Жизнь моя - жестянка часть 2

(часть 2 - "ВОСПОМИНАНИЯ МЛАДЕНЦА... ИЛИ РАЗВЕСЁЛЫЕ КРЕСТИНЫ")

      Прошло совсем немного времени с того момента, как меня принесли домой, и, поскольку я оказалась необыкновенно тихим, совсем не скандальным, не орущим по ночам, младенцем, то тётка, как-то совершенно незаметно для себя самой, довольно-таки быстро притерпелась ко мне и вполне свыклась с мыслью о неизбежности моего присутствия в её жизни, но когда по русскому обычаю мама решила меня окрестить, то в церковь всё же не пошла.
      В крёстные мама позвала одну из своих хороших подруг, а крёстным отцом вызвался быть мой старший кузен, - Толик.
      Вот такие на свете чудеса случаются: маменька проклинает, а сын - крестить идёт.
      Впрочем, надо сразу же оговориться, что за независимый нрав и ещё за то, что он имел смелость заступаться за мою маму, тётка очень и очень недолюбливала своего старшенького, и, в отличие от младшего, он был у неё в немилости, поэтому бедняге тоже частенько перепадало от неё "на орехи".
      Правда, он мало обращал внимание на наскоки своей маменьки, которая в сердцах обзывала его шалопаем и всё норовила съездить ему мокрой тряпкой по улыбающейся физиономии.
      Объективности ради надо сказать, что, конечно же, он не был шалопаем в прямом смысле этого слова, но был совсем не дурак выпить, побренчать на гитаре, погонять на запрещённой скорости на мотоцикле и послать кого-нибудь при случае на три общеизвестные русские буквы.
      Ко мне, по словам мамы, он сразу же воспылал самыми нежными братскими чувствами, и частенько возился со мной, развлекая "козой" из двух пальцев и компостируя мне мозги пластмассовой погремушкой, которую сам же для меня и купил.
      И вот, наконец, настал день крестин. Проникнувшись торжественностью момента, мой, на радостях "поддавший" с утра братец, самолично, на собственных руках, допёр меня до Никольского собора и там ещё сделал, обалдевшему от такой наглости, попу строгое внушение, чтобы тот не вздумал утопить в лоханке, - это он так купель обозвал, - его любимую "засерьку".
      А когда меня, наконец-то, чин-чинарём благополучно окрестили, и мама с крёстной собрались меня пеленать, он послал их обеих на фиг, заявив, что своей любимой сестричкой он будет заниматься самолично, так что тем не осталось ничего иного, как ретироваться восвояси и дожидаться его на улице, у входа в собор.
      Потом он гордо, с независимым видом, прошествовал мимо них со мной на руках и всю дорогу до дома, - а это ни много, ни мало, заняло почти два часа, - снова тащил меня на руках, никому не позволяя отнять у него его драгоценную ношу. И только переступив порог нашей комнаты, он соизволил, наконец-то, передать меня маме. Но когда та откинула уголок одеяла и кружевную косынку с моего лица, окружающих, в том числе и мою тётку, чуть не хватил удар, потому что вместо ожидаемого личика мирно спящего младенца, они увидели там только две, уже изрядно посиневшие, детские ножки.
      Оказалось, что подвыпивший на радостях братец, запеленал меня в церкви вниз головой, а поскольку я смирно пролежала так всю дорогу, не издав по своему обыкновению ни единого звука, то ни у кого и сомнений не возникло, что со мной что-то не так.
      Ох и досталось же моему кузену ! Разъярённые женщины его чуть до смерти не прибили, а я в это время лежала себе тихохонько на кровати, ведать не ведая, что я просто каким-то неведомым чудом не задохнулась и осталась жива в том тёплом, душном одеяльце. А чуть позже выяснилось, что он, вдобавок ко всему, ещё и крестившего меня попа обдурил, так и не заплатив ему ни копейки за моё крещение.
      Вот так, с самого раннего младенчества и начало сбываться проклятие моей тётушки, и вся моя дальнейшая жизнь всегда была повёрнута "вниз головой", то есть всё и всегда было наперекосяк, не так, как у других, не как положено. Но зато и терпения мне до сих пор не занимать: любую напасть всегда переживу, - просто тихонько перетерплю...

                Ирина Королёва - Алексеева