Поэт и поэзия

Крылатая ночь ослабела от ран.
Мне холодно, больно –
Ведь прорван давно со словами карман…
И звонкий лед отчуждения  -
Хрустит под ногами –
Все это похоже на сон.
На обман.
Вокруг не осталось надежд –
Я умер
Ушел
Исчез –
И тянется к небу лес,
Который сгорел дотла…


Скажите, Вы когда-нибудь задумывались о том, что же несут в себе стихи? Только ли эмоциональный посыл скрывается за вязью рифмованных строк? А, может, этим иногда сумбурным, а иногда отточенным словно лезвие клинка, образам под силу изменять окружающую нас с вами реальность? Кто знает… Кто знает… Главное, наверное, верить. Если даже на секунду, на короткий миг кому-то станет теплее от этих слов… Значит все было не зря…

…3041 год ознаменовался рядом важных для социума и земной общественности событий. Наконец, вступил в силу  столь ожидаемый многими поборниками «чистого сознания» «Закон об изоляции Идущих» выпестованный Верховным Советом Пяти. Это, равно как и ряд других, незначительных, казалось бы, происшествий, повлекло за собой целую волну дискуссий и протестов. Газеты пестрели заголовками а ля «Губительная сила стихов», или же «Сошедший с ума Истинный, стер с лица города целый квартал…»… Ну, и как вы понимаете, много-много других, правдивых и не очень публикаций… Ведь, как говорили Великие, в свободе слова есть нечто губительное, равно как и притягательное по своей безнаказанности…
               
                Из материалов инфо-сети.

…Та небольшая толика населения, которая все еще считала себя независимой, находилась в состоянии перманентного оцепенения и ужаса. Страха того, что в ближайшие годы действительная реальность могла стать совершенно серой. Лоботомированные чувства и вычищенные от «излишков» эмоции и настроения. Такая вот «Сюита благоденствия и равенства…»

                Записки И-Цзиана, философа и сторонника Истинных.

…Правительства крупнейших стран западной и восточной Европы, впоследствии слившиеся в один конгломерат и получившие имя Совета Пяти, начали преследование Идущих – так называли Истинных Поэтов -  еще пятьдесят лет тому назад. До Смуты. Во времена которой потоки информационных полей Земли уже не могли удовлетворить потребности простых обитателей Ульев-Городов в общении и развлечениях. Именно тогда и появились первые Идущие… Люди с загадочным даром давать жизнь собственным мыслям… Создавая столь совершенные иллюзии и реальности, из которых не хотелось уходить. Новые Миры вызвали  эйфорию, своего рода эффект разорвавшейся бомбы – в узких, замкнутых пространствах квартир и съемных комнатушек люди погружались в Мечту… Всего лишь взяв в руки простой листок бумаги, с отпечатанными на дешевом принтере строками… Сказка, грани которой сверкали иначе для каждого из вкусивших ее…

Где-то там, за стеной –
Снова шепот…
Пронзительный
Тихо!
На бис.
Видно, снова решился –
Язвительный мозг,
С моим сердцем холодным
На компромисс.
Тс-с-с-с!
Этой ночью –
Не будет покоя соседям –
Аншлаги,
Овации,
Криком на визг
Тормозов,
Среагировать.
Чтобы спланировав вниз –
В изумленные лица заглядывать –
Тьфу? Чертовщина!
Задумчивый.
Странно.
Карниз…

Это был массовый побег. Побег от стылой реальности, и одинаковых, выкрашенных в бежевый цвет стен. Эрзац-пища и такие же, обезличенно-выверенные решения и действия… Видимо, предел насыщения наступил… Все вокруг было ненастоящим – озлобленные от нищеты и безысходности люди, не верящие уже ни во что. Приклеенные, вымученные улыбки… Холодные, скользкие поцелуи… Слишком сильно болело внутри. Слишком сильно…

*****

Инга неторопливо шла по аллее старого, забытого городскими властями парка. Неухоженные, давно не стриженные кусты. Переплетенные ветви вековых деревьев, которые даже посреди июльского, знойного дня, дарили прохладу и ленивое спокойствие. Приятный полумрак и щебет немногочисленных пичуг заставляли девушку прижмуривать уставшие от яркого дневного света глаза. К сожалению, все меньше и меньше оставалось в Верхнем Городе мест, в которых еще можно было чувствовать себя свободным… Живым, если уж на то пошло. И именно этот, некогда чистый и ухоженный островок природы, застывший посреди дышащего нетерпением Мегаполиса, был одним из таких «особых» центров умиротворения. Шелест листьев, журчанье небольшого ручья, рассекающего стертые плиты дорожки, и ощущение шершавой коры старого клена под пальцами… Сколько же часов она провела под этим деревом? Десятки? Сотни? Какое-то детское, наивное ожидание чуда, поселившееся внутри… И рвущееся наружу не взирая ни на что… Каждый свой приход сюда, Инга словно бы возвращалась в те беззаботные времена, когда Дедушка еще был с ней. И водил ее – белокурого, голубоглазого ангелочка, по залитым полуденным солнцем тропинкам старого парка… Она помнила его чуть хриплый, глубокий голос: «Знаешь, девочка моя, - говорил дед, тепло улыбаясь и усадив ее на колени, - Совершенно неважно, как относятся к тебе люди. Важно, как относишься к ним, и к Миру ты сама…Любовь… Только она способна подарить этому Срезу Реальности краски… Только она. Помни об этом…»

Снова вечер подкрался чуть слышно,
И ты вновь приоткрыла окно.
Не грусти хоть сегодня, Малышка…
И подставь поцелуям лицо.
Пусть под пальцами нежными сгинут
Все тревоги. Печали уйдут.
Я спою тебе хрипло, Любимая.
Этой ночью побуду я тут.
И плащом серых крыльев укутаю
От обыденной серости. Лгут -
Все газеты, кино, телевиденье.
Я твой Ангел. Избавлю от пут.
Прикоснувшись крылом, исповедую,
Все грехи безутешных минут.
Я с тобой –
Ты послушай биение,
Сердце словно на плаху ведут…
Далеко ты. Но в плен расстояния
Я не сдамся…
Я рядом!
Я тут…


Воспоминания тугой спиралью сжали сердце девушки. До одури хотелось плакать, но слез уже не было. Только пустота и одиночество. И некому было утешить. Некому было сказать: «Что же ты, глупышка? Будет, будет тебе. Все пройдет…». Дедушку забрали Хранители Порядка, когда ей было семь. Раз за разом переживая события той ночи, Инга вздрагивала и зло сжимала маленькие кулачки.

…Дверь, сорванная с петель… Перевернутые мебель и кухонная утварь… Книги, сваленные грудой посреди небольшого зала… Громкие голоса чужих людей… Вот, кто-то грубо толкает ее на кровать… Грязное, пропахшее потом и дешевым пойлом тело, навалившееся сверху… Гневный выкрик деда… И, как в замедленной съемке, его искаженное болью и ненавистью лицо… Даже тогда, ей не хватило сил заплакать… Все внутри застыло, спеклось в липкое и холодное ничто… Единственного близкого Инге человека заставили смотреть на весь этот кошмар, и затем увели… Оставив сломленной в пустой и разграбленной комнате… Приблизительно через неделю работник социальной службы брезгливо просунул под дверь квартиры смятый конверт, на котором красовалась печать Высшего суда… Вердикт гласил: «Опасный поэт-ренегат… чьи рифмы, по заверению очевидцев, заставили вибрировать энерго-кокон систем охранения Улья… Тем самым… бла-бла-бла… опасность для жизни честных граждан… временной прокол и искажение… приговаривается к пожизненной изоляции…».

Ре-не-гат… Это слово тяжелым, темным комком застряло в горле. Это все о Дедушке? Заботливом, всезнающем, всегда готовом прийти на помощь? Что осталось теперь в этом доме? Лишь отголоски былых рассказов и стихов, чье тепло было способно согреть даже в лютую стужу… Зачем? ЗАЧЕМ ей теперь жить? Ради чего…? Краски словно выцвели, и все вокруг превратилось в старую, засмотренную до дыр фотографию… С желтоватыми, заломленными от частого хождения по рукам, углами…

Внутри что-то ворочалось, требовательно просясь наружу… Какие-то неясные образы и обрывки мелодий… Да, конечно же ее проверяли в Управлении, измучив сотней глупых тестов и анализов. Выпотрошенную после них духовно и эмоционально – отпустили, признав, что в ней отсутствуют даже крохи Дара. Но не смотря на это, что-то таилось в глубине сознания. Инга знала. Знала наверняка. Когда бархат вечернего неба усыпали подмигивающие ехидно звезды – душа начинала петь. Девушка впитывала в себя все до единой эмоции, все перезвоны ветра и дождя. Но оформить их во что-то осознанное и осязаемое не могла… И это жгло. Давило тяжким, невыносимым грузом на плечи. Заставляло просыпаться ночью и, в слезах, брести по пустынным улицам. Насколько долго мог продолжаться этот полу-сон, полу-явь? Ответа не было…

***



Павел сидел на кушетке, положив поросший рыжеватой щетиной подбородок на сцепленные в замок пальцы. Взгляд серых, словно волны Северного моря, глаз был устремлен в стену. Некогда белоснежную, а теперь покрытую бурого цвета, неровными строками, которые никак не желали складываться в единую картинку. С каждым днем стихи давались мужчине все с большим и большим трудом… Словно протискиваясь сквозь невидимую, но от того не менее прочную преграду. Были ли тому виной запредельные дозы лекарств, коими его потчевали заботливые медсестры, а может все дело было в том, что из Мира понемногу уходила музыка… Тонкой струйкой просачиваясь сквозь плотину людского безразличия…

Мы – песчинками меж Миров,
Разрываем Скрижали на части.

Мы – сквозь вязкую патоку слов,
Прорываясь, куем свое тихое счастье.

Мы – взлетев в одночасие вверх,
Плачем там. Доверяя прохожим в ненастье.

Мы – страдаем, творим и живем
Для кого-то. Себе изменяя, отчасти.

Мы – играем в игрушки Богов,
Улыбнувшись, стреляя в висок для острастки.

Мы – сожгли книги все. Про Любовь,
Слышим только по радио.

Так и живем…
Жаль, но кончились Сказки…


Глухо застонав, и обхватив в исступлении голову, молодой еще мужчина в нелепой, розового цвета, пижаме раскачивался из стороны в сторону. Из глаз его текли слезы. Гулкая, холодная пустота внутри просила – вернее, требовала – наполнения. Ей нужны были стихи. А их… Их, к сожалению, не было… Так продолжалось уже несколько месяцев. Попав в Особое крыло психиатрической лечебницы закрытого типа для Истинных, благодаря настоятельным кляузам бывших сослуживцев и соседей, Павел оказался в закольцованной череде однообразных событий – утреннее пробуждение и прием таблеток – прогулка в небольшом дворике – сеанс психо-коррекции, призванный вытравить из самого естества даже малейший намек на Дар – и снова безмолвная пустота его палаты. Стерильные стены комнатушки, едва ли большей чем три на три метра, словно тугой капкан давили на него. Навязчивые строки крутились роем образов в голове, силясь вырваться ярким пламенем на свет. Согрев, наконец, своим огнем озябшие пальцы. Мда… Писать ему часто приходилось именно кровью – откуда у пациентов ручка, или хотя бы карандаш? Капля за каплей растрачивая драгоценную жидкость – мерило жизни – Павел продирался сквозь дебри вопросов и строф… Но ответов не было. Что толку быть живым, если не можешь заниматься любимым делом?  ЧТО? Обслуживающий персонал раз за разом вызывал уборщиков, выскабливавших стены специальным составом. Увеличивал дозы успокоительных… Все без толку. Строки рождались внутри. Не в визуализации было дело… Вовсе не в ней… Слова могли освободить их всех… Всех, кто окружал его… Но они рьяно тому сопротивлялись…

***



Странные сны терзали Ингу третью ночь кряду. Ей снилось, словно она, доверчиво протянув руку высокому сероглазому незнакомцу, идет по дорожке того самого парка. Вот только вокруг нее не серые шпили городских построек, а лишь зеленое море сплошь состоящее из кустарников и деревьев. И воздух… Воздух в ее снах был кристально-чистый, пьянящий почище выдержанного вина. Девушке хотелось петь – тонкая, невидимая нить внутри трепетала, предвкушая нечто невиданное доселе. Словно в приоткрытое невзначай окно, она вглядывалась в окружающий мир. И не узнавала его. Тепло и сила, незримой волной исходившие от Мужчины, согревали измученное сомнениями сердце. Но каждый раз, когда слова готовы были сорваться с губ Инги, он улыбался и легонько прижав палец к девичьим губам, тихо произносил: « Еще не время… Прошу, потерпи чуть-чуть…».
Проснувшись, Она долго не могла прийти в себя, даже не отдавая отчета тому, где сейчас находится… Столь сильным было желание жить. И верить.

***




Неясное предчувствие надвигающегося шторма заставило Павла проснуться. Не взирая на толщину стекол в его камере, отчетливо был слышен вой ветра и треск деревьев. Серые, свинцово-тяжелые тучи, заволокли небо до самого горизонта. Внезапно вся комната погрузилась во мрак. Тьма была настолько осязаемой, что ее, казалось, можно было резать ножом. И тут начала звучать музыка, шедшая откуда-то из глубины здания… Мелодия, вначале едва слышимая, а затем все более и более захватившая тело мужчины своими волнами. Серебристые переливы струн заполонили воздух. Словно кусочки из неведомой мозаики, перед глазами Павла мелькали картины – девушка, с пронзительными, голубыми глазами… пожилой мужчина, с властными осанкой и голосом… слов было не различить… Но мужчина чувствовал, что произнесено что-то очень и очень важным. Новый слайд – старый, полуразрушенный парк, и огромный клен посреди него… Девичья фигурка, застывшая в ожидании около…
Внутри все пульсировало. Звало… Не отдавая себе отчета в происходящем, Павел вышел на центр комнаты, и простер руки к потолку.
Строки сами рождались в голове. Несильное, голубоватое свечение окутало кончики пальцев поэта…. Вдохновение, и желание творить. Кровь, пульсирующая в висках, подчиняла все тело какому-то рваному, дышащему жаром ритму…

Между провисших старых мостов –
Где это было, помнишь?
Сижу и бездумно смотрю на огонь.
Душа умирает. Узнаешь?

Среди разбитых зеркал и основ –
С кем это было, знаешь?
Криком кричу от бессилия. Стынет кровь.
Выплюну Слово… Встанешь?

Там, где за радугой небо плывет –
Ждут нас, наверное, понимаешь?
Хрипло вздохну. И проснусь…
Воздух сгустился. Признаешь?

Яркая вспышка осветила окна палаты изнутри. И все исчезло… Города не стало…


***




- Ты знаешь, мне быть может кажется, - но именно Тебя я ждала все это время…Ты был так нужен… Столько снов и минут… Я…

И тонкий пальчик прикоснувшийся к колючей щеке высокого мужчины. Девушка, ставшая на цыпочки, чтобы быть ближе к своему Защитнику. Хрупкая и беззащитная. Она словно боялась, что окружающие их цветы и деревья вдруг исчезнут…

А вокруг шумел лес…

***