Родовой дом летописный рассказ

Родовой дом (летописный рассказ)

В Троицкую родительскую субботу, 11 июня 2011 года, мы вместе с бабушкой, моими родителями Риммой и Владимиром, двоюродной сестрой Леной, ее сыном Ваней, племянницей Полиной и послушником Виктором (Волковым) служили литию на могилках наших родственников. Некоторые из них похоронены на кладбище в нашем городе Красноармейске, некоторые в селе Царево, другие в деревне Барково. Уже два или три года, когда приезжаю в отпуск, мы обязательно один день посвящаем, чтобы навестить, прибраться на могилках и помолиться за них. Потом собираемся в нашем федоровском деревенском родовом доме, играем с племянниками, вспоминаем прошлое. В этом доме жили несколько поколений наших предков по папиной линии. Самые давние воспоминания – это о бабушкином прадеде Василии Федоровиче Зайцеве, удивительном, глубоко верующем человеке. В этот день мы в первый раз за все эти годы заехали к нему на могилку. Он похоронен на кладбище в деревне Барково. Вся могилка оказалась заросшей крапивой. На старом могильном памятнике были написаны Василий Федорович Зайцев (1857/4 – 1937)  и Матрена Зайцева (ск. 1916). У них было три сына Максим, Арсений и Нестор.  За могилкой долгое время ухаживал Сергей, внук дедушки Василия, от его сына Арсения.
Бабушка рассказывала: «когда Сергей приезжал, всегда бывало, придет и скажет:
-  Юль, давай чайку попьем.
- Давай, - говорю, - а у меня быки были, телятки малые.
Мы с ним пойдем, и он скажет:
- Давай, я помогу тебе ведра нести.
- И вот, наберу ему яблочков, чайку попьем с вареньицем – продолжала бабушка. - Я-то ему доводилась дочка двоюродного брата, папа был его двоюродный брат. И он всегда приезжал ко мне сюда. У дяди Нестера сноха была Надя, и вот вдруг Надя ко мне приходит и говорит:
- Юль, я пришла.
- Ты далеко ходила? - спрашиваю.
- Ходила, - отвечает, - в Барково на кладбище. Наш Сережа лежит в Хотьково, что-то у него с головой плохо. Я его проведала, а он попросил меня сходить в Барково, отыскать дедову (Василия) могилку и посмотреть, в каком она состоянии. И теперь поеду и скажу ему.
И вот тут Сергей вскоре умер, он из Хотьково, как вспоминала бабушка, так и не вышел. Кто дальше ухаживал за могилкой - неизвестно.
Бабушка помнила прадеда Василия, когда он был уже слепой. Она поминала, что прадед уехал жить к своему сыну Арсению в Перловку, и дедушка Максим, старший сын, как-то поехал его проведывать. Вернулся и сказал бабушке Марфе:
- Мать, давай отца возьмем домой, он там в плохих условиях живет, так страшно… и, мне кажется, он вшивый.
И бабушка Марфа поехала с дедушкой Максимом, и привезли его в наш дом.
Прадед Василий жил вот здесь, - говорила бабушка и показывала место на кухне, где сейчас стоит стол, - здесь ему отделили. А я водила прадеда Василия, когда он был слепой, к старичку, с которым они вместе пели в церкви, он здесь недалеко жил. 
Прадед Василий  сидит, сидит и скажет, бывало:
- Матушка, отведи меня к Петру.
Я вот его отведу и говорю ему:
 - Обратно принеси мне яблочков, - а у них дички были, много было, они соберут и все заморозят. И он принесет мне блюдо, а у нас не было яблок.
По ночам, – вспоминала бабушка, - прадед выходил в комнату, мы там все спали на полу, и молился, стоя на коленках. В углу там была большая икона Воскресения, и он молился целую ночь. 
Деревенские детишки иногда немного озорничали над прадедушкой Василием. Проходя мимо, они кричали ему:
 - Здравствуй, дедушка. 
А он отзывается:
 - Здравствуйте, здравствуйте, детки.
Те немножечко постоят, постоят и опять кричат:
 - Здравствуй, дедушка.
 А я злилась, - говорила баба Юля и просила прадеда, - не отвечай им, они над тобой смеются.
- Пусть смеются, пусть смеются, – говорил прадед. И снова:
 - Здравствуйте, здравствуйте, детки.
Когда прадедушка Василий умер, - вспоминала бабушка, - его несли на полотенцах, раньше на полотенцах гроб носили. И несли до самого Барково, а это несколько километров от нашей деревни. Священник был, и без конца останавливались и панихидку служили. А потом запретили со священником хоронить, Макар запретил, сказав: «если вам надо, приглашайте в дом и только в доме».
У прадеда Василия был родной брат монах Герман, насельник Троице-Сергиевой лавры, а у того сестра была монашкой или две сестры».
- Бабушка, - спросили мы, - а кем был построен наш дом?
- Дом, - начинала рассказывать бабушка, - был построен моим дедушкой Максимом и бабушкой Марфой, когда дедушку после свадьбы отделил его отец Василий Федорович Зайцев. Они купили на этом месте маленькую избушку, стали жить в ней и одновременно строиться.
- И вот бабушка Марфа мне говорила, – продолжала бабушка, -  мы пришли в эту избушку… тараканов, тараканов видимо –невидимо, и мы зимой их вымораживали.
- Здесь же в деревне у бабушки Марфы жила мама, звали ее Прасковья. Я ее помню немножечко. Она жила вместе с сыном дядей Петей. Вот как сейчас я ее вижу: она бежит по дороге с палочкой, горбатенькая бабушка Прасковья, - говорила с любовью баба Юля.
- А прадед Василий по молодости очень озорничал и иногда бил бабушку Матрену. А бабушка Матрена говорила бабушке Марфе, которая могла уйти к своей матери: «Марфуша, не ходи, не выноси сор из дома». И они прятались в погребе от прадеда Василия. Шло время. И вот, как-то прадед Василий стукнул свою жену Матрену, а дома была маленькая скамейка, и дядя Арсений, один из младших сыновей, взял эту скамеечку и по спине этой скамейкой своего отца ударил. И прадед Василий присел.
А дядя Арсений спросил:
- Больно?
–Да, сын, больно, - ответил прадед.
- Вот и маме больно, – сказал дядя Арсений, и после этого прадед Василий перестал драться.
 – И это все мне бабушка Марфа рассказывала, - говорила баба Юля.
Бабушка Марфа, по рассказам, не хотела выходить замуж за Максима. Ее пришли сватать, а она ждала парня  из армии и убежала в дубки к никулинской остановке, до жаров добежала, как называлось то место. Не любила она дедушку Максима. Она черная была, курчавая, и вот ее отец цыган сел на лошадь, догнал, волосы накрутил на руку и повел назад. Он ехал на лошади верхом, а ее пешком вел. Бабушку Марфу цыган-то - отец замуж выдал потому, что у Василия Федоровича Зайцева семья зажиточная была, и деньги всегда водились. Прадед Василий любил и деньги давать в долг.
- А меня, - рассказывала баба Юля, - назвал дедушка Максим. Я у него была первая внучка. У него в молодости была девушка, которую он очень любил и хотел на ней жениться. Но она умерла молоденькой, и звали ее Юлей, и когда я родилась, он сказал, что назовем первую внучку Юлей (в память той девушки).
У дедушки Максима и бабушки Марфы было пятеро детей: Моисей Зайцев, Полина (Глазунова в замужестве), Анастасия (Сидорова в замужестве), Клавдия (Бондаренко в замужестве), Лидия (Королева в замужестве).
- Как построили наш дом, – вспоминала бабушка, - Мой  папа Моисей сразу сказал: - женюсь.
 А бабашка Марфа, ведь он у нее один был сынок, говорит:
- Моисей, да подожди, хоть годочек, дай с духом собраться, ведь только дом построили, надо свадьбу сыграть, ведь ты один у меня сын.
А он говорит:
- Мне никакой свадьбы не надо, женюсь и все. А он уже знал Анну. Поезжайте сватать.
Поехала бабушка Марфа, а бабушка Домна, мама невесты, вздыхая, говорит:
- Ой, никакого приданного у меня нет, ничего я не могу дать, я бедная, без отца растила.
 А бабушка Марфа сказала:
- Мне ничего не надо, только приобретите укладку.
 Укладка эта стоит сейчас во дворе, и она означала, что невесту выданную везут, а там приданное (а есть оно там или нет неважно, но укладка должна быть). Ну и привезли укладку, и жить стали. Моисей с Анной здесь жили,  в половине дома, где печка. Моисей был высокого роста. У бабушки Анны были такие крупные глаза, острые, черные. Бабушка с характером была. Дедушка Моисей любил выпить, как выпьет, прийдет домой под хмельком и начинает:
- Юль, подай одно, – я убегаю.
- Лид, принеси это, а это отнеси, - мы все разбежимся.
Начинает Сидоровых:
 – Миш, поди сюда, принеси мне это,
- Вить, Жень, отнеси это, - ну и эти разбегутся.
Дедушка Моисей воевал в Великую Отечественную войну  на фронте и погиб под Смоленском.
У них с бабушкой Анной было четверо детей: Юля, Лидия, Юра, Евгения (погибла в 12 лет, сгорела). Бабушка Юля - первая внучка, мама работала на фабрике, уйдет на утреннюю смену, и бабушка Марфа говорит:
- Мы с дедушкой сядем пить чай, а тебя положим на подушку, ты гуляешь, а потом напьемся чаю и тебя спать положим. Я тебя считала не внучкой, а дочкой.
И Клава, покойница, Бондаренко, сестра папы тоже говорила:
- Я тебя не считаю племянницей, а сестрой.
Бабушка Марфа по характеру была строгая. У ее дочери  Насти рано умер муж Степан, была она Сидорова по мужу. И забрали они с дедом Максимом ее и четверых детей обратно в дом наш.
- Я хорошо запомнила, - рассказывала бабушка, -  Сидоровы были, большая семья, блюдо большое, бабушка, обед. Всегда в основном блюдо было с мясом, мясное первое было, и вот мы все ложками едим, никаких тарелок, и  до половины съедим, и никто до мяса не дотронется, до тех пор, пока дедушка Максим не стукнет по блюду, это знак того, что ешьте мясо. Сели обедать или чай пить, и вдруг кого-то приспичило в туалет, вышел, больше не сядешь за стол, не пустит дедушка Максим. Он всегда говорил: «прежде, чем садиться, спроси свою попу».
Недолго прожил дедушка Максим после переезда дочери,  и вскоре умер.
Дед Максим в своей жизни был и председателем, и животноводом. Умер он в Рахманове, на остановке. На него  тогда за что-то взъелись в колхозе и не выделили ни денег, ни сена за год, а весна была, и корову нечем было кормить. Он надеялся на сено, что в колхозе на трудодни дадут. Весна, кормить нечем, и он поехал в Талицы к своей дочери, к старшему зятю попросить помощи, а ему там отказали. И он из Талиц, а идти порядочно, несколько километров, дошел до Рахманово, до остановки, а ходил узкоколейкой. И кто в будке на остановке сторожил говорит, что он видел, как дед Максим встал, но не видал, когда упал. И когда Кукушка - паровоз прошла, то сторож увидел лежащего человека. Подошел и говорит:
- Батюшки, да это же Федоровский Максим Васильевич Зайцев.
И он позвонил в будку, в деревню, и к нам сюда из будки прибежали и сказали, что дядя Максим умер и лежит на платформе в Рахманове. Мама подхватилась и побежала к дяде Андрею и сказала:
- Андрей Иванович, поедем, папаня в Рахманове умер на станции. Поедем за ним.
И дядя Андрей тут же собрался, он был на костылях хромой, но у него лошадь была такая крупная, сильная, тяжеловозная в колхозе, запряг лошадь и поехали. А тут пришла к нам бригадирша, тетя Даша. Бабушка сидела одетая и дожидалась что мама (Анна) заедет за ней, чтобы ехать в морг вместе с дедушкой Максимом (сопровождать его).
Бригадирша пришла и говорит:
- Какое вы имеете право взять без спроса бригадира лошадь и поехать?
Бабушка Марфа так возмутилась, что соскочила со стула, да как в нее вцепилась и начала трясти. Мы на силу бабушку оттащили.
У дедушки Максима сделалась сердечная жаба – инфаркт (59 лет).
Бабушка Марфа строго воспитывала детишек. У нее на стене висела змийка, как она ее называла: у нее ручечка такая деревянная была, и на ручке   крепилась узенькая резиночка, и как только кто забалует из ребят, она показывала эту змийку.
А один раз она увидала у Миши, старшего внука Сидорова, папиросы. И он хотел убежать, бабушка его схватила, да на нижнем мосточке, как сейчас выходим во двор, она его повалила. Я вышла, а он орет, я испугалась и говорю:
- Ба, ты что делаешь?
 Она очень рассердилась, и я бегала за дядей Петей Королевым.
Кричу:
- Дядя Петь, дядя Петь, иди скорей, бабушка Мишу душит.
В молодости, - вспоминала баба Юля, - бабушка Марфа работала на Фабрике, а там был хозяин Миндер, и платили зарплату - хочешь золотой монеткой, хочешь бумажными деньгами. И у бабушки Марфы были золотые монетки и десятирублевые, и пятнадцатирублевые.  Брату своему родному дяде Гане помогла новую лошадь купить, когда у того в самый сезон она погибла.
Когда дядю Арсения в чем-то заподозрили, бабушка Марфа жгла в русской печке его книги. И он свой дом сломал, дали ему участок в Перловке, и туда свое хозяйство перевез.
Вот так сидели мы, и бабушка вспоминала былое. Но особых воспоминаний заслуживают судьбы самой бабы Юли и ее матери–Анны, на их долю выпало много испытаний, но это, надеюсь впереди…