Космос

1.

Пастор пожал плечами, прищурился и улыбнулся. Сейчас он был похож на породистого кота:

- Да что там. В этом городе из элиты - всего две грузинские семьи. Мы сразу отправили к ним правильных людей. Таких, чтобы и образование, и на четырех языках с тобой поговорят, и вальс станцуют. Не думайте, у нас и такие есть. Пока будут учить детей, а там посмотрим. – пастор не удержался и подмигнул кому-то невидимому за спинами своих слушателей.

Его аудитория в смокингах и тяжелых вечерних платьях оживилась – мимо пронесли поднос с бокалами. Один из смокингов тут же оглянулся, щелкнул пальцами, и ближайший разносчик включил их группу в свою траекторию.

2.

Джим подошел к узорной кованой ограде с вензелями. Вчерашняя метель одела бесформенные папахи на ее высокие чугунные пики.

В глубине сада, будто айсберг, стоял дом-гигант. Джиму сразу представилось, будто опоры портика были трубами древнего корабля –  парохода. Здесь было всего два цвета – ослепительно белый (снег) и кремово белый (фасад).   И все же за оградой начиналась какая-то волшебная,  разноцветная, как в призме, сказка.

В конце просторного черного фойе к стене прижалась небольшая будка, обтянутая легкой голубоватой дымкой. Справа от нее в пол врос  массивный цилиндр из белого мрамора. Казалось, цилиндр только что вынули из греческой колонны где-нибудь в Эфесе.  Джим подошел ближе и понял, что бока цилиндра покрыты водой. Именно покрыты – от этой иллюзии было трудно избавиться. Тонкий слой воды был и на плоской вершине цилиндра. Этот загадочный предмет будто бы обливался непонятно откуда бравшейся водой. Джим протянул руку: поверхность цилиндра была горячей.

На стойке в будке стоял дисковый телефон. Джим не сразу узнал телефон в сложном нагромождении тяжелых латунных трубок. Но это, без всякого сомнения, был он - в рубиновых отверстиях просматривались цифры. И самое главное: в каменном набалдашнике на конце одной из трубок послышались гудки, а затем и голос.

Незаметный, сливавшийся с тяжелым убранством стен, человек провел Джима в огромный зал, заставленный столь же непомерной, нечеловеческой мебелью. В таких помещениях обязательно должно быть холодно, подумал Джим. Но холод не ощущался. Высокие, уходящие в непроглядную черноту, своды дышали теплом, будто внутренности исполинского животного. Да и вообще, весь дом изнутри казался как минимум раз в десять больше, чем можно было подумать, глядя снаружи. И Джим подумал, что нечто подобное должен был чувствовать Иона во чреве своего доисторического чудовища.

В центре залы, именно залы, а не зала, находился огромный каменный (гранитный?) предмет, издалека напоминавший камин. Стены предмета украшали узоры в норвежском или исландском стиле, к потолку уходила овальная каменная труба. Обойдя камин со всех сторон, Джим удивился. Это был совсем не камин. Здесь не было ни очага, ни решетки. По духу сооружение скорее напоминало большой саркофаг. И еще в воображении Джима шевельнулась ужасная картина: он подумал, что этот предмет вполне мог быть башмаком этакого одноногого каменного Голема, обитающего где-то там, в непроглядной тьме вверху. Но, как будто в опровержение таких сумасшедших мыслей, наверху было совершенно тихо. Как в космосе.

В четвертый раз обойдя саркофаг, Джим нос к носу столкнулся с полуголым человеком, который как будто только что вынырнул из глухого жерла камина-саркофага. Это был обрюзглый старик с серебряными волосами и орлиным профилем. Старик был обернут в полотенце и от него исходили едва заметные струйки пара. Лицо его было покрыто испариной – вероятно, именно так мог выглядеть римский сенатор, только что по срочному делу покинувший термы, где вместе с друзьями вкушал божественный нектар из рук приятных гетер. Старик нетерпеливо морщился и разглядывал пришельца.

- Вы ко мне? По какому вопросу?
- Я от Александра Евгеньевича.
- А-а-а. Пройдемте. – и старик жестом указал внутрь каменного ботинка Голема.

3.

В зале ожидания было людно, но, при этом совсем не шумно. Здесь не было свойственного толпам мерного рокота и гама. Люди с благородными осанками стояли группами, почти  торжественно. Даже дети, которых обычно не унять, сейчас копировали взрослых и стайками делились ожиданиями. Все они уезжали, навсегда, покидали насиженные места, огромные дома с колоннами и без, бросали свои необъятные спальни и роскошные сады, оставляли домашние термы и длинные автомобили, оставляли слуг и служанок, оставляли ключи от сейфов и сами сейфы, в которых почти ничего не осталось. Все могущество этих людей теперь было сосредоточено здесь, в этих довольно скромных помещениях, и – самое главное – там, снаружи, откуда время от времени доносился приглушенный плексо-стеклами рев, рев землетрясения, голос покоренной-таки вселенной. Толчки ощущались слабее, однако, перед каждой такой серией толчков люди на некоторое время совершенно замолкали, и в зале повисала тишина, которую нарушал лишь редкий детский шепот.

4.

Внимание Джима и других отвлек едва слышный шум. В их боксе было уже совсем немного людей, и по их лицам было заметно, что они волновались. Те, кто решил до конца поддерживать связь с материком и со столицами, хмурились чаще других. Время было на исходе. А точнее, вся их невероятная конспирация теперь была лишь вопросом времени.

5.

Шум нарастал, катился с этажа на этаж, из зала в зал, как наводнение затапливал здание. Джим вздрогнул, и как будто очнулся. Последние его годы прошли рядом с людьми, которые теперь почему-то решили не бросать его. Одного из немногих. Джим медленно вышел в зал и подошел к парапету неширокой лестницы, уходящей на нижние этажи. Он потрогал перила. Даже не золотые, мелькнула мысль. На последнем этапе средств не хватало, приходилось отказывать себе в самом привычном. Лестница ломаной лентой уходила в темноту. Нижние этажи отключались. Как будто они были последними пассажирами на палубе проваливающегося в пучину корабля.

6.

…и тогда Джим бросился вниз. Он бежал по лестнице, а иногда даже катился по перилам. Спешить было некуда, но скопившееся в мышцах напряжение требовало разрядки – его  вымерзшая до дна душа просила огня. И этот огонь уже горел: там, внизу плясали отблески настоящего огня, там жгли свечи, а может и факелы. И бежали. Они бежали ему навстречу, наверх, остервенело, молча, шумно дыша и отплевываясь. Но Джим не остановился, не испугался. Его пропустили, люди обтекали его, как крысы, спасавшиеся от воды. Джим добежал до нулевого уровня и с грохотом распахнул дверь в морозную ночь. Дверь открылась в узкий бетонный пенал для рейлера,  дальняя часть пенала терялась в серо-черной ночи. Сумасшедший, марсианский вид: бесконечный рельс и бесконечные бетонные стены, уходящие в перспективу. Джим прижался к бетону и осел вдоль стены за дверью, он плакал. Человек в серой каменной канаве, под гигантским черным небом,  плакал, глядя на расцветающие перед ним золотые свечи, перевернутые букеты салютов и темные стальные иглы, уходящие к звездам.