Чёрный корень

Незадолго до своей смерти Хок Арраш пристрастился к настойке чёрного корня.

Гибель басиста и фактического лидера «Ан-Сиу» настигла группу на пике популярности. Лестные отзывы критиков, десятки миллионов проданных записей, миллиарды фанатов по всей Ойкумене и успешный концертный тур по сектору, прерванный трагедией.

Правду говоря, я опасался, что оставшиеся участники «Сиу» не станут со мной разговаривать. Слишком уж много охотников за сенсациями набросилось на них в последние дни, слишком много домыслов появилось в газетах и на экране. Я следовал за группой с Агнора, где прошёл второй концерт тура, но догнал их только на Хораме. Я опоздал на стимер, которым музыканты покинули Агнор, всего на сорок минут, а следующего, которым мне и удалось улететь, пришлось ждать три дня. На борту стимера я узнал о гибели Арраша, и вместо того, чтобы искать корни популярности «Сиу», мне пришлось писать совсем другую статью.

Мои опасения почти подтвердились: на предложение встретиться ответил только Циур Никах, ударник группы. Мы с ним рано поутру выехали за город и забрались в развалины старинного замка, подальше от любопытных глаз и фотообъективов.

Никах оказался кряжистым, бородатым, с массивными руками, но при этом около четырёх с половиной футов ростом. На журнальных фото он казался мне ещё ниже, при встрече же я убедился, что для сойта он выше среднего роста.

–Пишите правду! – сказал мне ударник, пока мы бродили среди замшелых замковых стен. – И так уже начинается истерика, а правда – если её не пытаться приукрасить – должна выделиться в куче всей этой дряни, пробиться к тем, кому нужна.

Я промолчал, а он твёрдо добавил:

–А такие непременно найдутся.

–И в чём же правда? – спросил я, несколько сбитый с толку таким началом.

–А правда в том, что его действительно держал чёрный корень. Крепко держал. Хок-ма капал настойку в воду, в сок какой-нибудь, а перед последним концертом, вероятно, и в шипучую. Мы втроём просто пили шипучку, а он смешал себе коктейль покрепче. Хотя сам я этого не видел и говорю только по его поведению и виду.

Я кивал, не прерывая Никаха. Углекислый газ, если его растворить в жидкости, сам по себе действует на агнориан как спиртное, здесь всё дело в особенностях обмена агнорских рас. А в остальном «шипучка», которую разливают в красные банки и бутылки на Кроносе – будто смесь кофе с валерьянкой: алкоголь снижает нервную активность, кофеин её стимулирует. Если же ещё дополнить смесь настойкой чёрного корня...

–Не знаю, – продолжал меж тем ударник, – кто снабжал его настойкой. Знал бы – постарался бы поговорить без свидетелей. Впрочем, на Хораме чёрный корень можно купить в аптеке, а вот на Агнор, скажем, его не провезёшь.

Я решил про себя, что в случае такой встречи «гербалисту» не позавидуешь.

–А давно...

–Не знаю, – оборвал меня Никах на середине вопроса. – Почти уверен, что до начала тура, ещё здесь, на Хораме.

–На Хораме должен был пройти последний концерт, верно?

–Да. На каждой планете по одному выступлению, только здесь, на Хораме, два – третье и последнее. Здесь мы и должны были остаться.

–В столице?

–Нет. У Арраша дом в южном полушарии, куда он перебрался с Имлона – а на Имлоне он родился, как понимаете. На Имлоне он присоединился к нашей компании, и там же мы  три года назад отыграли первый концерт под этим названием – «Ан-Сиу». А последний концерт был неделю назад. Послезавтра мы должны были улететь с Хорама, если по графику.

–И что же было на последнем концерте?

–На последнем концерте он окончательно съехал с катушек. И зал тоже, все, кто пришёл послушать нас. Всё равно это ни о чём не говорит. Я видел Арраша почти каждый день и всё равно не заметил, когда он впервые выпил настойки. Тексты, которые он писал, не стали ни хуже, ни лучше. Он всегда писал так, чтобы нельзя было потом исправить текст, сразу делал его острым до предела, выдавал всё, что его волновало. Не скажу и будто у него выросла работоспособность: Хок-ма мог почти месяц не браться писать, а потом выйти на улицу в один прекрасный день и увидеть верёвочку, за которую он вытаскивал текст – нищего в подземном переходе, надпись на стене дома, дорожную пробку... Да что угодно. Здесь, на Хораме, таких верёвочек сколько хотите. Гигаполис, что ещё сказать.

А в понедельник он прямиком на сцене открыл бутылку шипучей и за два перерыва между песнями высадил её целиком – это поллитра. Открыл, когда закончили «Обычный день», после «Йеху» допил и стукнул бутылку о монитор – разбил, естественно. И осколком полоснул по ладони. Естественно, кровь. Он берёт и рассечённой ладонью проводит по струнам, потом ржёт дурным голосом и показывает рану залу. Там все выскакивают из штанов, а он кидает осколок в зал. Хорошо хоть кинул «как ключ», а не «как снежок». Кого-нибудь в зале наверняка поранило, но разве это кого-то интересует. Кровь стекает с руки, капает на пол, а Хок принимается играть «Исповедь». Зал вне себя.

После концерта менеджер вправил Аррашу мозги, причём вправил неслабо, а мы добавили от себя. Кого-то другого за такой трюк сразу же со сцены в охапку – и в участок. Но это ведь Арраш, это мы, «Ан-Сиу».

–Я вижу, слава Вас не слишком-то радует.

Он нехорошо засмеялся.

–Не подумайте, я ничего страшнее шипучей не пью. Но у меня уже давно ощущение, будто это не Арраш, а я хлещу чёрный корень, причём «марафоном». Это когда несколько суток не спишь, только пьёшь следующую дозу, когда действие предыдущей заканчивается и тебя начинает клонить в сон.



–Как Вы меня нашли?

–Для начала прочитал полицейский отчёт – тут мне не понадобился даже журналистский билет. Полиция после концерта составила протокол, но Арраш отделался лёгким испугом. Затем я долго ездил по клиникам и мучил врачей, дежуривших в тот вечер: не попадался ли им пациент с подобной раной. Увы, медицина не всегда хранит свои тайны.

Орис поморщился. На левой скуле у него, заходя на висок, действительно белела плотная повязка.

–Ну так что же? – вскинулся он. – «Ан-Сиу» больше не будет, Арраша больше нет с нами – вот в чём дело, а это... Послезавтра снимут шов, и я потом шрама-то не найду. Хотя даже хочется, чтобы остался шрам. И Вы – напишите всё как было на самом деле, очень прошу.

–А как всё произошло?

–Ну... Закончили «Обычный день», и Арраш уже не пел последнюю строчку, а просто выкрикнул, микрофон едва не взорвался. Потом, не снимая баса, отошёл в глубь сцены и там взял бутылку. Вернулся, открыл её и в один глоток высадил половину. Закрыл бутылку и сказал, что это не реклама и что эту дрянь лучше не пить.

–А что было в зале?

–А мы: «Молодцом, Хок! Давай дальше! Си-у! Си-у! «Исповедь» давай!». И всё в этом духе. Но «Исповедь» он не начал, а завёл про йеху. В общем-то, тоже в самый раз – терпеть их не могу. После «Йеху» он снова открыл бутылку, допил и шмякнул её об колонку. Об ту, что развёрнута на сцену... забыл, как её правильно. Только осколки зазвенели, а тем, что у него осталось в правой руке, он берёт и чиркает по левой ладони. Смеётся – так, что кровь у всех взялась льдом. Или наоборот вспыхнула, как бензин – не знаю. Скорее уж бензин, потому что зал и вправду взорвался не хуже бензоколонки. Я заорал вместе со всеми, а потом он махнул рукой, что-то мелькнуло у меня прямо перед глазами – и я почувствовал, как щёку обожгло. Ну, а там пошла «Исповедь», и мне стало наплевать и на лицо моё, и на футболку, хотя её я потом выкинул – кровь не отстиралась.

–А осколок?

–А вот тут, увы,  кто-то оказался проворней меня, сразу же нырнул мне под ноги и забрал осколок. Сувенир, такой кто угодно с руками оторвёт. Значит, ему достался один сувенир, а мне – другой.



Чёрный корень. Стебель до половины фута высотой, на нём – крупный грязно-белый цветок, а осенью – одна-единственная иссиня-чёрная ягода. Однако самое ценное для сборщиков – корень, который и дал название. На самом деле он не чёрный, а скорее бурый и похож на тощую, лохматую морковь.

Встречается растение в джунглях Хорама, но, по иронии судьбы, для хорамиан вытяжка из его корня – всего лишь слабое тонизирующее средство, слабее даже, чем кофе. Увы, агнориане оказались гораздо чувствительнее к действию алкалоидов и прочей органики, наполняющей бурые корни. Для них тридцать капель настойки – это энергия, бьющая ключом на протяжении суток с момента приёма, обострённое восприятие и «лёгкость в мыслях».  Или – примерно литр крепкого чёрного кофе, хотя кофе в больших дозах, как известно, действует подавляюще.

Хотя случаев смерти от передозировки чёрного корня до сих пор не отмечено, подсчитано всё же, что средняя смертельная доза для взрослого агнорианина – восемьдесят пять капель.

Правительство Агнора запретило как выращивание чёрного корня, так и ввоз его на планету, будь то готовая настойка, любые части взрослого растения или просто семена.



Маленькое кафе в центре столицы было заполнено почти до предела. Сигаретный дым и тусклые лампы под потолком не давали как следует разглядеть стен зала. Окон же здесь не было вовсе.

Отгородившись чёрной гладью столика, против меня сидела Кайана Бордек, невеста Арраша. Лёгкое белое платье – цвет скорби на её родном Агноре, коротко стриженые русые волосы, тонкая сигарета в почти таких же тонких пальцах. Словом, моя собеседница больше напоминала поддавшуюся порыву моды аристократку, чем групи, статус которой приписали ей некоторые слишком поспешные мои коллеги по вечной ручке.

–Вы собирались остаться жить на Хораме?

–Вы, кажется, забыли условие, – холодно заметила она, – на котором я согласилась прийти сюда. Никаких вопросов, я говорю только то, что считаю нужным сказать.

Опять повисло молчание. В соседнем зале щёлкали шары бильярда, мимо нас прошёл один из профессиональных игроков, целыми днями торчащих в бильярдных залах – низенький субъект в малиновой жилетке, с редкими усиками и напомаженными волосами. Обернувшись на ходу, он окинул Кайану оценивающим взглядом, от которого та поёжилась.

–Нет! – воскликнула она резко, будто защищаясь. – Я никогда не хотела жить на этой планете. Миллионы квадратных миль пустуют – непроходимые джунгли, северные леса – а всё население жмётся к гигаполису, заставляет его расплываться дальше и дальше. Два миллиарда жителей в одном городе – каково, а?

–Два двести, – машинально поправил я.

–Тем более! – она махнула рукой с изогнутым остатком сигареты. Бильярдный субъект прошёл обратно, и в руке у него на этот раз был высокий стакан с чем-то ядовито-зелёным.

–Я ненавижу Хорам. Я не утверждаю, как некоторые, будто он перенаселён. Здесь просто слишком много людей, которые хотят жить в больших городах.

Кайана замолчала, растирая погасший окурок о дно пепельницы.  Я отметил про себя, каких усилий, вероятно, стоило ей привыкнуть к слабому мю-полю Хорама – ей, рождённой на Агноре.

–А вообще, у нас всё было замечательно, – вновь заговорила она резким, прерывающимся голосом. – Как в детских сказках о храбрых рыцарях и прекрасных принцессах.

Она достала ещё сигарету. Зажигалка прыгала у неё в пальцах, не давая огня, и я уже собрался предложить свою, но как раз в этот момент ей всё же удалось закурить.

–Всё было прекрасно. Пока в один бестолковый день я не нашла в ванной пузырёк какой-то маслянистой жидкости со жгучим вкусом. Не знаю, зачем он держал настойку в ванной. Всё равно её надо капать в стакан воды.

Кайана сделала глоток из пузатого бокала, стоявшего перед ней.

–Это было три месяца назад. Потом мы улетели на Агнор – в «отпуск». Я почти поверила, будто он сдержит обещание. Перед отлётом он при мне вылил остаток настойки в раковину. А потом мы вернулись на Хорам, начались переговоры о концертном туре – этом самом туре – и я поняла, что чёрный корень его уже не отпустит... Дурак. Сам всем предлагал гореть как можно ярче, а вот смотри-ка – топливо оказалось сырым, пришлось поддерживать огонь настойкой...

Она криво улыбнулась.

–О чём это? – не понял я.

–Ну как же. Хок говорил – и в песнях, и просто так, в разговорах с друзьями – что внутри каждого должен гореть огонь. Не имеет значения, водишь ты корабли к неизвестным планетам или тихо чинишь санитарных роботов. Главное – огонь внутри тебя, вот здесь, кажется.
Кайана кончиками пальцев показала на ямку между ключицами, у основания шеи.

–А что было потом?

–Потом... Потом я сказала ему: «Не понимаю, чем тебя привлекает эта дрянь с запахом дешёвого одеколона? Почему ты теперь считаешь капли внимательней, чем раньше считал дни до очередной нашей встречи?» А он как раз лежал в прострации, только что проснулся – проспал тридцать часов, а перед этим четверо суток пил настойку, закрывшись с гитарой на репточке, – сигарета в руке Кайаны переломилась пополам, и она раздражённо вдавила два обломка в стенку пепельницы. – И он сказал мне: «Попробуй сама – может, и ты увидишь мир, как он есть». Он так и сказал. А я так и сделала. Выпила тридцать пять капель – и двое суток смотрела на стены в ярких пятнах, слушала дыхание соседей за стенами, смеялась сама над собой и боялась себя же. А когда я пыталась закрыть глаза и отдохнуть – веки трепетали, как крылья бабочки, не давали заснуть.

Она ещё раз отпила из своего бокала.

–Вам никогда не написать правды, – сказала она вдруг, и я вздрогнул от того, как неожиданно потускнел её голос. – Сильней всего чёрный корень действует на агнориан, почти так же – на имлонцев. На землян и хорамиан почти не действует. Родись мы с Хоком на Земле – он был бы сейчас жив. Вам никогда не добиться правды, хотя у Вас, я верю, получится лучше, чем у  бульварных писак. Но до конца Вам нашей истории не понять. Прощайте.

Я поднялся и поклонился, поддавшись внезапной робости.



Из полицейской сводки:

«...патруль, прибывший на место в четверть третьего ночи, обнаружил на проезжей части улицы Согласия, вблизи разделительной линии, тело гражданина Имлона Хока Арраша, двадцати четырёх лет от роду. В пяти футах по направлению движения был найден мотоцикл чёрного цвета со следами лобового столкновения. Опрос участников происшествия показал, что гражданин Арраш сорвался на своём мотоцикле с верхнего уровня развязки Четырёх Ветров, совершив перед этим столкновение с грузовиком дорожной службы. Водитель грузовика в ходе происшествия не пострадал. Медицинская экспертиза показала, что в момент падения на участок улицы Согласия, представляющий собой нижний уровень развязки, гражданин Арраш был уже мёртв. Той же экспертизе, однако, не удалось ни установить, ни опровергнуть наличие в организме погибшего каких-либо веществ, способных воздействовать на сознание».



Место гибели Арраша практически сразу же стало культовым для его поклонников. На центральной опоре эстакады, возле которой нашли погибшего музыканта, на третий день появились две строки одной из песен «Ан-Сиу»:

В этом мире рана любая заживёт;

Ты уйдёшь, и след твой песком занесёт.

Надпись регулярно закрашивают как помеху дорожному движению, однако следующей же ночью она вновь появляется на том же месте.