Тамара

ТАМАРА

  Судно наше звалось «Тамара». Обыкновенный
греческий газовоз.
  Помнишь, как раз был случай, когда пускали чего-то,
дизель-генератор, что ли?.. Я в это время сидел на кор-
точках и перебирал стекло, по левому борту, за динамкой
третьей. А потом все чё-то разбежались в разные сторо-
ны, никого не осталось. И вернулся Тасос. Посмотрел
по сторонам, но меня не усек. Он поступил по-гречески,
пока никого нету, закрыл один клапан на холодильник. Я
тогда еще ничего не знал. Просто видел, что он крутил
какой-то клапан, а чего и на хрена он его крутил — по-
нятия не имею.
  Вы там, это, бегали, испытывали, что-то там, какую-
то автоматику, вроде бы. Думаю: ни фига себе! Потом
закрутил он какой-то клапан и убежал. Я же, между тем,
продолжаю себе трудиться. Вдруг проходит некоторое
время, загудела сигнализация. Все прибежали, туда-
сюда, Тасос тоже прибежал, тот самый клапан, только
уже в другую сторону, крутит. Параметры смотрит.
Чего-то это вы бегали там, бегали, ругались, шумели
чего-то. Блин, Майстралис тут тоже бегал. Я же сидел,
как сидел, в своем закутке, не вникал в это дело. Потом
все чухнули разом из машины. Проходит время, идет
Иван навстречу: вот ерундистика какая! — с чувством
произносит.
 — Какая такая? — спрашиваю.
 — Да опять мы обосрались! Запустили дизель-
генератор — среди начальства пошел шум типа, русские
приехали, кроме как водку жрать ничего больше не уме-
ют, и далее все в таком духе. Кто-то, видите ли, закрыл
клапан, запустили динамку испытать, а она перегрелась.
Я сам проверял — клапан был открыт, а чего-то оказался
закрытым.
  Я и говорю:
 — Иван, иди сюда,— подвожу его к динамочному
холодильнику и говорю, — случайно не этот клапан?
 — Он самый, — отвечает.
 — Так греки его и закрыли.
 — Кто закрыл?
 — Тасос, мать его ети.
 — Откуда ты это взял?
 — Да я там был, сам все и видел.
 — Точно говоришь? А не врешь? Вот гад!
И в это время ты идешь.
 — Да там у нас война шла!
…и с понтово-деловым видом Тасос вернулся и от-
крыл клапан. У них, у греков, такое в порядке вещей
было: что-нибудь открыть-закрыть, подлянку устроить,
а потом выйти во всем белом и — что с гуся вода. Но тут,
видишь, ты ни хрена не обнаружил, а я вот — сразу.
 — Да, Тасоса я раскусил с первого дня, и он это по-
нял. Видел, что я его ни в грош не ставил...
 — А потом ты подошел, и Иван рассказывает: имен-
но этот самый Тасос, сука, клапан и закрыл.
 — Что, чего? — не понял ты.
  Ну, я и тебе рассказал то, что Ивану перед этим рас-
сказывал. А ты уже и так был на ножах с Майстралисом
этим и тут рванул то ли к Куриле, то ли к Майстрали-
су. Пошел права качать: или вы, или мы будем клапана
крутить! И какой-то у тебя конфуз приключился в этот
день. Какая-то чернуха. Уже Зорин попался на крючок,
уже попался Слава. (Нет, они позже попались.) А где-
то уже и пьянка шла полным ходом. И уже замечания
делались по этому поводу. Но у тебя, помнится, все нор-
мально тогда было. А потом, как ты сорвался, я точно и
не упомню. И с чего. А было это в тот день, когда пошли
ругань и скандал, и ты пошел к ихнему начальству и вы-
ложил, что ты о них, греках, думаешь. И они унюхали
от тебя спиртное… Верно говорю? Верно. А, еще что
вспомнил! Накануне вы с Хуаном, стармехом, которого
ты менял, и с Курилой, капитаном, ходили в кабак. Кури-
ла, ты и Хуан. Правильно? И на следующий день — эта
вот катавасия с динамками. А ты уже успел похмелить-
ся. И тебя унюхали. Да еще вечером вздумали проверить
тебя в смысле наличия, а тебя уже и нет на пароходе. Там
Сайрис, или кто, позвонил, попросил тебя к телефону,
а тебя на судне нет как нет.... Не знаю, что там Курила
сказал тогда насчет тебя, но факт тот, что Курила вызвал
меня и говорит, что стармеха надо немедленно найти и
чтобы назавтра от него запаха не было, так как завтра
к нему будет повышенное внимание. И хоть малейший
запах будет, его тут же отправят домой… Что и чего? А
тебя и нет ни хрена. Стал искать — забегаю в изолятор, а
ты там чего-то копошишься, штаны, что ли, переодевал.
Я тебе и довожу:
 — Давай-ка побыстрее раздевайся и спать.
  А ты — ни в какую: «Понимаешь, Вовка, такая исто-
рия, мы в кабаке застряли, надо ехать Зорина выкупать.
Такси возле судна ждет. Он в кабаке остался, бабы там.
У нас не хватило денег рассчитаться, вот я за деньгами
и приехал.» — «Ладно, — говорю, — так и быть. Поеду.
Только приходим, отдаем деньги — и финиш. Тебе завтра
нужно быть, как огурец с грядки, нет — как стеклышко.
Трезвым.» — «Да-да, завтра как штык… как стеклышко.
А теперь едем!»
  Ну и поехали мы в Пирей, в кабак. Приехали, точно:
Зорин сидит с двумя морковками. Сильно поддатые. Я
сразу же направляюсь к нему и тебе:
 — Давай, рассчитывайся.
  Ты же — ни в какую: еще шампанское — и все!
А тут еще и эти бабы... Одна — румынка, другая —
не знаю кто, по виду, еврейка. Ты спрашиваешь:
 — Ты что будешь, виски, водку?
 — Ни виски, ни водки, ни бабы… Ни фига не буду, —
ответил я и сел за соседний столик, так как за вашим ме-
ста не было, да я и не хотел с вами тут рассиживаться.
И тут Зорин совсем уж разошелся, и на манер Кисы
Воробьянинова, бросил проходящему мимо официанту:
 — А подать нам виску-куиску!
Я ему раздраженно так:
 — Слушай, угомонись. А ты, Саша, давай, плати
деньги, сколько ты должен и мотаем отсюда к едреней
фене! Едем на судно.
Ты ни хрена, уперся... Зорин:
 — Да что ты его тут слушаешь! И ко мне: Какого
хера ты сюда приперся? Нотации тут нам читать или
что? —попер на меня.
 — Замолчи на хер, — говорю я ему, и начинаю заво-
диться. Одним словом я с ним там уже в кабаке чуть не
сцепился, потом это продолжилось на улице, пока я его
об дерево башкой не треснул.
  Кое-как я вытащил вас из кабака. Идем к стоянке
такси. Он же, Зорин, не перестает нудить: Шура, Шура...
Терпение мое стало лопаться. Я слушал, слушал эту ла-
буду, надоело:
 — Да замолчишь ты, наконец!
  А ему — хоть бы хны. Он опять попер на меня. Тут я
начал ему мозги вправлять конкретно и по существу:
 — Если ты со стармехом пьешь, это еще ничего не
значит. Субординацию надо соблюдать.
  Он же продолжал на меня катить бочку и первый
меня за грудки схватил. Я его как шандарахну об апель-
синовое дерево, которое нам по пути подвернулось. С
дерева апельсин упал. Машинально я поднял апельсин
и положил в карман, отвлекся, не хотелось мне на улице
перевоспитывать молодого Сашу Зорина. Мы, наконец,
поймали такси и прикатили на пароход. В этот вечер все
так и получилось, — остальное уже было довеском. Да к
тому же у Ивана еще полбутылки виски оставалось. Ты
добрался и до него.
 — Я помню, у Курилы брал ночью бутылку, но не
помню, тогда это было или после.
 — Тогда это было, тогда. После кабака.
 — Курила дал, что ли?
 — Нет, тогда ты туда-сюда, надо, мол, еще доба-
вить — и баста. Разговорились. Сидели мы втроем: ты,
Иван и я. Слово за слово. Ты мне: мне бы вот еще чуть-
чуть и я пойду спать. 2-3 грамма не хватает. Хорошо.
(Мы ж тебя еще не знали!). Иван достал пузырь. Ты как
увидел его... Потом, после возлияния, ты уже попер к Ку-
риле. В это время Куриле звонил Сайрис. А я перед этим
передал тебе, что Курила мне сообщил. Ты мне или не
поверил, или решил проверить, но когда мы прикончили
этот «Олд мул», ты в порыве благородной ярости рванул
к Куриле. И только ты к нему вошел, звонит Сайрис. И
попросил тебя к телефону, видно, услышал тебя в труб-
ку. О чем ты с ним говорил, ты так и не сказал. Сайрис
тебя через трубку унюхал. Факт то, что он тебе сказал,
что с завтрашнего дня ты свободен от работы. А перед
этим, помнишь, дрючка была. Вызывали всех вас, меха-
ников, к Куриле на ковер. Сайрис вас вызывал и баню
устроил… почище турецкой или финской.
 — Да, еще тогда было ясно: всё, кранты, списывают.
 — Не надо петь, тогда еще не все было ясно! Коро-
че — пришел ты от Курилы, и говоришь: Все, мужики,
списывают меня. Мы стали тебя утешать: Да успокойся,
никто тебя не списывает. Ты же: Я вот сейчас был у Ку-
рилы, разговаривал с Сайрисом и он сказал: все, амба.
Тогда Иван мне и говорит: что за лажа, сбегай, узнай,
Вова.
  За разъяснениями я обратился к Куриле. Он туда-
сюда, пык-мык, и рассказал про этот телефонный разго-
вор. Что, мол, ты сам виноват, нечего было лезть к труб-
ке и пьяным голосом выяснять отношения.
  А потом — пошло-поехало. Начал ты: это не то и то
не то. То белое вино надо пить, то красное. От белого
вина башка не болит. Мудрый кто-то в древней Греции
пальцем указывал, какое вино когда надо пить. Потом
какой-то доктор прописал тебе красное вино пить...
 — Что ты несешь?
 — Было такое… Нес ты околесицу еще ту. «Один
хрен списываюсь, вот мне и надо жажду утолить! Пошли
на горку».
 И пошли мы с тобой на эту самую горку. Время было
позднее.
 Назавтра, или нет, на послезавтра проводили мы вас.
Тебя, Зорина и Славку Еремина.
 — Зорина списали зря, это сам Сайрис признал на-
кануне отъезда, ошиблись. Кто-то неправильно заложил.
Там этих греков, суперов, шпионов, как Тасос — пруд
пруди было. Обещал Сашке Сайрис: я тебя вызову сюда
обратно. Как же, вызвал...
 — Да, ну и накануне, в честь вашего отъезда, ребята
сбегали на причал, достали винчика, «Метаксу». Коро-
че, организовалась очередная пьянка-гулянка. А тут, на
следующий день приезжает Зиммер-Циммер, с Кипра, и
еще хрен его знает кто с ним. Три рыжих таких мордатых
немца. Пришли, туда-сюда. Долго говорили с Курилой.
Не знаю, что они там обсуждали. Потом организовали
в столовой встречу с экипажем. А тут наш боцман по
кличке Достоевский, с похмела (накануне епошил под-
ругу на пассажире «Маршале Бирюзове»), заснул на
этом собрании, пока нам всем мозги чинили-вправляли:
«Мы все знаем, мы делаем вам одолжение, мы знаем,
что вы, русские, работать можете, но мы и то знаем, что
вы — пьяницы. Последние события наглядно подтверж-
дают это. Мы рискнули, пошли на контракт с вами. У
нас была мысль отправить вас всех домой. Но мы идем
вам навстречу и еще на один риск и решили продолжить
с вами контракт. В последний раз. Если что-нибудь по-
добное повторится, тогда...»
  А Достоевский уже храпеть начал, сука. Стас его
толкнул в бок, тот и вскочил с перепугу. Вскочил и смо-
трит, что такое? Ну, встал, давай, говори. А немец еще
речь не окончил. Коля с места и в карьер:
 — Я хочу слова!
  Серега стоит, смотрит то на немца, то на Достоев-
ского. Серега переводил немца. Ну, немец сел, дав по-
нять, что пусть Коля продолжает. И тот понес, оседлав
похмельного коня:
 — Да мы вас уверяем, что мы понимаем, что мы
осуждаем то, что у нас случилось. Вы учтите на вашей
фирме, что все будет задерись и даже лучше... Мы при-
ложим все свои силы и все свое дыхание ради процве-
тания вашей фирмы, мы...— и пошел травить баланду,
как на партсобрании, не остановить. Серега смотрит, не
перебарщивает ли Достоевский, он уже зашился перево-
дить его. Но смотрит, немцы довольны. Вот так вот мы
начали новую жизнь, без вас, не жалея дыхания своего.