Глава 1. Манихейский бред

Ему все грезились лепестки календулы под босыми ступнями, когда он поднимался к погребальному костру своего наставника, бывшего Пересмешника. Перед глазами рябили воспоминания о безбедной жизни в стенах храма Маки, куда его привели мараты то ли в пять, то ли в шесть лет. Горечь и печаль сжимали раскаленными когтями сердце, когда лик самого близкого человека исказился, посмертной маской величия и радости, а затем померк снедаемый жадными языками огня.
Но сейчас, когда церемония посвящения уже осталась позади, за десятками дверей здания Магистериума, не осталось ни сожаления, ни радости, ни былого воодушевления. Волнами накатывало и утягивало за собой в пучину отрешенности эмоциональное отупение. Некогда гнетущее, а теперь спасительное состояние, позволяло сосредоточиться на делах, а не вспышках рефлексий и уж тем более не на попытке разобраться во взбудораженных, словно золотые рыбки в пруду,  чувствах.
Мужчина вскрыл первый конверт, опечатанный после смерти Пересмешника и, задумчиво покрутив в руках нож, выцарапал на истершемся от времени дереве несколько букв.
- Маркус, - пробормотал мужчина, проводя подушечками пальцев по царапинам. – Меня зовут Маркус.
Имя, которое, пока что, помнил он и усопший Пересмешник. Ключ к сохранению себя для свершения поставленной задачи. Сокровенное знание, которое остается запечатанным в сердце Пересмешника до конца его пути. Несколько обновлений назад он не придавал этому имени никакого значения. Все потомки Ушедшего оставались безымянны и святы в стенах храма. Им не зачем было называть друг друга по имени. Но теперь, когда храм остался всего лишь воспоминанием имя обретало власть над человеком, опутывая ниточками единения с Ушедшим.
- Роджер, - глядя на испещренный летящим почерком документ, негромко  произнес Пересмешник. – Тебя звали Роджер. И я имел над тобой власть. Как и ты надо мной.
«Имя имеет мистическое влияние на судьбу человека, на его жизненные соки, Маркус» - писал Роджер. «Не забывай свое имя и не говори его никому, пока не встретишь существо, для которого твое имя будет не средством управления, а бесценным даром, возможностью соединиться с Ушедшим…»
Пересмешник внимательно вчитывался в предсмертное послание, своего рода завещание, предшественника. Анализировал каждое слово, предложение, отсылки и подсказки. Он находился в состоянии близком к растерянности сейчас, став Пересмешником, сменив свои одежды и дом. Письмо должно было предопределить, направить его по нужному пути, отсеяв ложные.
«Оставайся открытым всему миру, Маркус. Тем, кто рядом с тобой ежедневно, незримо, всей душой. Тем, кто по ту сторону баррикад, кто ненавидит и отравляет своим дыханием привычный для тебя мир. Цени каждое существо созданное Ушедшим, ибо любит Он всем сердцем каждое свое творение. Так ты приблизишься к истине, к верному пути, к Ушедшему.»
Лист сменяется листом, а строчки плывут перед глазами от напряжения, которое не унимается, а только взвивается подобно тангенсоиде, стремясь в бесконечность. Мужчина цепляется за обрывки чужих слов, пытаясь вычленить ответ. Но ответ ускользает из онемевших пальцев, взмахом крыльев колибри, тем более желанный, чем неотвратимее недоступный.
«Возвращайся душой, телом в обитель Маки, Маркус. Проводи ночи, не смыкая глаз, в зале Ушедших, не стараясь приблизиться к истине, но позволяя истине приблизиться к тебе…»
Пересмешник зажмуривается, словно от боли, так будто бы буквы клеймят его, лишая зрения, тайным знанием, которое доступно лишь зрячим. Но боли нет, есть лишь яркое воспоминание о зале Ушедших. Первый шаг в полумрак каменных стен и холодной, не знающей солнечных лучей, земли. Скрип массивных дверей за спиной, отрезающий путь к бегству, прочь от промозглого, напитанного страхом перед неизвестным, воздуха. Боязливые шажочки ребенка, оглушенного свалившейся на него тишиной, вглубь зала к исполинскому монументу, сидящему в непринужденной позе на каменных ступенях. Проблески любопытства и тонкая паутинка, нет, не узнавания, но родственности статуи. Мерцающий свет, манящий сквозь сумерки, теплый и почти осязаемый, как ладони Верховного Пересмешника. Лицо статуи, скрытое грубо сделанной маской, обнажающей лишь сомкнувшиеся в понимающей улыбке губы. Первые робкие прикосновения к полированному камню, теплому и будто бы живому, вытесняющему страх за пределы зала. Распускающиеся цветы белых роз и звучащий будто бы сквозь пространство голос, нашептывающий ритуальные молитвы. Ощущение невесомости и тяжести, несущественности и воплощенности во всем сущем, одолевающее с каждой секундой все сильнее. Первые попытки повторить молитву и восторг от того насколько неизвестные ранее слова легко срываются с губ, оставляя послевкусие шоколада на губах. Неосознанная медитация, единение с неизвестным, запечатленным в камне. И тяжелое одеяло сна, сковывающее все тело, манящее уснуть в раскрытых ладонях. Яркие, фантасмагорические сны, проникающие в самую суть маленького, трепещущего от восхищения сердца…
- Пересмешник, к Вам посетитель, - голос, вырвавший из умиротворенного оцепенения грез сух и скрипуч, как старая мачта на лодчонке, которая увозила маленького Маркуса из дому. Голос, который принадлежал главнокомандующему миров – Октавию Доренсу. Голос, который впитывался в подкорку быстрее, чем мог сопротивляться воспаленный мозг. Его тень и меч.
- Пусть войдет, - голос Пересмешника не менее скрипуч, неестественно низок и чужд голосовым связкам.
Мир замирает на мгновение, удивленный ли, озадаченный, а затем коротко кланяется и исчезает за дверью, оставляя Пересмешника наедине с собой. Маркус уже не чувствует себя собой, он наблюдает за собой со стороны. За тем, как письмо Роджера скрывается в конверте, за размеренностью движений, за едва уловимыми вспышками недовольства и раздражения на худом лице. Он не знает, кто сидит перед ним, но тянется к нему изо всех сил, будто бы находя отражение себя в этом незнакомце. Далекого, потерянного себя, которого здесь быть не может. И когда незнакомец с его лицом начинает говорить, Маркус отчетливо понимает, что это – враг, он несет погибель тому, что стало дорогим за четыре обновления прошедшей жизни. Что вот сейчас разворачиваются первые минуты их противостояния, первая встреча лицом к лицу. Незнакомец пугает настолько же, насколько манит к себе. И Маркус открывается перед ним, позволяя занять место в своем сердце… Вздрагивая от острой боли в порезанных тонкой бумагой пальцах. 
- Я… - неуверенно пролепетал согбенный в учтивой позе старец, замерший у дверей. – Я не помешаю Вам?
- Проходи, - жестом указывает на кресло перед его столом. И снова голос, интонации, мимика становятся иными, пластично заменяя скупую на эмоции маску лица Пересмешника. – Рассказывай, что стряслось, - потеплевший, живой взгляд ободряет посетителя, и он присаживается на край кресла, неуверенно сминая поля своей шляпы. – Не бойся, говори. 
- Я Ричард, лесничий из восточных угодий, озаренных Вашей милостью, - запинаясь и волнуясь, начал мужчина. – Моя семья испокон обновлений следила за восточными угодьями, передавая науку обращения со зверьем и растениями от отца к сыну. И браконьеров гнали взашей, и капканы ломали, и дичь лечили, ежели какая болезнь лапы раскинет. Исправно Хира восхваляли, дань традиций берегли, - Ричард приумолк, переводя дыхание и, через некоторое время, продолжил. – Но беда, страшная беда приключилась с нами, Пересмешник, - горестно вздохнул, - зло поселилось в наших угодьях. Невидимое, ядовитое зло, сводящее в могилу и зверье, и растения, и людей. Нет былого спокойствия в лесах. Говорят, то зверь страшный из самых глубин Ночи. О семи лапах, да со звездой меж глазищ выпученных. Дерет живье одни ошметки и ленточки остается. Спасите нас, господин Пересмешник. Во имя Ушедшего умоляю, спасите! – старик подался всем телом вперед, намереваясь грохнуться на колени, но был остановлен сердитым взглядом Пересмешника.
- Я помогу вам, - кивнул мужчина, поднимаясь на ноги. – Рассею ваши страхи и верну все, как было. Но поклянись мне, что не имели вы злых умыслов и не справедливая то кара в обличье зверя, - выцвело тепло из глаз Пересмешника, превращая мед в застывшие капли янтаря.
- Клянусь. Хиром клянусь, Макой клянусь, Ушедшим клянусь, не виновны мы, господин Пересмешник! – Ричард вскинул на Пересмешника взгляд подернутых пеленой бельма глаза в которых читался страх и уверенность.
- Иди, Ричард, - мужчина обошел стол и опустил горячие ладони на плечи старика, заглянул в глаза. – Возвращайся домой, и вели всем не ходить в лес, да не кликать беду в свой дом, - коротко, мимолетно улыбнулся и отступил, наблюдая, как уходит бельмо с его глаз. – Торопись, пока не случилось страшного.
Лесничий, беспрерывно кланяясь, попятился к двери, бормоча молитвы и восхваляя Пересмешника. Когда за ним закрылась дверь Маркус позволил себе безвольно опуститься в кресло и закрыть глаза, вознося молитву к Ушедшему во здравие старого лесничего. Так его учили в храме Хира, врачевать молитвами и расплачиваться своими годами. Глаза мужчины, подернутые белесой пленкой, обратили свой взор на карту мира. Восточные угодья многие обновления не знали бед и зла. Их обходили стороной война, мор, твари из ночи. Говаривали, что тому причиной святое покровительство Хира, который до сих пор живет в этих лесах.
- Октавий, - коротко выдохнул в передатчик Маркус, своим собственным, болезненно надорванным голосом. – Мы едем в восточные угодья. Ты знаешь, что нужно делать, - не дожидаясь ответа мира, отключил связь и сорвано выдохнул. – Маркус. Меня зовут Маркус. 
Пересмешник вздрогнул, ощутив на себе цепкий, пронзительный взгляд. Огляделся по сторонам, подслеповато щуря глаза, но никого не было в его кабинете, да и не могло быть. Но ощущение никуда не девалось, лишь сгущалось, становясь вязковато-удушливым, нагоняя легкую рябь раздражения на зеркальную гладь спокойствия мужчины.
- Кто здесь? – бездумно задал вопрос мужчина, прикрыв глаза, чтобы не вспугнуть таинственного посетителя. – Выйди из тени, я не обижу тебя.
Ответом Пересмешнику стала волна страха, заполнившая сознание и исходящая, казалось бы, одновременно отовсюду и исключительно из него самого. На обратной стороне век, золотой вязью, проступил размашистый почерк Роджера: «…к тебе будут обращаться многие, те, кого ты никогда не видел, те, кто жаждет милости Ушедшего. Откройся их зову, не страшась взглянуть в глаза тьме…»
Маркус невольно улыбнулся этим словам. Он часто слышал их, когда Пересмешник навещал своего преемника в храме Маки. Стоило ли напоминать давным-давно усвоенную истину даже теперь, когда от самого наставника остались лишь чернила на листе? Приоткрыв глаза, путаясь в пелене сковавшей зрение, мужчина обратил свой взор в занимавшую часть стены голографическую карту. Там, сквозь четкость пикселей проступали разноцветные пятна, мерно пульсируя и увлекая своей пестротой. По небогатому опыту он знал, что нельзя поддаваться этому многоцветью – слишком много сил отнимало это занятие. Потому стоило концентрироваться лишь на одном цвете, в его случае грязно-зеленом, гнилостном, притягивающем внимание, подобно трясине, что окутывает зловонной жижей неосторожного путника. Пятно тянуло протуберанцы разводов от горной вершины Марати, самой высокой горы в стране. Пульсировало напряжением и ненавистью, непониманием и отчаяньем. Пересмешник устремился сердцем, солнечно желтым цветом, в самое сердце этой области, в попытке найти зовущего.
- Ну же, - напряженно бормотал Маркус, стараясь не набирать этой мути в себя, - отзовись. Я не причиню тебе вреда. Слово Пересмешника.
Словно в  ответ на нерушимую клятву протуберанцы цвета потянулись обратно, собираясь в маленькую пульсирующую точку у подножия Марати. И вновь Пересмешник почувствовал пристальный взгляд, словно кто-то пытался определить - стоит ли верить этому существу.
- Не бойся, кем бы ты ни был, я дал тебе слово, - глухо отозвался мужчина. – Покажись мне, чтобы я мог помочь.
Пелена спала с его глаз, позволяя рассмотреть место, где затаился зовущий, но не само существо. Тяжелые капли крови щекотали губы мужчины, ласково оглаживая подбородок и неторопливо падая вниз, на камзол. Мир вокруг стремительно набирал обороты, смешивая все в одно яркое пятно, постепенно сгущаясь в непроглядную черноту, окутавшее изможденное тело. Всемилостивое забытье обморока.

Октавий отдавал приказы отряду миров, готовясь к отбытию из резиденции Пересмешника в Магистериуме. Старый воин сопровождал не одного Пересмешника и давным-давно научился не задавать вопросы. Его дело было охранять короткую жизнь Пересмешника, создавая хотя бы намек на комфорт. Хотя какой уж комфорт у того, кто должен раздать себя до остатка и умереть, как и многие его предшественники? Проводив на тот свет, на путь Ушедшего, шестерых Пересмешников Октавий не уставал любить их всем сердцем, заботиться о них, как о своих родных детях. Прожив на свете сорок два обновления, мужчина не мог относиться иначе к юным, по его меркам, Пересмешникам, которым едва исполнялось четыре обновления, и которым редко было суждено дожить до десятого обновления. Короткий век полный испытаний.
Подготовка была уже завершена, а Пересмешник все не торопился спускаться вниз. Гнетущая тревога всколыхнула все внутри главнокомандующего миров. В резиденции Пересмешнику не могла грозить опасность, такого не случалось ни разу за всю историю Магистериума. Разве только…
- Лекаря! – отрывисто скомандовал Октавий, прыжками преодолевая ступени, ведущие в здание. – Никаких антибиотиков и препаратов, - бросил он через плечо подоспевшему служителю Хира. – Это его убьет.
Напоминания были излишни. Всем было известно, что отмеченных печатью Ушедшего никогда не лечили, как обычных людей. Для них разрабатывались специальные практики, которые помогали не умирать под гнетом благословления Ушедшего. Ворвавшись в кабинет Пересмешника, Октавий пропустил вперед лекаря и захлопнул дверь. Незачем всем знать, что происходит с Пересмешником.
Маркус полулежал в своем кресле, обагренный кровью. Глазные яблоки судорожно трепетали под веками, словно мужчине снились кошмары. Лекарь на скорую руку проверил состояние мужчины, подключив к нему аппаратуру.
- Он без сознания, - коротко проинформировал лекарь, моложавый мужчина с аккуратными залысинами, чем только вызвал раздраженное ругательство со стороны Октавия. – Что-то оглушило его, - отложив в сторону голо-карту, Энтони поднес к носу Маркуса тампон с нашатырем. – Иногда старые методы так безотказны! – усмехнулся он, глядя на то, как веки Пересмешника, дрогнув, приоткрылись.
- Хвала Хиру, что это так, - с облегчением в голосе кивнул Октавий. – Так, говоришь, его что-то оглушило?
- Воздействие извне, не иначе, - пожал плечами Энтони, быстро стирая кровь с лица Пересмешника. – Так, словно он пытался с кем-то связаться, но с той стороны этого очень не хотели…
- Забудь все, что здесь видел, - жестко прервал лекаря воин. Безмолвно протянул руку, в которую Энтони вложил голо-карту. На то, чтобы стереть данные с носителя ушло несколько секунд, слишком часто он проделывал эту манипуляцию. – Можешь быть свободен.
Лекарь понимающе улыбнулся и скрылся за дверью, оставляя мира наедине с Пересмешником. Маркус задумчиво смотрел на карту, явно что-то обмозговывая. Затем поднялся, преодолевая легкое головокружение, и подошел к карте, чуть прищурившись, вглядываясь в горную систему восточных угодий.
- Мы отправимся сюда, - обвел пальцем гору Марати. – Зверь, которого мы ищем, скрывается здесь.
- Все готово к вылету, Пересмешник, - мир довольно усмехнулся, понимая, что в этот раз с ним говорит именно Пересмешник. Редкое зрелище, а от того невероятно важное. – Ваши вещи собраны, и мы ждем только Вас.
- Тогда отправляемся немедленно, Октавий. Боюсь, мы можем не успеть предотвратить беду, - мужчина едва заметно улыбнулся и, захватив со стола несколько папок с документами, поманил мира за собой.
Маркус еще не знал, о какой беде идет речь: о том ли, что зверь может убить еще кого-то или же о том, что кто-то может убить зверя.

Перелет оказался легким и приятным, пусть Маркус и не любил путешествия по воздуху, не доверяя железным гигантам, в желудках которых они летели. Три часа спустя они были на месте, окунувшись в заповедную тишь леса.
- Отряди со мной четверых, - негромко произнес Пересмешник, когда Октавий вышел к нему. – Сам же не пропусти момент, когда зверь бросится бежать, - и тут же добавил, опережая вопрос воина. – Он бросится бежать, потому что напуган. Или ранен, я не знаю, - озадаченно потер виски. – Он прячется от меня. Позволяет видеть место, а сам скрывается. Будто бы он и есть это место.
- Или верит в то, что это именно так, - покачал головой Доренс. – Нам предстоит убить его? – вопросительно приподнял бровь.
- Нет, ни в коем случае. Я обещал ему не причинять вред, - Пересмешник закрепил маску на лице и оправил одежду. Пренебрежение доспехом, конечно, вызвало волну возмущения у Октавиуса, но не более. Надо без доспеха, значит, будет так. – Обездвижить, в крайнем случае – усыпить.
- Он настолько ценен? – с деланным интересом осведомился проходящий мимо мир.
- Каждая жизнь ценна, - строго ответил Маркус и вновь его голос неуловимо изменился, впитывая чуждые ему нотки и переливы. – Не тебе ли, уважаемый мир, не знать этого? Не ты ли отбираешь и сохраняешь жизнь на поле боя?
- Д-да… - запнулся парень и, быстро поклонившись, поспешил скрыться за деревьями.
- Молодежь, - улыбнулся Октавиус. – Когда выступаем?
- Как только ты предоставишь мне сопровождение, - Маркус внимательно всмотрелся в лес, пытаясь углядеть искомого проказника, который неотрывно следил за ним.

По приказу Пересмешника четверка воинов следовала за ним на приличном расстоянии, чтобы не помешать встрече со зверем. Сам же он шел по теряющейся в траве и опавшей листве тропинке, уводящей к подножию Марати. Вдыхал чистый, свежий воздух, не тронутый зловонием мегаполисов, останавливался и подолгу наблюдал за игрищами белок. Привыкал к этому месту и позволял месту привыкнуть к чужаку. Они приземлились достаточно далеко от горы, чтобы не нарушать окружающий мир своим вторжением, так что путь до горы должен был занять не менее часа. Разумеется, если торопиться.
Пересмешник не торопился. Он знал, что кем бы ни был зверь – он дождется. Не зря же столько сил потратил на то, чтобы следить и направлять? Размышлял о природе зверя, отведя на это часть сознания, чтобы не прерывать любования окружающим лесом. Проказник не был животным, в этом Маркус был абсолютно уверен. Но был ли проказник человеком? Сильным мистиком – да. Но встречались мистики и среди порождений ночи. Умеющие обманывать людей, скрывая свой истинный лик. От того предстоящая встреча пробуждала едва ли не охотничий азарт.
У подножия Марати раскинулось озеро, о котором ходило слухов не меньше, чем о лесе. Пересмешник преклонил колено перед озером, немо приветствуя духов населяющих его глубины. Его учили верить и видеть разных существ, так что насмешки проходили мимо сознания мужчины. Покончив с приветствием, Маркус обернулся к горе. Его воины притаились неподалеку, он чувствовал их и знал, что они не подведут. Неприязнь к маратам никогда не распространялась на миров. Но Роджер учил его любить всех. А, значит, и мараты должны были занять место в его сердце.
- Позволишь мне посетить твой дом? – учтиво обратился к темноте пещеры перед ним Маркус. – Я буду осмотрительным и благодарным гостем.
На мгновение могло показаться, что темнота дрогнула и рассеялась, но то могло быть лишь миражом. Пересмешник шагнул в пещеру и прищурился, позволяя глазам привыкнуть к окружающей темноте. Пелена с глаз спала совсем недавно и глаза все еще были чувствительны к смене освещения, слезясь от ярких контрастов. Тоннель уходил неглубоко под землю, так что воздух был чистым и легким, что несказанно радовало Маркуса. Он скользил ладонью по шершавым стенам, чтобы не потерять путь, неотрывно смотрел вперед, чувствуя, что с каждым шагом приближается к проказнику.
- Я не буду зажигать свет, - все так же учтиво произнес мужчина. – Но я хочу увидеть тебя. Будь радушным хозяином и покажись мне.
Движение впереди не было заметным из-за темноты, но вибрация воздуха, отличная от сквозняка, заставила Пересмешника остановиться и склониться в глубоком поклоне. Когда же к щеке скрытой под маской прикоснулись чьи-то пальцы - многого стоило не вздрогнуть, не выказать страха, неизбежного спутника любого человека.
- Спасибо, - пошептал Маркус, ощутив на своей коже чужое дыхание. Медленно, позволяя отследить каждое свое движение, он развел руки в стороны, показывая, что безоружен и не опасен, и поднял взгляд.
Из темноты на него смотрели подернутые прозрачной пленкой век сизые глаза, без видимых признаков белка. Без труда в них читался страх и раздражение – кто-то потревожил обитель и нарушил молчание ставшее привычным для нее. Темнота то сгущалась, то рассеивалась, и мужчина на несколько секунд сумел разглядеть очертания тела проказника. И самое важное, что предопределило его дальнейшие действия, - ошейник и тянущуюся от него цепь, что скрывалась в глубине пещеры. Странно, что он не слышал звона звеньев, когда проказник двигался.
- Тебя посадили на цепь,  чтобы ты не сбежал, - Пересмешник сделал над собой усилие, стараясь говорить своим голосом, но не голосом хозяина этого существа. – Ты хочешь выйти из пещеры? – пальцы мужчины коснулись протянутой руки проказника. За что Маркус и поплатился – кисть была вспорота острыми когтями существа, а само оно бросилось бежать вглубь пещеры.
Отряхнув кровь с руки, мужчина сорвался следом, стараясь не отставать от проказника, не потерять его в темноте. Остановила его бег возникшая перед лицом стена, в которую Пересмешник со всего размаху врезался и по которой со стоном съехал вниз. Похоже, он забрел в тупик, а существо бесследно скрылось. Маркус вновь обратился к проказнику, но окружающая его темнота осталась безмолвной. Тогда мужчина позвал иначе, подражая хозяину проказника, жестко и безапелляционно.
- Ко мне, - едва ли не прорычал мужчина. И вновь ощутил чужое присутствие рядом. – Пойдем к замку, - теперь уже следовать за существом, которое вовсю выражало радость от предстоящей свободы, было куда легче. Основание цепи было грубо вколочено в стену, странно, что проказник не сбежал сам. Проведя рукой по звеньям цепи, Маркус наконец-то добрался до ошейника и отдернул руку, когда металл сковавший шею проказника обжег его. – Именем Ушедшего… - едва слышно начал бормотать Пересмешник одну из молитв, призванную освобождать узников.
Едва почувствовав, что стальная хватка ошейника ослабела, проказник ринулся прочь, стремительно и бесшумно. Теперь настал черед четверых воинов снаружи – загнать существо в подготовленную ловушку. Маркус снова коснулся металла ошейника и дернул цепь на себя, обрывая звенья. Свернув свой маленький трофей, мужчина осторожно побрел к выходу из пещеры. Больше здесь искать было нечего – кроме проказника в этой пещере давно никто не появлялся.

Иарен ликовал, когда глупец, пытавшийся его обмануть, расстегнул ошейник. Вот он шанс сбежать из пещеры, прекратить быть узником и орудием. Он легко преодолевал каменные коридоры, которые за время затворничества успел изучить от и до. Яркий солнечный свет больно резанул по глазам, не успевшим сменить фильтры, и Иарен торопливо прикрыл их ладонью. Принюхался к воздуху и побежал вглубь леса, подальше от проклятой пещеры и странного человека, который сумел найти его здесь. Хозяин, теперь уже навсегда бывший, следил за этим человеком через него, но теперь этому конец.
Опьяненный свободой, Иарен не сразу почуял людей. Наверное, потому что от них не исходил мерзкий запах опасности и ненависти, как от тех, что жили здесь. Местных лесников Иарен ненавидел – у них были ружья, раны от которых долго не сходили с тела и причиняли невыносимые мучения. Но эти люди не пытались выстрелить в него или ограничить передвижение. Просто следовали за ним, словно почетный эскорт.
Отвыкший от людей звереныш, а именно таким и стал Иарен за время пребывания в пещере, растерялся и, не глядя, попался в ловушку. Силовое поле захлопнулось вокруг него клеткой и вызвало разъяренный, обиженный вой.
«Нет, нет, нет! Только не клетка! Я не хочу снова на цепь!» - отчаянно думал Иарен, пытаясь пробиться сквозь незримое поле, но тщетно – эту преграду ему не преодолеть. «Лучше сдохнуть, чем снова в рабство!» - шальная мысль всполохом озарила сознание зверя, но не успела воплотиться в реальность – дротик, смазанный чем-то приятно пахнущим,  впился в бедро. «Ты же обещал мне, что не причинишь вреда…» - растерянно подумал Иарен, прежде чем провалиться в сон, крепкий и спокойный.

- Выделите ему отдельный отсек и накрепко заприте, - скомандовал Пересмешник, как только ступил в пределы лагеря. – Пока он спит – окажите ему медицинскую помощь. Проверьте все, вплоть до ДНК-кода. И приглушите свет – для него так будет легче.
Маркус устало опустился на ступени капсулы и посмотрел на ошейник, который держал в руках. По внутреннему краю змеилась надпись, но разобрать ее сейчас не представлялось возможным – слишком много грязи и крови покрывало металл. Пересмешник бережно сложил свою находку в шкатулку и забрался внутрь капсулы. Хотелось поскорее вернуться домой и заняться делами, о чем он и сообщил появившемуся, как чертик из табакерки, Октавиусу.
- Как только закончите здесь – улетаем. Не стоит привлекать внимание к нашему проказнику. Пусть знают, что мы устранили угрозу, но ни слова о том, что мы забрали его с собой.
- Как скажете, Пересмешник, - коротко кивнул Доренс и покинул каюту Маркуса.
Сам же Маркус устроился на полу, лицом к двери, и погрузился в медитацию, как его учили в храме. Ему нужны были силы, иначе он рисковал стать похожим на проказника – безмолвным, агрессивным зверенышем, который ненавидит ошейник, который на него надели. Пусть даже это сделало самое дорогое в мире существо.