Торчки

Все персонажи выдуманы, автор выдуман и рассказа этого тоже не существует.


Я встал у окна. Оттуда прекрасно было видно то, чем занимались Леша с Катей. Девайс стоял на грязном бетонном полу. Алексей засыпал в крышку травы и вставил ее в горлышко бутылки. Саму бутылку я не видел. Она была спрятана под лестницей. Таким образом, когда Катя приседала, что бы опустить банку - я не мог ее видеть. Впрочем мне это было не интересно. Важны были те изменения в Катином состоянии, которые я смог бы наблюдать после затяжки. Она нырнула под лестницу и я услышал всплеск воды. Багровое, сконфуженное лицо Кати, со смехом вынырнуло из под лестницы и вместе с хозяйкой нырнуло вправо, за меловую колонну. Качнувшись словно маятник, Катя на секунду показалась из-за колонны. Ее торкнуло моментально. Что до меня, так я уже давно ощутил изменения в своем восприятии. И вот, роль которую я выбрал, была ролью наблюдателя. Я слегка заигрался, впрочем, заметив, что игра может выйти у меня из под контроля. Меня накрывало все сильнее. Катя же, пошатавшись на первом этаже устремилась вверх. Леша и Дима стали кричать о том, что Катю убило, и что ей нужно быть осторожнее на виражах. Впрочем ее это явно уже не заботило. Тут банку принялся опускать Дима, а Леша, пока еще не под кайфом, принялся расспрашивать меня о том, что я почувствовал. Я небрежно отмахивался, с каждой секундой все больше ощущая, каких же неимоверных усилий мне стоила эта непринужденность. Ум заходил за разум. Я знал, что раскусить меня в этот момент проще простого, и таки дал знать Леше о том, что со мной происходит, отмахнувшись от его вопроса все так же небрежно, но с широченной улыбкой. Леша все тут же и сообразил. А я решил подняться наверх, продолжить свое расследование. Я спокойно, чувствуя небольшое смятение в себе, дошел до лестницы. Но тут-то у меня и возникли проблемы. Перил не было, а арматурная площадка на лестничной клетке уже давно была отпилена. Я и в трезвом сознании всегда поднимался вверх с крайней осторожностью, но тут пришлось знатно потрудится, что бы не улететь туда, куда приглашала эта отсутствующая площадка. Поднявшись на верх, под одной из стен я увидел ее. Она сидела на полу, силясь совладать с собой. Я знал, что она собирается делать (она очень хотела послушать музыку в этом состоянии) и она намеревалась осуществить свою мечту. Достала "раскладушку", минуту пыталась открыть крышку. Я же слышал возгласы покуривших Димы и Леши. Первый собирался дунуть еще. С отсутствующим видом она все-таки открыла крышку и вставила в разъем наушники.
- Вытащи наушники (я тоже хотел послушать)
Она словно не слышала меня. Но, замешкавшись секунд пять, она вытащила наушники из разъема (те, так и остались висеть на ее шее), а через десять секунд наконец включила музыку. Из динамиков раздался кошачий (как во время случки) голос Запорожца. Мне показалось, что она намеренно включила именно его. Почему показалось так? В чем я ее подозревал? До сих пор не могу дать на эти вопросы ни одного вразумительного ответа.
Но тогда, все для меня обрело священный смысл. Цепочка к цепочке, все мои мысли соединились между собой в священном дедуктивном экстазе. Каждый человек, хоть раз в жизни мнил себя великим сыщиком. Торчки делают это намного чаще. Они знают все, но только в тот момент, когда дурь производит странные манипуляции с мозгом. Пройдет пару часов, и вот уже ты, ничего не понимающий в жизни, вялый и скучный (или же энергичный и одухотворенный) стремишься домой что бы сходить в туалет или поспать или написать в блоге о том, что наконец испробовал соль земли. Я знал эти трюки наркотика, опыт был, особого желания принимать что-либо не было, но когда я опускал ту банку я и не подозревал, что она сможет убить меня настолько сильно. Впрочем некоторым досталось больше. Катя, слушая музыку, легла на пол. Будто стеклянные, глаза ее, не выражали абсолютно ничего, но вздрагивая, силились осмотреть что-то, чего не видел и никогда не увидит никто на этом свете. Глаза, вместе с Катей, потерялись в вечности. В тот же момент, вместе со страхом и смятением, в мое сознание проникли мысли о том, что внешне, ее путешествие в глубины сознания, сейчас напоминает мне кадры из фильмов о жизни наркоманов. Тут же мне вспомнились "Провожая поезд" и "Грустная песнь о несбывшейся мечте".  Мой страх за то, что все это может плохо кончится, заслонила фантазия от том, что сейчас я вижу сцену из подобного фильма. Кинематографичность ситуации была поразительна. Я тут же увидел разрезанную на части, многомерную картинку, где в каждом секторе обитали свои герои и вспыхивали особые, казалось бы незначительные (но такие важные для общего тона сцены), события. Все они влияли на зрительское восприятие. А я как режиссер и зритель в одном лице, оценивал снятую (и в тот же момент времени снимаемую) мною картину. Она была отвратительна и откровенна, ужасно противна и в то же время предельно лирична. Мизансцена отрезков моего восприятия была выставлена идеально. Я любил своих героев. Я любил эту бедную дурочку, которая, отхватив сверхвысокую дозу, практически билась в экстатических конвульсиях. Тут же увидел я, как в эту полуразрушенную стройку входит посторонний или же родитель одного из наркоманов. Представил что он, видя отсутствующую в этом мире, бедную, пропащую девочку (а выглядела она именно так), приходит в ужас, пытается привести ее в чувства, а потом зовет на помощь. Пришедшая помощь тут же обращает свой гнев на трех пацанов, растерянно болтающих с ангелами пустого, бессмысленного пространства. Я знал о возможных (для сюжета фильма) последствиях. Тюрьма для одного, условных срок для другого, отчаянные побои от отца и замятое дело для третьего. И вечная больничная койка для нашей героини. Ей не нужна будет лоботомия, потому что не будет у ней ни буйства, ни фантазий, ни страхов, лишь потупленное, до примитивного уровня животного, тело. И мне вдруг стало ее ужасно жалко. Я видел ее маленькие, достающие лишь до щиколотки кроссовки, видел эти, почти уже не рыжие волосы, видел глаза на мокром месте, видел в них остатки души, почти целиком растворившейся где-то в эфире. Правда было в ней и что-то блаженное, что-то совсем близкое к вечному и даже божественному, но разве заметит кто нибудь это? Трезвый, здравомыслящий (понятия относительные, но увы общепринятые) человек увидит герметично запертое в помешательстве существо и ни о чем не будет думать лишнем.

Заунывно-мечтательная музыка Запорожца, звучала в этот момент и трагично, словно реквием, по чему-то безвозвратно утерянному. Но в то же время она звучала вневременно и прекрасно, как будто бы это не реквием а ода к вечной, непонятной другому человеку радости. В сознание мое, помимо музыки, что звучала уже  практически в голове, врывались вопли чуваков внизу. Они матерились, о чем-то судачили. И тут я услышал голос старого своего знакомого, которого тут совершенно точно раньше не было, но который вполне мог и прийти (не знаю по какой причине, но мне так показалось). Я представил, что тут то он и нагрянет ко мне, увидит то, что происходит и возможно... потребует оставшуюся часть травки себе (хотя травки у меня не было). Я слабо верил, что его смутит Катино состояние. Скорее всего его возмутит только то, что где-то здесь, какие-то ублюдки, курят в тайне от него. Все это ясно представилось мне. В какие-то пять секунд я увидел его наглую и противную физиономию, повадки фраера, возомнившего себя авторитетом. Я уже услышал от него наезды и поразмыслил о его дальнейших действиях . Внезапно я понял, что его приход невозможен в принципе. Наглая физиономия тут же превратилась в слабовольное, но силящееся быть серьезным и собранным, лицо Алеши. Меня позабавил этот кинематографический трюк (морфинг по-моему) и я вновь переключил свое внимание на Катю.  Я решил лечь рядом, так как сидеть на том же самом месте мне стало почему-то скучно.

Чуваки, тем временем, стали подниматься на верх

И вот, я сажусь напротив моей героини и ее вид пугает меня чуть не до смерти. Зрачки беспорядочно крутятся в глазницах. Она стала часто и глубоко дышать, как будто бы все пять минут, пока я смотрел на нее, она провела, задержав дыхание.  По всему казалось, что дело плохо. Начинавшаяся уже давно слабая, почти невидимая улыбка полна и горечи и наслаждения, каких-то внеземных, непонятных вообще никому, только ей в этот самый момент.  Дыхание ее учащалось все сильнее и сильнее. Глубокое, почти переходящее в стон. Тело, дрожит в конвульсиях.
Ощущение такое, что Катя близка либо к смерти либо к оргазму. Хорошо бы второе, лучше же то третье, о чем каждый, перебравший с наркотиками бедняга  желает. Я же хотел лишь одного. Мне стало страшно, я схватил ее за руку. Услышав за спиной "****ь, Катя, что с тобой? Ты чего - ****улась? Ты нас наебываешь?" я подумал, что они своим шумом не помогут, и попросил их заткнутся. Конечно же это не подействовало. Леша склонился прямо над Катей и пытался выведать у нее, что же с ней произошло? Но понятно было лишь одно, она сейчас не здесь, ее тело пытается схватить душу (за что вообще можно схватить душу?), ведь если душа улетит, телу ничего больше не останется как умереть. Музыка все еще играет. Я схватил телефон, с трудом открыл крышку и выключил звук.
; Катя! Что с тобой? Вернись! Очнись Катя!

Я испугался не на шутку. А что если... Впрочем я сам находился тогда в таком состоянии, что если бы что-то и случилось, я наверное так и не сообразил бы что делать.
Катино тело да и сама Катя стали подавать признаки здоровой жизни. Дыхание ее нормализовалось, дерганье прекратилось, в глаза вернулась осознанность, о которой я стал уже почти молится. Она улыбнулась. Привстала. Где я? кто я? Как я рада снова вас видеть!