Чужая кошка в зеркале, часть 7- От таких не уходят

ЧАСТЬ 7. «ОТ ТАКИХ НЕ УХОДЯТ»

Она взяла на работе накопившиеся отгулы, и всю неделю они с Алексеем провели вместе. Ходили на речку, мяли траву своими телами в поле, были ненасытны в любви и страсти. И чем ближе становился день отъезда, тем все больше грустнели глаза Ленки.
В последнюю ночь перед отъездом Алексея, они долго и нежно предавались любви, пока сознание того, что это их последняя ночь перед расставанием, не лишила их рассудка, и они набросились друг на друга, яростно сплетаясь телами.
- Я буду к тебе приезжать, – он перебирал пряди ее волос, – чего тут ехать – три часа электричкой, и я у твоих ног. А, может, ты ко мне приедешь, ты же говорила, у тебя в Ленинграде бабушка живет. Вот и навестишь старушку.
- Может, – задумчиво сказала Ленка.
- Ты завтра проводишь меня на вокзал?
- Нет… И потом, у меня дежурство на сутки.
Снова долгое молчание.
- Лен…
- Что?
- Ты меня любишь?
Она крепко прижалась к нему:
- Люблю, я очень тебя люблю, так сильно, как никого на свете…
Потянула его к себе, маня, зовя, зажигая.
- И я тебя люблю! Только тебя одну! У меня такого еще никогда не было, Лена, честное слово. И слов таких я никогда и никому не говорил.
Его дыхание уже прерывалось, шепот стал жарким, губы снова обжигали ее грудь и живот. И она стонала под его телом, шептала:
- Иди ко мне…
И он, окончательно потеряв на какое-то время рассудок, исступленно, в бешенном желании, навалился на нее всем телом.

Они так и не заснули, боясь потерять эти последние часы перед расставанием.
Когда зазвенел будильник, оба вздрогнули, посмотрели друг на друга.
- Вот и все, – тихо сказала Ленка.
- Нет, не все, – так же тихо ответил Алексей.
Они молча позавтракали, избегая взглядов, он собрал свои вещи, сложил их в сумку. Уже стоя на пороге, протянул ей сложенный лист бумаги.
- Что это?
- Мой адрес… Ну если вдруг надумаешь навестить бабушку.
Она мягко улыбнулась, и он снова подумал о том, какие сочные у нее губы, какие красивые глаза.
- Все, Леша, тебе пора, иди.
Он привлек ее к себе, поцеловал:
- Я люблю тебя, моя маленькая блудница.
- Я тоже люблю тебя.
- Я приеду к тебе, как только смогу, – он все еще целовал ее лицо.
- Иди, ты опоздаешь… Я буду тебя ждать…
Глубоко вздохнув, как перед прыжком в воду, он вышел за дверь, и, не оглядываясь, быстро пошел по дорожке. Вот уже мягко стукнула калитка. И наступила тишина. Горькая, звенящая.
Ленка, опустошенная, оглушенная этой тишиной, ослепленная разлукой, села на кровать. Провела рукой по простыни, где совсем недавно он лежал, на подушке осталась вмятина от его головы… Боль, пронзительная боль наступившего одиночества возникла ниоткуда, сначала почти незаметная, тихая, но постепенно она росла и росла, заполняя сердце, душу, тело. И тогда Ленка бросилась на кровать и зарыдала, давясь слезами, в голос. На веранду выскочила, было, мать, н,о сжавшись, тихонько ушла обратно в дом.
А к обеду у нее начались месячные. В забытьи любви и страсти Ленка даже не обратила внимания, что у нее была задержка. И вот сейчас, собираясь на дежурство, она прижалась спиной к дверному косяку:
- Вот и все… вот все и кончилось…

Ленка зачеркивала в своем маленьком календарике дни, прошедшие без Алексея, ожидая вечера ближайшей пятницы августа в надежде, что он приедет уже сейчас. Но напрасно она вслушивалась в густую тишину ночи, никто не потревожил ее сон стуком в окно, никто не шуршал предательскими ветками уже давно отцветшего жасмина.
Не приехал он и на следующие выходные.
И тогда, никому ничего не сказав, в один из своих выходных дней, Ленка рано утром вышла из дома и поехала в город первой электричкой. В вагоне она зябла спросонок, немного подремала. Ей так хотелось увидеть его, прижаться всем телом, поцеловать!  Она только взглянет на него – и уедет обратно. Она не будет досаждать! Ей надо только прикоснуться к нему, и все.

Ленка очень любила Ленинград, хотя бывала здесь редко. Утренний звон трамваев, его умытые за ночь улицы, особый запах, не такой, как у них в поселке, а густой, наполненный чем-то странным, крик стрижей в городском небе.
Бабушку – папину маму, она всегда вспоминала с нежностью и любовью, но приезжала теперь нечасто. Когда училась в медучилище, Ленка жила у нее, на Загородном проспекте. А потом уехала к себе в поселок, стала работать, и приезжать было уже некогда. Правда, они с бабушкой часто писали друг другу, и та уговаривала ее бросить «свою деревню» и перебраться в город насовсем.
Но сейчас Ленка не любовалась любимым городом. Она шла по улице, пристально вглядываясь в номера домов. Вот и он, дом номер пять, вход со двора. Остановившись у подъезда, постояла какое-то время и в нерешительности отошла к детской площадке, пока еще пустынной, села в сторонке на скамейке и стала ждать. Она и сама еще не знала, чего.  Хлопнула дверь подъезда, Ленка вскинулась – нет, не он, какая-то бабулька с пустой болтающейся авоськой, наверно, в магазин. Потом снова хлопнула дверь. Алексей! И она вздрогнула, полная счастья, что вот сейчас кинется к нему, прижмется… Но он остановился, придерживая кому-то дверь. Из подъезда следом за ним вышла очень красивая, как модель с обложки журнала, молодая, модно одетая женщина. Она взяла Алексея под руку, и они пошли вдоль дома, о чем-то переговариваясь и пересмеиваясь.
Ленка зажала рот рукой, чтобы не закричать, почувствовала, как бухнуло сердце, раз, другой, словно в пустой бочке. Она медленно осела на скамейку и сидела так долгое время. Уже на детской площадке стали появляться молодые мамаши с колясками и маленькими детишками. Тогда она с трудом поднялась, словно выжженная изнутри, и медленно поплелась в сторону вокзала. Слез не было, они застыли где-то там, внутри, словно высохли на полдороге. Бездумно глядя на пробегающие за окном электрички деревья, закрыла глаза, заново переживая эту картину: серьезный, в костюме с расстегнутым пиджаком, Алексей идет под руку с очень красивой, до обидного красивой молодой женщиной.

Мать ни о чем не спрашивала, словно чувствовала, что Ленка не хочет разговаривать: дочка  едва притронулась к еде, молча помыла посуду, потом ушла к себе на веранду. Сидела, поджав ноги, до самой темноты. Слезы душили ее, но так внутри и застывали, не изливаясь на подушку. Она не заснула – провалилась в забытье.

Это дежурство совпало с дежурством Терехова. Он постоянно искал ее глазами, всматривался в лицо, в то, как рассеянно водила она карандашом по листу какой-то бумаги, потом, не тиская, как обычно, тихо сказал:
- Лена, как освободишься, зайди ко мне в ординаторскую.
И она пришла, уже ближе к полуночи, села молча на диван. Он присел рядом, совсем близко:
- Лен, мы так давно не виделись, не общались…
Потом заглянул в ее глаза:
- Что у тебя случилось?
- Ничего, Сергей Михайлович, все нормально, – голос тих и пуст, ни капельки искры.
- Лен… – он повернул к себе ее лицо, еще раз заглянул в глаза, из которых медленными каплями стекали по щекам горькие слезы. – Господи, девочка моя, да что с тобой? Тебя кто-то обидел?
Она покачала головой – нет. Терехов прижал ее к себе, без страсти, по-дружески, потом сказал:
- Рассказывай.
И уже захлебываясь слезами, Ленка стала рассказывать все, до мельчайших подробностей, что влюбилась, что он – последняя сволочь, а она – последняя дура, раз доверилась такому подлецу. А Терехов качал головой, мягко улыбаясь, и за эту улыбку она готова была убить его.
- Ты!.. – задохнулась она в слепой ярости. – Тебе смешно?!
Он еще крепче прижал ее к себе и стал тихо говорить:
- Ты – маленькая, глупая дурочка! От такой девушки, как ты, просто так не уходят. Понимаешь? У него была своя жизнь, устоявшаяся, привычная, а ты ворвалась в нее, перевернула сверху вниз, сломала все, к чему он привык. Ему надо время, чтобы осознать, что ты на свете самая лучшая. И он обязательно приедет к тебе, и очень скоро, потому что не сможет без тебя жить. Вот увидишь! Жизнь – штука сложная. Но я еще раз тебе повторю, и запомни это навсегда – от таких, как ты, не уходят…
Он еще что-то ей говорил, тихо, почти в самое ухо. И она успокаивалась от его слов, вслушиваясь и не веря, но слезы уже высохли. И только странная усталость навалилась на тело, словно она только что таскала мешки с картошкой, и теперь, без сил, она сидела рядом с Тереховым.
- Ты скоро поймешь, что я прав. А теперь иди к себе и отдыхай, и ни о чем не думай. Слышишь меня?
Она молча кивнула, поднялась, и, едва передвигая ноги, пошла в сестринскую. Легла на диван, накрылась пледом, и моментально уснула.

Когда Ленка вышла с дежурства, уже стемнело. Домой идти не хотелось, и она шла очень медленно: мать ушла в ночную смену, одинокая постель не манила своим теплом. Слова Терехова, сказанные ночью, на какое-то время успокоили ее, боль ушла, но пустота осталась. И теперь снова давила на сердце. Она не верила Терехову, хотя очень хотелось. Если бы Алексей написал ей хотя бы одно письмо, наверно, было бы легче. Но почтовый ящик по-прежнему пустовал. А представлять, как он занимается любовью с какой-нибудь девушкой, было до одури больно. Она тут же вспомнила его жаркие губы, сильные руки, которые так страстно ласкали ее, оборвала воспоминания, но они снова всплывали, уже где-то в глубине сознания.
К дому Ленка подошла, когда ночь уже сделалась черной и душной. Звезды на небе сверкали ярко, как-будто только что отмытые неведомой рукой. Засмотревшись, замерла возле открытой двери. Услышав шорох, обернулась.
- Лен, привет! – это был Ванечка Фомин.
Почему-то ее сердце сладко заныло, потянулось к нему.
- Ты что здесь делаешь? – она удивленно смотрела на него.
- Тебя жду, – он втолкнул ее в темный дом, зашел следом, прижал к себе спиной, жадные руки расстегивали блузку и тискали груди, его губы что-то шептали в самое ухо и целовали в шею.
- Ты с ума сошел! – Ленка попыталась вырваться, но парень оказался очень сильным. Он сдирал с нее одежду, кидая на пол, вперемешку со своей. Потом толкнул на кровать и набросился, как голодный зверь, сверху. Она извивалась под ним, вырываясь, но он крепко удерживал ее руки своей рукой, целовал груди, а второй рукой гладил ее тело, бедра, потом раздвинул своим коленом ее ноги, и вошел в нее, яростно, дико.
- Господи, Ленка, как я хочу тебя! – он стонал, что-то шептал, потом снова стонал от наслаждения, скользя по ее телу. – Боже, какая ты сладкая! Какая ты красивая, Ленка! Я просто с ума схожу по тебе, Ленка!
На какой-то короткий миг тоска одиночества и что-то еще, не объяснимое, не понятное пока ей самой, захлестнуло сердце, она сжала  крепкое мужское тело сильными бедрами, и он взвыл в диком экстазе:
- Лена, Леночка, люби меня, девочка моя, люби меня!..
Наконец, потерявший окончательно голову, выгнулся в последнем толчке и замер на какое-то мгновение. Потом, обессиленный, лег сбоку от нее, продолжая легонько теребить ее волосы:
- Ты такая, красивая, Ленка!.. Такая страстная, такая ненасытная! Теперь я понимаю, что в тебе нашел Леха!
Она тихо заплакала, а он, испугавшись за только что совершенное, зашептал:
- Леночка, девочка моя, да ты что? Леночка, хорошая моя, ну не плачь! Знаю, что я – сволочь, но я не мог, не мог удержаться, чтобы не попробовать тебя! Ты такая сладкая, такая красивая!.. Ленка, ты прости меня, я идиот, знаю, но я так хотел тебя! Приручить такого парня, как Леха, ни одна девчонка не смогла, а ты сумела! Я хотел понять, почему… и теперь понял, но лучше бы мне этого было не знать! Лен…
- Уходи, – она сказала это спокойно, уже без слез и каких-либо эмоций, очень тихо.
- Ну прости меня, Леночка, милая, хорошая моя! Ну, хочешь, давай поженимся? Я ведь всю жизнь буду любить тебя, на руках носить!
- Уходи…
Когда дверь за ним закрылась, она подняла с пола свою одежду, аккуратно повесила на вешалку, надела ночную рубашку и, накрывшись с головой одеялом, провалилась в сон.

Не смотря на ночное происшествие, ей почему-то стало легче. Она знала: Ванечка караулит ее возле больницы и провожает, идя поодаль. Она знала: стоит только позвать его, и он примчится к ней. Она слышала, как ночами ходит он под ее окнами, шурша предательскими ветками жасмина. И однажды, когда ей стало невмоготу от желания любви и ласки, от горького отчаяния измены любимого и одиночества, она, направляясь домой с дежурства, остановилась, обернулась и поманила его.
- Что ты все ходишь за мной?
- Чтобы тебя кто не обидел.
- Тоже мне, защитник выискался! Сам-то хорош был!
- Лен, ну я же объяснил… Сначала было просто желание. Пока губы твои не попробовал… Теперь совсем голову потерял…Лен…
- Ну что ты пристал ко мне?
- Да я бредить тобой стал, вчера ночью Светку чуть твоим именем не назвал…
- Ну и дурак ты, Ванька!
- Может быть. Даже скорее всего… Только…
- Что «только»?
- Лен, я с ума по тебе схожу. Ну подари мне хотя бы еще одну ночь! Слово даю – потом буду только оберегать тебя, если сама не позовешь.
- Вань, иди домой. Ладно?
- Дай хоть поцелую тебя, – и, не давая ей опомниться, прижал к себе, ощутив ее упругую большую грудь, тепло ее тела, замер, наклонился, поднял ее голову за подбородок и поцеловал эти сладкие сочные губы долгим и очень нежным поцелуем. У нее перехватило дыхание.
Ленка не вырывалась, и даже ответила на его поцелуй. И он застонал, сжав зубы, положил руку ей на грудь. Она чувствовала его дрожь, его страстное желание. Но, насладившись его нежным поцелуем, слегка оттолкнула его:
- Уходи.
- Лен…
- Уходи, – и, развернувшись, гордо выпрямила спину, пошла в сторону дома, постепенно скрываясь в темноте августовской ночи.
Он еще некоторое время стоял в наступившей тишине, ощущая спелый вкус ее губ на своих губах, тепло ее тела в своих руках. Присел на корточки, обхватив голову руками, шепча:
- Ленка… Ленка…
Потом, ослепленный желанием, кинулся за ней бежать, догнал, подхватил на руки, отбивающуюся, и торопливо направился за густые заросли ивняка, что росли напротив дома на углу Полевой улицы. Бросился на колени, и пока она пыталась подняться, путаясь в траве, стащил с себя рубашку, кинул на траву, повалил Ленку поверх рубашки, задирая подол ее юбки. Она отбивалась, молча, отчаянно, а он, свирепея в своем ненасытном желании, сдирал с нее одежду, пока она не осталась голой. Ленка вырывалась, металась под его горячими губами, но когда он все-таки вошел в нее, дернулась. Эта отчаянная борьба пробудила в ней  желание, томившееся такое долгое время где-то в глубине ее нутра. И сейчас, впитывая в себя его дикое, звериное наслаждение ею, она отдалась ему страстно, двигаясь всем телом навстречу его толчкам. Он видел, как мечутся ее груди, застыл на короткое мгновение, чтобы втянуть в себя маленькую вишенку ее соска, отчего она застонала и выгнулась ему навстречу. А он опять не мог кончить, и хотел ее снова и снова. Задрал ее ноги себе на плечи, снова вошел в нее, так, что у него помутилось сознание, осталось только ощущение единства с ней, с ее телом, ее губами. Вкус ее тела, запах волос кружили голову, он все не кончал, пока она не стала дрожать, сначала едва заметно, потом, выгнувшись всем телом, замерла в полном изнеможении. И в этот момент несказанное блаженство вылилось все-таки из него. И он едва сдержал крик удовольствия и экстаза. Потом рухнул на нее, не в силах что-либо сказать, и только, прерывисто дыша, легко целовал ее глаза и губы, снова наслаждаясь их вкусом.
Одевались они молча, Ленка злилась – он это понимал, но еще он чувствовал, что она насытилась его любовью. Казалось, тронь ее – и она замурчит, как довольная кошка.
- Я тебя провожу, – сказал он тихо, и хотя она ничего не ответила, он пошел с ней рядом, потом положил руку ей на плечо. Она не вырывалась, шла молча, задумчиво. Было в ней сейчас что-то такое, особенное, от чего у него снова стали гореть губы.
Так они дошли до самых дверей ее дома, она вошла на веранду, чуть помедлив, повернулась к нему и тихо прошептала:
- Иди ко мне…
И он снова сходил с ума, когда она сжимала его бедрами, когда ее дыхание окутывало его огнем желания, а ее язык касался его тела быстро, по-змеиному, и она стонала под его ласками, под проникшем в нее его языком. Потом она извернулась, встала на коленки, спиной к нему, опершись о спинку кровати руками, и, обернувшись, прошептала:
- Возьми меня… Ванечка…
Он задохнулся в этой яростной волне страсти, накрывшей его с головой. Она отдавалась ему дико, как тигрица, вся без остатка, и он уже не понимал, что с ним, а только хотел и хотел ее, снова и снова.
Потом они долго лежали без слов, он чувствовал себя опустошенным… и очень счастливым.
- Леночка, девочка моя любимая! Мне так хорошо с тобой! – шептал он потом, целуя ее в кончик носа.
- Уходи, Ваня, – ее голос был утомленным, она уже хотела спать и сейчас желала только одного – чтобы он ушел.
- Сейчас, моя хорошая, – он все не мог оторвать губ от ее тела, целуя ее живот, колени. – Сейчас я уйду…
Когда, наконец, он тихонько вышел, Ленка заснула. И не было в ней стыда за свою измену Лехе, не было ни отчаяния, ни боли, ни печали, ни обиды. Какое-то странное чувство заползло в сердце, в душу и затаилось там.

Ванечка по-прежнему ходил за ней, а если поздним вечером ей на пути домой кто-то встречался из парней, он тут же оказывался рядом, заводя по-приятельски разговор, балагурил, обнимал ее за плечо, давая всем видом понять – эта девчонка занята. Но больше он ее не просил о любви, хотя умирал от желания коснуться ее губ, запустить руки в водопад ее медно-рыжих волос, в которых так любит играть солнце… Он иногда приходил ночью под ее окна, но она его не звала, и он бродил, молчаливо вздыхая. Нет, он также жил со Светкой, но такого наслаждения, которое испытал с Ленкой, Светка ему никогда не дарила. Лаская Светку, Ванечка постоянно думал о ее подруге, а встречая Ленку после дежурства, наслаждался ее видом, и когда подходил к ней очень близко, слушал запах ее волос, и снова чувствовал, как начинали гореть губы. Потом, как молчаливая тень, проводив ее до калитки, он возвращался к Светке, имел ее и мечтал о том, что настанет время, и Ленка позовет его, уже навсегда.

Ленка как-то успокоилась, стала по-прежнему веселой. И только Ванечка знал, как тяжело давалось ей эта веселость. Но жизнь входила в привычное русло, надо было жить, вычеркнуть из своей жизни Алексея, хотя это и не получалось.
На дежурствах с Тереховым она была спокойна, а он не пытался ее прижать где-нибудь в укромном уголке, только следил за ней внимательными глазами. Если они оставались наедине, она по-прежнему называла его только по имени, он иногда, по-дружески, приобнимал ее за плечи. И они, действительно, стали друзьями. Могли долго разговаривать, делиться впечатлениями от каких-либо событий, пить вместе чай. Но взаимной любви ни ей, ни, как казалось, ему не хотелось. Хотя было одно обстоятельство, о котором Терехов хотел поговорить с Ленкой, но все еще пока не решался.

Светка забежала к подруге днем, была она странно бледна, чуть осунулось лицо.
- Светка, ты чего это, плохо себя чувствуешь? – Ленка с удивлением смотрела на подругу.
- Да тошнит по утрам, все время спать хочу, наверно, устала, – Светка пожала плечами.
- И давно это?
- Да уж с месяц, наверное… Подожди, что ты хочешь сказать… – Она вопросительно уставилась на Ленку.
- То самое, подруга, то самое. Месячные когда были в последний раз?
- В середине июля… Подожди… Ты хочешь сказать, что я…
- Светка, возможно, ты беременна, – Ленка покачала головой.
Она мысленно быстро просчитала дни, прикидывая – не от Алексея ли? Но он в то время уже был с ней. Значит, Ванькин.
- Да я же не хотела…
- А тут, моя милая, одного хотения не достаточно. Таблетки-то пила?
- Да нет, давно уже не пью. Ванька тогда сказал, что если я залечу, то он женится на мне…  Я и перестала их пить… Господи, неужели я, в самом деле, беременная?!
- Грудь болит?
- Ну, не то, что болит, а как-то налилась вся, соски стали очень чувствительные.
- Ну, что делать-то теперь будешь?
- Ой, Ленка, не знаю…рожать, наверно. Ну не аборт же, в самом деле.
- Ты с Ванечкой-то поговори.
- Точно, пойду его обрадую… – она как-то испуганно посмотрела на подругу. – Боюсь я, Ленка, а вдруг он выгонит меня?
- Ты сначала поговори с ним, а бояться потом будешь.
- И то правда.
Она убежала, чмокнув подружку на прощание.
Ленка вдруг почувствовала странное отчаяние, где-то в глубине сердца образовалась пустота.
А поздно вечером, когда она погасила свет и уже ложилась спать, ей в окно кто-то тихо постучал. Она открыла дверь. На пороге стоял Ванечка.
- Лен, выйди, поговорить надо.
- Да заходи, матери дома нет, она сегодня в ночную.
Он вошел, сел на стул возле ее кровати.
- Что случилось?
- Светка беременна.
- Я уже знаю, она ко мне сегодня приходила. Так что ты скоро станешь папашей, – она чувствовала себя неловко, запахивая глубже халат на груди, пыталась шутить, но он сидел и долго молчал.
- Чего делать, не знаю.
- А когда любовью с ней занимался, знал, что делал? А о последствиях не догадывался?
- Да не думал я об этом, она говорила, что какие-то таблетки пьет, чтоб не залететь.
- Да она давно их уже не пила, я сегодня об этом от нее узнала.
- Значит, это все-таки от меня, – он, видимо, что-то подсчитал в уме.
- Ты о чем?
- О том самом… Мы же поначалу втроем развлекались… Но когда Светка забеременела, Леха уже с тобой был, так что этот ребенок, точно, мой, как ни прикидывай.
- Ну и что теперь делать будешь?
- Да что делать? Женюсь, наверно.
- Что-то радости в твоем голосе не слышу.
- Да какая там радость! – он горько махнул рукой. – Ты-то теперь для меня точно потеряна.
- Ванечка, а я тебе ничего и не обещала. А если что и было с тобой, то забыто давно!
Он через ее плечо посмотрел на кровать, удобную, мягкую, сполз со стула, сел на корточки, обхватив голову руками, потом бросился перед ней на колени, обхватив ее ноги:
- Ленка, ну как же так! Я ж без тебя с ума сойду! После тебя мне и Светка не в радость!
- Тебе, Ванечка, думать уже о другом надо, - она поежилась.
- Да не могу я ни о ком, кроме тебя, думать!
Его руки стали жарче гладить ее колени, дыхание сделалось прерывистым, он застонал, вскочил, бросился на нее.
- Да ты с ума сошел, Ванька! – Ленка отбивалась, как могла.
- Я давно от тебя с ума сошел! – он сорвал с нее халат, ночнушка, не выдержав, разорвалась, а Иван толкнул Ленку на спину, и навалился сверху, не слушая ее отчаянного шепота. Он ласкал ее так, что у нее закружилась голова, что все слова застряли в горле. Это был взрыв отчаяния от потери, боль от потери! И она, не выдержав, снова отдалась ему, сливая его и свое отчаяние от рухнувших надежд в единое целое. И снова ее ноги на его плечах, дурманящий запах ее волос! И снова он наслаждался ею, сначала быстро, потом уже осторожнее, растягивая удовольствие.
А потом, когда уже дыхание восстановилось у обоих, он горько прошептал:
- Ну вот, и попрощались!
- Ванька, уходи немедленно!
Когда он уже стоял в дверях, она вдруг сама прижалась к нему, трепетно, нежно поцеловала в губы. И он заплакал, и быстро выскользнул в черную мглу ночи, чтобы она не увидела его слез.
Но она видела эти слезы, знала, что такими горькими бывают только слезы от потерянной надежды. Рухнув на кровать, заплакала.
Утром, когда встала, первое, что увидела – разорванная ночнушка на полу. Она вскочила, схватила ее, пока мать не увидела, порвала на куски. Если что, скажет матери, что на тряпки пустила. Потом остановилась, замерла. Именно эту ночную рубашку снимал с нее Алексей, чтобы заняться с ней любовью.
- Вот так все и рушится в моей жизни, – тихо прошептала она, дернув головой. Но нить, которая связала ее с Ванечкой, не порвалась.

В обед к ней забежала Светка:
- Ленк, ты дома?
- Дома я, заходи!
- Здрасть, теть Соня!
- Здравствуй, Светочка.
- Ленка, пошли пошепчемся, – Светкины глаза сияли.
- Ну что, – Ленка устало облокотилась на спинку стула, на котором вчера ночью сидел Ванечка, – по лицу вижу, что все хорошо.
- Ой, Ленка, все, правда, хорошо! Ванька, конечно, не запрыгал от радости, но признал, что ребеночек его и замуж позвал… – она зарделась, сделалась хорошенькая. – Мы уже сегодня и заявление в сельсовет подали. Свадьба пятнадцатого октября. Мы упросили, чтобы пораньше назначили. Будешь подружкой невесты?
- Куда ж от тебя денешься! – Ленка обняла Светку. – Конечно, буду. Друга жениха-то выбрали уже?
- Да нет пока, потом решим, – она махнула рукой. – А как ты думаешь, живот уже будет заметен?
- Получается, что у тебя срок будет уже три месяца?... Ну, нет, не особо… Подберешь себе платье такое, что и заметно не будет.
- Ладно, Ленка, я побежала, у меня дел полно!
И она умчалась, счастливая, довольная! Теперь-то уж Ванечка никуда от нее не денется! Конечно, он – не Леха, ну и ладно!


ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ...