Свадьба

В английском кашемировом пальто, то и дело вынимая сигарету «Мальборо» изо рта, я шел вдоль длинного глухого бетонного забора в два часа ночи в легком опьянении в съемную квартиру по адресу Проспект 40-лет Октября д. 14. Пальто на мне было от тестя, жена ушла, а вот оно мягкое и невесомое, осталось. Мальборо я купил на последние деньги.
Владимир Иванович, наливая коньяк Метакса, скорчил такую физиономию, что мы с Андрюшей все поняли.
— Мы вложили все до копейки, — ахнул ВИ и закинул в себя пятьдесят граммов. Потом немного покачнулся, скорчился, провел правой рукой по усам и добавил:
— Акции обязательно вырастут, к концу года, а сейчас у нас нет оборотных средств. Даже за аренду платить нечем.
Мы скупали у рабочих коллективов по всем закоулкам страны, то что им досталось по плану приватизации. Где за глоток водки, где за банку тушенки, где за деньги. Мы только с наркотиками не связывались. Не любил Владимир  Иванович уголовщины.
Я прислонился к забору и с треском стал справлять малую нужду, бордовый шарфик болтался в такт порывам  октябрьского ветра. За забором было тихо, в дневное время там шумели дети, мамы с колясками разгуливали туда-сюда и радостно пускали в воздух гелиевые шарики.
Подошли два солдата. Мелкие, плюгавенькие, замызганные, небольшие сморщенные глазёнки шныряли по сторонам. На всем проспекте никого не было, ночь выдалась ясная и глубокая, звезды смешили дальним светом, и казалось, что нет никого кроме звезд и солдат.
Один из них вынул непонятный предмет из кармана, потом дернул правой рукой. Рука отлетела в сторону, как пружина. Левой он ткнул предмет мне в нос. Я поскреб руками по забору. Глаза ело и щипало, крупины слез с пятирублевую монету посыпались на нос и щеки. Я закричал и побежал в щель между забором и домом. Ближайший подъезд был мой.  Сзади подкованными кирзовыми сапогами гремели замухрышки. Если бы они знали, что несмотря на кашемировое пальто и бордовый шарфик (он кстати остался у забора), денег у меня не было.
Я влетел в подъезд первым и зазвонил в дверь. Квартиру я снимал вместе с программистом Витей Брюлловым. Наверное, поняв, что в квартире кто-то есть, солдаты от двери подъезда развернулись и внутрь не полезли.
Дальше Витя долго промывал мне глаза. Когда я смог их раскрыть, то увидел, что кулаки мои сжаты до белизны. В правом торчал клочок бумаги. Я развернул его и прочитал (наверное, я сорвал его с забора): «ОПМ-банк. Клиентское обслуживание. Кредиты под залог». По краям листка на надрезах болтался номер телефона.
Съемная квартира была странная. Крашеные деревянные полы дисгармонировали с подвесным потолком, из окна на кухне, из щели в раме поддувало, а от газовой колонки в ванной стояла такая сухость, что не нужен был жаркий июль.
— Вот, — сказал я утром Вите, шумно выгребая из сковородки остатки яичницы с помидорами, — нашел себе зарплату на следующий месяц.
Витя ничего не сказал, кисло улыбнувшись. Он поставил чугунную сковородку в раковину с трещиной и поспешил на работу программировать автоматизированную банковскую систему для Внешторгбанка.
Телефон еще не отключили, и я положил на колени дисковый аппарат и стал крутить его колесо. На третий гудок трубка ангельски зажурчала. Это было милое беззаботное, восхитительное пение, и когда голосок вопросительно замолчал, я даже перепугался и долго приходил в себя, но все же собрался с мыслями и стал рассказывать какие мы крутые.
Инвестиционная компания ЦентрФонд, собственные средства миллион долларов США, филиалы в Мончегорске, Новгороде, Кондопоге, Лангепасе, Ноябрьске, лучшие специалисты фондового рынка Москвы и Российской Федерации.
Все это конечно было слегка преувеличено: филиал – это стул для скупки, собственные средства закончились,  лицензии нет, но вот специалисты, правда, лучшие.
Поехал я в банк наземным транспортом до станции Алексеевской, потому что бесплатно. Немного боялся контролеров, но на второй пересадке привык и даже стал нагло насвистывать «Этот день победы». Выйдя у метро, я на последние сто рублей снял самое шикарное, самое выдающееся такси – черную Волгу, чтобы на ней с шиком доехать сто метров до ОПМ-банка.
Банк находился на первом этаже хрущевской пятиэтажки, но внутри производил пристойное впечатление: мягкий, глубокий, обволакивающий ковролин, мраморные плиты или пластиковые панели под мрамор, желтые, как бы золотые люстры, со свисающими сосульками стекла, напоминающие хрусталь.
Пока я стоял на ресепшн в ожидании очереди из-за обитой черной кожей двери доносилось: «Бла-бла-бла. Калашников. Бла-бла-бла. Муха».
Милая тургеневская девушка в облегающей юбочке с разрезом до пояса принесла мне растворимый кофе, предварительно залив в кружку воду из алюминиевого чайника, который закипал долго и протяжно.
Когда она передала мне кружку, я попытался прижать своей ладонью ее пальчики, но она скромно выдернула их и даже не повела глазами. Я еще раз попытался прижать ее ладонь, но вновь получив твердый отпор, прекратил это занятие, потеряв к секретарше интерес.
Дверь, в конце концов, открылась, и меня пригласили в кабинет. За длинным черным столом сидел в просторном кожаном кресле горец: чеченец, дагестанец, а может быть осетин. Несмотря на тучную фигуру, он ловко выскочил из-за стола и крепко и больно обнял меня и стал хлопать ладонями по спине. Меня всегда удивлял этот обычай горских народов. Много позже мне объяснили, что Магомед Каперович искал у меня оружие. Оружия у меня не было. В нашей конторе только крышующий майор милиции Николай Петрович имел табельный Макаров. Когда он со своим батальоном не ходил в Чечню, то охранял им наши денежные ходки по городам России.
За что полюбил меня Магомед Каперович, было неясно. Иногда, когда я вспоминаю его взлохмаченную бороду, смоляные курчавые волосы и привычку сидеть в помещении в каракулевой папахе, то думаю за красоту. Послушал меня по телефону, посмотрел черную визитку с золотым тиснением и полюбил, как младшего сына. Ведь я готов ему принести при ставке рефинансирования в 200% годовых тристапроцентную прибыль.
— Слюшай, Славик, — говорил он, — если ты возмэш крэдит в триста лимонов, скока будэт в залог акцый? Чэмодан?
И я в сотый раз объяснял ему, что акции электронные, я на время кредита оформлю передаточное распоряжение и подпишу фиктивные договора купли-продажи, залог реестры акционеров снимают только по суду.
Но Магомед удивлялся:
— Как электронные. Вах-вах. А у Драйзэра бумажные.
Через час с коньяком Метакса пришел его сын Дамир, и Магомед успокоился. Еще через два часа я подписал бумаги, проставил фиолетовую печать, которую всегда ношу в кармане и с черным пакетом, полным денег, поехал на том же черном такси в контору к Владимиру Ивановичу.
Владимир Иванович мерил ногами нашу шестнадцатиметровую комнатку на заводе «Азот», Андрюша расположился на подоконнике и пел под гитару «Рокн-рол мертв», а Тамара Ипатьевна сводила баланс.
Я гордо и широко раскрыл дверь, во всеобщем молчании прошел на середину комнаты и высыпал содержимое пакета на единственный стол.
Все заворожено смотрели. Андрей бросил бренчать и взял одну пачку в правую руку, Тамара Ипатьевна поправила очки и поглубже закуталась в красную шаль домашней вязки, а Владимир Иванович хищно задвигал пальцами и усами, словно готовился к решительной разборке. Наконец усы перестали шевелиться и шэф выдавил:
— Ты их все-таки продал, я же говорил, терпи, они вырастут.
— Нет, нет, нет, — воскликнул я, — я их заложил.
Все стали расспрашивать меня, что я совершил. Я описал подробно все детали сделки и налил себе чай.
Рост акций начался через месяц. Сразу к первой уплате процентов. Это позволило нам к концу года погасить кредит, закупить в регионах  еще акций и снова их заложить в ОПМ-банке. Этой нехитрой схемой мы пользовались три года. Наш капитал возрос до двадцати миллионов долларов, правда, весь он выражался в акциях, которые на 90 % были заложены у Магомеда.
Мы купили себе квартиры, дачи, машины  и по ночам рассекали на Мерседесах по московским проспектам. Я высовывался из окна и кричал в темноту: «Э-ге-гей». Андрюша засовывал меня обратно, а гаишники отдавали нам честь на перекрестках и лишь слегка журили за непотребное поведение за рулем. Иногда мы их благодарили в разумных пределах, и в основном они нам радовались.
Это было самое восхитительное время в моей жизни. Казалось, что так будет продолжаться вечно, казалось, что самое лучшее впереди. Там в звездном небе блещет яркая Полярная звезда, обещая нам, молодым, увлекательную жизнь, легких денег и прекрасных, доступных и порочных женщин.
Женщины сами находили нас: в ресторанах, на конференциях по инвестициям, на пикниках с зарубежными партнерами, легко прыгали к нам в постель и проводили в них от нескольких часов до двух-трех месяцев. Они уходили веселые и довольные, унося с собой, то шубу, то автомобиль, то дорогое украшение. «Adieu», — говорили они напоследок и ни сколько не сердились, что наши романы были такие скоротечные и  ни к чему не обязывающие, как июньский тополиный пух. Зажги спичку, и он за секунду сгорит, не оставив и дымка.
Однажды Магомед Каперович позвонил на мобильный. У нас у всех были первые, увесистые, жирнющие Моторолы с гибкими антеннками-усами. Магомед произнес: «Слюшай, Славик, приезжай ко мнэ, я тэбэ, что скажу».
В банке было безлюдно. Оказалось, что горец отпустил всех, даже тургеневскую секретаршу с разрезом, и теперь расположился в своем черном, гигантском кресле, вытянув в проход ноги и предлагая мне виски Блэк Лэйбл, правда без льда. На блюдечке красовался тонко нарезанный лимон с сахаром. Рядом лежала фотография тоненькой, восточной девушки в горском национальном костюме с какими-то монетами на лбу.
Магомед пыхнул сигаретой и придвинул ко мне фотографию:
— На посмотры, это моя дочь Эльза.
Не особо разглядывая, я выпалил :
— Красавица.
— Цвэточэк нэпорочный. Бэри в жены. Можно бэз калыма, — сказал Магомед, немного сомневаясь.
— Но как же адаты. Я же правосланый, — но разговор был окончен.
Спускался я к своему авто грустно и тягуче, как будто мне в позвоночник вбили кол. Отказываться было нельзя. Не так много банков (их просто не было), где дают под залог всякой чухни живые деньги.
Когда я сел за руль, завел мотор, то кто-то приставил к моему затылку пистолет и приказал:
— Едь тихонько по кругу.
В зеркале заднего вида я разглядел девушку в европейской одежде, похожую на Эльзу. В одной руке она сжимала пистолет неизвестной модели. Узи что ли. А второй пила из алюминиевой банки водку с лимоном. Вот когда я пожалел, что никогда не брал с собой в банк Петра Николаевича с Макаровым.
Дальше в течение двух часов я ездил кругами по дворам, а пьяная Эльза, посасывающая алкоголь и сплевывающая за окно окурки с помадой, рассказывала мне, что у нее есть в горном ауле жених Алан, который спустится с гор и отрежет мне яйца, вынет кишки и намотает их на Останкинскую телебашню. Было очень весело. Вскоре Эльза заснула на заднем сиденье, а я вышел из машины и поймал такси.
Утром следующего дня, 17 августа 1998 года грянул дефолт. Акции упали в ноль. Так как все они были заложены в ОПМ-банке, то ему и отошли. Но это Магомеду не помогло. Реальных денег у банка не было, и он разорился вместе с нами.
Магомед Капирович, говорят, после этого уехал от кредиторов на кавказскую войну. Возможно, там пригодились его сомнительные финансовые таланты в деле обеспечения военным снаряжением ваххабитских мятежников.
Эльзу отправили в аул к Алану. Она там пасет овец и поет мусульманские песенки.
Владимир Иванович создал новую компанию, которая разорилась в 2008 году.
Андрей пошел на гитарные курсы и основал свою рок-группу.
Тамара Ипатьевна эмигрировала в Германию, где работает нянечкой в детском саду.
Витя Брюлов написал программу для Внешторгбанка и пишет для Центрального банка.
Я женился или развелся, хрен его разберет.