Шпионская история. Серия 7. Часть 2

Серия  7.Часть 2.
  Оберлендер встретил ее холодно. Он не встал ей навстречу, как обычно.
-- Подождите, Шульц, в приемной, -- приказал он жандарму.
-- Слушаюсь, герр майор.
Ларсон, не дожидаясь приглашения, села на стул и закинула ногу на ногу, стараясь держаться непринужденно, смело.
-- Чем обязана, герр майор? -- спросила она таким тоном, каким разговаривала с офицерами, приходившими в отдел с какими-либо просьбами. -- Я могу вам быть чем-нибудь полезной?
-- Можете. Но почему вы называете меня «герр майор», а не доктор, как прежде?
-- Почему я должна вас называть доктором? Вы -- майор абвера.
-- Откуда вам это известно?
-- Разве это секрет для служащих германской армии?
-- Вы не служите в германской армии.
-- Я работаю в отделе германской армии, а это одно и то же.
-- Ну, а на кого вы работаете, это вопрос особый. Особый! -- подчеркнул Оберлендер.
-- Это становится забавным, -- сказала Астрид, внутренне вся сжавшись.
-- Не столько забавным, сколько печальным.
-- Вы начинаете говорить загадками, майор.
-- Мне все известно, фрау Ларсон, и лучше будет, если вы во всем признаетесь мне.
-- В чем я должна вам признаться?
-- Фрау Ларсон, вы умная г женщина. Вы красивая, молодая женщина. У вас вся жизнь впереди. Зачем вы впутались в это дело? Зачем вы стали шпионкой? Разве вы не знали, что у шпионов короткая жизнь?
-- Шпионкой? Чьей?
-- Ну уж, конечно, не шведского короля. Кстати, что написано на могиле вашего отца?
-- А почему это вас интересует?
-- Вопросы задаю здесь я!
-- А если я откажусь на них отвечать?
-- Не откажетесь!
-- Тогда задавайте мне вопросы по существу. В чем вы меня подозреваете?
-- Я задаю вам такие вопросы, которые нужны следствию.
-- Следствию? Я арестована?
-- А вы думали, я пригласил вас для светской беседы, а жандарм был вашим кавалером? Не валяйте дурака, фрау Ларсон, или как вас там?
-- Хорошо. Задавайте свои вопросы.
-- Что написано на могиле вашего отца?
-- Только имя, фамилия и годы жизни.
-- Больше ничего?
-- Больше ничего.
-- Вам не изменяет память?
-- Нет. Вы сомневаетесь, что я -- Ларсон?
-- Вопросы задаю здесь я, -- повторил Оберлендер.
-- Спросите генерала Макензена. Вы, кажется, присутствовали при нашей встрече, -- напомнила Ларсон.
-- Генерал Макензен не видел вас много лет. Вы были девочкой, когда он видел вас в последний раз.
-- Мне говорили, что вы опытный контрразведчик...
-- Кто говорил? -- вцепился Оберлендер.
Она допустила неосторожность. Говорил Кёле. Но она не может назвать его фамилию.
-- Это имеет значение? -- Ларсон лихорадочно искала вразумительный ответ.
-- Прошу вас отвечать немедленно.
-- Оберштурмфюрер Дойблер.
-- Дойблер? Этого не может быть!
-- Я не стану разубеждать вас, господин майор, и на это у меня есть свои причины.
-- Какие причины?
-- А такие! Я не должна была вам этого говорить!
Она выдержала тяжелый взгляд Оберлендера.
-- Вы учились в Ростоке? В каком году вы закончили университет?
-- В тридцать втором.
Оберлендер открыл ящик стола. Покопался там в бумагах, как бы испытывая терпение Ларсон. Наконец достал какую-то фотографию.
-- Вот ваш выпуск. Внимательно посмотрите фотографию и назовите фамилии своих сокурсников.
-- Боюсь, что всех не назову.
Оберлендер все еще держал фотографию в руках. Не торопился передать ее.
-- Вы что, не помните своих сокурсников?
-- Прошло десять лет. Немалый срок. Какие-то имена могли и забыться.
-- Но ведь Кёле вы помните?
«Кёле! Что он знает о Кёле? Почему он вспомнил Кёле?»
-- Что же вы молчите, фрау Ларсон?
-- Кёле я не знала. Мы учились на разных курсах. Он уже заканчивал университет, я же только поступила.
Оберлендер протянул наконец фотографию Астрид. Достаточно было одного взгляда, чтобы понять: фотография -- липа.
-- Это не наша группа. -- Ларсон почувствовала себя увереннее. Оберлендер шел вслепую.
-- --  Вы  печатали Бергманну донесение, а в нем назывались  фамилии, врагов рейха.
«Бергманн? Что мог сказать ему о ней Бергманн?»
-- Каждый день в разных бумагах перед моими глазами проходят десятки фамилий и, естественно, я не могу все запомнить. Сейчас, когда вы сказали «Бергманн», действительно, припоминаю, печатала по его просьбе, -- подчеркнула Астрид, -- кое-какие бумаги.
-- А почему Бергманн обратился к вам с просьбой печатать сугубо секретные материалы?
-- Бергманн не знает немецкой орфографии.
-- Не знает орфографии?
-- Да, представьте себе. Это легко проверить!
-- Он вам платил?
-- Конечно. Или вы думаете, что я стала бы делать сверхурочную работу ради его красивых глаз?
-- Как вы предупредили этих пятерых? У вас есть сообщник?
-- Не понимаю, о чем вы говорите?
-- Не притворяйтесь, фрау Ларсон.
-- Мне начинает надоедать этот разговор.
-- А мне -- нет. Вы не ответили на мой вопрос?
-- По-моему, ответила. Я не понимаю, о чем вы говорите. Какое отношение я имею к людям, которые были указаны в донесении Бергманна?
-- Этих людей предупредили, и они ушли. Пытались уйти. Двоих мы поймали. Они признались, что их предупредили.
-- Ну, а я какое отношение имею к этому? И почему вы вспомнили об этом спустя столько времени?
-- Вы все понимаете, и вам не уйти от прямого ответа. Вы помните эту историю, хотя действительно прошло уже немало времени. Сначала вы сделали вид, что не знаете этих фамилий и вообще ничего не помните, а теперь вы сознались!
-- Может, вы назовете мне фамилию моего сообщника? -- спросила Ларсон.
-- Нет. Это вы мне его назовете! «.
Оберлендер поднялся, подошел к двери, распахнул ее.
-- Шульц. Отведите фрау Ларсон в камеру. Я даю вам последний шанс. Подумайте. Если вы чистосердечно во всем признаетесь, может быть, я смогу спасти вас от смерти. И еще один, последний вопрос: дом на Николаевской, 79, вам известен?
-- Что это за дом?
-- Я знаю все, фрау Ларсон. И только от вашего чистосердечного признания будет зависеть ваша жизнь!
В камере было сыро и душно. Оказывается, под зданием комендатуры располагались камеры предварительного заключения. Жесткий топчан с матрасом, набитым стружками. Стол и стул, привинченный к стене. Окно заделано решеткой.
Правильно ли она вела себя? Надо ли было ей сразу сказать, что ей известен дом на Николаевской, что она заходила туда? Да, наверное, надо было. Ведь на забывчивость тут не сошлешься. Да, она заходила в этот дом. Ну и что? Ей необходимо было выяснить, за что отдел должен платить по предъявленному счету. Правда, ее никто не посылал это выяснить. И все-таки надо наступать! Не обороняться! Теперь ясно, что ротмистр -- человек Оберлендера.
Стояла уже глубокая ночь, а Астрид все еще ворочалась на жестком топчане. С улицы вдруг послышались выстрелы скорострельных немецких зенитных орудий, а уже потом стрекот мотора русского ночного бомбардировщика. Четыре взрыва последовали один за другим.
Вспыхнули прожекторы. В небе заструились трассирующие пули, кусочек неба был виден в желоб, пристроенный на окно. Еще какое-то время продолжалась стрельба, потом все стихло.