочки придерживаете (чтобы не упала  часом с коня), а член ваш находится в таком приятном напряжении. Бедра девушки широко раздвинуты и можно одной рукой, будто нечаянно,  волосики между ножек погладить и проникнуть в щелочку, которая вниз убегает к самому заветному.

Василиса приподнялась немножко, чтобы доступ руке Алешиной открыть к тому месту, в которое ни один парень еще не проникал. Сама же она привалилась спиной к широкой груди витязя и спрашивает:
- Алешеника, муж дорогой, а где наш дом поставишь: в Киеве или в Ростове?
Остановил Алеша коня.

- Я на тебе жениться не обещался, если пощупал в разных местах, то сие не считается. А сейчас отвезу к родичам, которые по глупости тебя Бабе Яге на воспитание и обучение отдали. И на том наши дела кончаются – разойдемся, как в море корабли.
- Ах, Алешеника, светик ясный, по твоей вине я чуть не погибла. Если бы не мой ум и хитрость, что помогли вырваться от Бабы Яги, она бы меня зажарила и съела.
От такого наглого вранья Алеша Попович просто онемел. А Василиса продолжает гнуть свою линию:

- Ты подумал, что богатыри на заставе скажут, когда до них слух дойдет, как ты моей слабостью воспользовался. Узнают они, что ты девушку опозорил, голой из терема увез, щупал за все места, которые я для мужа берегла. – И зарыдала Василиса, как девушки умеют это делать в нужную минуту.

Что поделаешь с этой шантажисткой – в самом деле, наболтает невесть чего, опозорит перед побратимами. Видно судьба такая на ней жениться. Но говорят: «женитьба не напасть, да как бы женившись не пропасть». Потому с первого дня нужно жену в строгости держать.
Спрыгнул с коня Алеша, выломал прут ивовый не толстый, не тонкий. Говорит Алеша Василисе:

- Спускайся на землю с коня, становись задом кверху, как на сковородке стояла. Получай по месту мягкому прутом ивовым и повторяй каждый раз: «жена да убоится мужа своего»!
- Ой, Алешенька, муженек мой, как же мне потом поротым местом на земле лежать. Будет мне больно под тобой ляжками и задом играть. Не смогу тебе полного удовольствия доставить.
- Не кручинься, жена Василисушка, я тебя на свой член-уд стоя надену, как наперсток на палец.

Василиса на коленки становится, попу белую высоко поднимает. Раздевается, растелешивается Алешка. Телу голому вольно на ветерке прохладном, член уд большой между ног торчит. Свищет прут ивовый, сечет невестушку по всем местам мягким. Повторяет каждый раз Василиса:
- Жена да убоится мужа своего, да послушна ему будет, - и опять свищет прут гибкий.

Сорока на дереве трещит:
- Алешка розгами жену уму-разуму учит.

Ворон вещий ее поправляет:
- Не жену, а невесту он загодя учит, не вспоров еще ея лона, не наполнив чрево детишками.

Старый дуб шумит листьями, вздыхает:
- Через зад ей ум вгоняет, чтоб вдругорядь место свое знала, наперед думала, что говорит.

Кричит-плачет Василиса девица:
- Алешенька, спаситель мой, не секи меня боле розгами. Ты возьми, проткни-сломай мое девичество. Я сама тебе в жены напрашивалась. Буду я жена послушная, дому хозяйка заботливая, деткам нашим добрая матушка.

Подхватил ее Алеша за ляжки и поднял вверх тормашками. Висит Василиса вниз головой. Бедра она широко развела, ноги смотрят в небо ясное. Не кабан в чащобу ломится, уд горячий в девушку вторгается. Стала Василиса-девушка бабой.

Отдыхает Алеша, навзничь на траве разбросился. Жена Василиса на нем сверху прилегла, шепчет слова заветные.

«Тело белое мужа желанного ладошками глажу, любовь ворожу. Губы мои ягоды спелые тебя, милый, целуют-милуют. Шепчут молитвы сокровенные. Лоно мое тебе открытое сводит судорога любовная. Поцелуи мои, как вода в жаркий полдень. 

Я зажмурюсь, твоей власти отдамся. Естество твое мужское сильное. Сильное да твердое. Это пахарь чрева женского. Твердь мужская смерть для чести девичей. Я, ведунья, полюбила тебя любовью чистой девичьей. Отдала свою нетронутость уду мужскому похотливому».