Книга первая. Глава 2. Ещё десять лет

ДЕСЯТЬ ЛЕТ СПУСТЯ или ЖАРКИЙ МЕСЯЦ МАЙ

Приметы бывают разные. Если, например, ладонь чешется – это к достатку. Или нос… Нет, нос, пожалуй, по другой части. Хороший шнобель должон загодя кулака чуять. А вот ежели у человека зудит… душа? Изнывательски ноет и почём зря сосёт? Да чем ближе к Москве, тем плоше! К чему бы это?

 Тут одно из двух: либо не за горой пресловутый кризис среднего возраста, либо нет. Либо она, душенька, печётся о бренном своём вместилище: двухуровневом, сверхнадёжном и всё-таки бренном. Чует беду, вот и смурнеет, бедняжка, всеми печёнками-фибрами, или чем там у неё есть. Зря я не ясновидящий, ох, зря… Костерок что ли запалить, поспрошать у стихии? Вон и лес подходящий…


Он переместился к лесу. Спугнув неожиданную авиетку, гулко прохохотал над изумлённым пилотом – не удержался!
Пять минут славы мужику обеспечено. Видал, дескать, нечто на утренней зорьке: ни дыма, ни огня – летит на меня!
Да, надобно признать, инкогнито моё весьма относительно.

Паразитирую пока за счёт тонких структур: НЛО, полтергейст… а главное – российская сверхвосприимчивость к чудесному. Что угодно, лишь бы не то, что есть! А что у нас есть? А вот что: непонятная, таинственная сила, на которую в последнее время всех собак понавешали, хороших и плохих. На то, мол, и сила. Её ведь, батенька, в мешке не утаишь.


 Да тут ещё СМИ! Журналисты – это такой народ… у-у-у – вездесущий, изобретательный! Вот приспособились неплохие снимки делать в инфракрасных лучах, и мой маскарад на них выглядит интригующе. Будоражит фантазию мой маскарад. Вот и государственные дяди в верхах заинтригованы: происходит чегой-то без их ведома и согласия – непорядок. Будто российский бардак не обрёл масштабов стихийного бедствия! Причём, давно.

 И с подачи государственных господ. А всё почему – вожделеют, подлые! Власти вожделеют… Вернее, того что она даёт: денег, известности. Как это, «политика – грязное дело»? Блеф! Дело как дело, грязным его делают политики.
Нет, власти нельзя вожделеть, не должно.

 Она есть бремя, то бишь, тягота, трудность, труд… – СЛУЖЕНИЕ! Иначе никак. Иначе Хаос, сиречь, бардак! Дикость какая… Нет, разве не дикость, когда Управление да я, грешный, уже единственные мало-мальски организующие силы в стране?! И вот, приспела нужда эти силы объединить…


Он обогнал пару мелких лесных пичуг и ухмыльнулся:
На свадьбу небось летят. Ну а я – на смотрины! Свататься буду: мой товар… Правда, частично раскрыться потребуется.
С другой стороны, чего не сделаешь полюбовно? Хоть и фиктивный союз? Э-э-э, нам нечего делить! Вот почистим обе столицы и разбежимся.


Управлению – живые, мне – мёртвые.
Промахнув невеликий лесной участок, подумал без сожаления:
А костер жечь не стоит. Всё равно не отступлюсь, беда так беда. В моей жизни мало случайного. «…И тот, кто держит руль моей судьбы, уж поднял парус!»


Эх, не фига себе… никак, Шекспир? Точно, он – «Ромео и Джульетта». А хорошо бы какую-нибудь «джульетточку» словить, в Москве девчонки красивые…
Если выкрою время – словлю! – приговорил, дрейфуя к городу, расчерченному многоярусными виньетками автострад.


 Отметил лёгкость, с какой ход мыслей принял игривое направление. И весело, от души, расхохотался:
– Душа, говоришь, у тебя зудит. А не в другом месте? Дед прав – суетен ты, Лёха!
Ну, пусть суетен, – благодушно разрешил он, – чего сейчас-то о деле думать.

 Тамбовского волка работа сама найдёт. Вот переднюю в «хрущобах», послушаю город, а ночью – на промысел. Ночью фон чище.


*      *      *


– …чайте свет, Яков Самойлович. Посумерничаем!
Командир спецподразделения ФСБ, по прозвищу Борода, невольно улыбнулся.
«Каково было лабораторной крысе Бецкому! – не без злорадства подумал он. – Забрёл бедняга вечером в свой кабинет, приустав от общества электронных информаторов, ребят, хоть и мозговитых, но безнадёжно нудных и не знающих чура…


 Забрёл, значит, он, накачанный под завязку словно торчок-предлетал… В свой директорский будуар, значит, ага? Задницу помассировать после трудовой отсидки. Ага… А там гость! И не кто-нибудь, а именно тот, по ком голова пухнет. Кто без спросу приходит, или прилетает, если угодно. Немудрено, что у лабораторной крысы душа в пятки зашла.


 Небось все пальцы себе до крови исщипал? Всё свои холёные компьютерные пальчики! А исщипамши, не ту кнопочку и придави. О, нажать-то он нажал, конечно…да не на все, так его растак! Видео запамятовал. В результате, имеем то, что имеем: звуковую дорожку интереснейшего контакта, плюс докторские слёзы на полутора листах».
Борода опять включил воспроизведение, настроился слушать.


– …Странно… Вы как будто не рады? – тихий довольный смешок и шорох, как если бы кто в кресле завозился.
Да! Он ведь в начальственное кресло залез, где и просидел всё рандеву чёрной тенью. Бедный наш док его даже не рассмотрел. А свет включить не решился.


– Я-то думал, заскочу, порадую крёстного. Вы удивлены? Ну как же! Сами так славно меня «окрестили», вы и ваш институт: «Спасатель!» – шикарно звучит, мне нравится.
Булькающий кашель…
Ага, док оживел, сейчас голос подаст.
– …Как вы… сюда… попали?..


Н-да, подал, называется. Вот и Спасателю смешно.
–…Помилуйте, Яков Самойлович, а фортка? Жара стоит африканская, понимаю. Кстати, я тут кондиционером воспользовался, ожидая вас, ничего? Ах ты, господи! Да вы присядьте, расслабьтесь! Вот незадача…У меня и в мыслях не было вас напугать…


Борода скептически хмыкнул:
– Ишь, стервец, изгаляется, тон изменил, искреннее участие изображает. А голос приятный: очень низкого тембра, но не грубый, а мягкий и мелодичный.
–…Я ведь, милейший Яков Самойлович, с нижайшей просьбой, можно сказать, со слёзной жалобой к вам!..


– …Вот как?..
Ага, это наш док приободрился.
– …Именно-именно. Дело в чём, – работать мешаете! Фонит над городом: «Спасатель!.. Спасатель!..» Ну, прямо хоть не прилетай в Москву. А всё ваш институт, то бишь ваше ведомство. Вы ведь под крышей Управления, верно? Представьте, какой это мысленный пресс! И по поводу одной моей скромной персоны.


– …Что же, прикажете не думать?
– …Ну, хотя бы не столь напряжённо.
– …Не получается, «милейший»… не знаю, как вас величать?
– …Зовите, как окрестили.
– …Хорошо. Ваша деятельность за последние пять лет приобрела такие масштабы… А сама личность такими легендами обросла, тоже не вдруг! Сделайте одолжение, развейте мрак, проясните ситуацию…


– …Затем и прибыл, Яков Самойлович, чтобы развеять и прояснить, в разумных пределах. Но, к сожалению, времени у меня в обрез. Не взыщите, – полчаса, и отсчёт пошёл. Ну, с данными на себя я уже ознакомился. Скудненько! Мафия работает лучше. Правда, их интерес отнюдь не познавательный, скорее прикладной. Знаете, такой…от термина приклад. Огнестрельный такой интерес. На предмет истребления!


Борода фыркнул: существо не лишено юмора, пусть и несколько мрачноватого свойства.
–...Нет, любознательность Управления меня больше устраивает, честное слово. Этак мило и старомодно – анкетка! Пол, возраст и прочее… Вот и пол проставлен мило: мужской под вопросом. И хоть, убей не пойму, что вас натолкнуло? – не стану отрицать, даже из духа противоречия – мужик!

 Да и с возрастом у вас неопределённость выходит: 25 – 40, ; ну что это такое? Остановимся на тридцати. Национальность?.. гм, по метрике русский. В чём дело? Ах, да! Документы, как у всех. Паспорт, прописка…и налоговая декларация, будь она неладна! Мне ведь тоже, любезный Яков Самойлович, иногда на землю спускаться приходится.


 Вероисповедания касаться не будем? Правильно, это сложная тема. И насчет адреса я умолчу. И вообще, если не пожелаю или затруднюсь с ответом, буду нем, как устрица, идёт?
– …Похоже, у меня нет выбора?
– …Абсолютно. Ах, вы верно всё поняли, Яков Самойлович! Засим, пытайте.
– …Хорошо. Начну с главного: вы…человек?
Борода навострил уши.


«Молодчага, док», – похвалил, проникаясь сочувственной симпатией к коллеге по ведомству, которого едва знал. Тоже полковника, одного звания с ним, и директора секретного уфологического центра, куда стекалась информация обо всех явлениях, выходящих за рамки обыденного. В том числе, о Спасателе. О нём в первую голову!


«Молодчага, так его! – бушевал Борода, – так его, нелюдь хвостатую! От мутантов уже мутит, – скаламбурил он, – расплодились ведь как, «тоже люди!» И тоже у них права есть, даже фракция своя в парламенте имеется: чуть что, с зелёными объединяются, в защиту окружающей среды. Совместные акции проводят. Ну это понятно… они, как пострадавшие от массовых захоронений…


Да не чего-нибудь, а всякой высокотоксичной и радиоактивной мерзости, которую везут со всего света и закапывают где попало. Долги, вишь, нечем платить! Долгов-то нахватали ещё в двадцатом веке, а теперь расхлёбываем. И хлебать – не перехлебать… Мало обычных мутантов, теперь ещё этот тип на нашу голову, будто кроме заботы нет. Тут мафия давит, бои по всей стране.

Бандиты экипированы не хуже моих парней, да чего там, лучше! Надо смотреть правде в лицо: у них деньги, а значит, власть. Стрижём-то мелочь, до главных не дотянешься, – руки коротки. Вот и ищем союзников…из преисподней! Это ж надо, Спасателю кланяться! В копыта его, или ещё того похуже…


Эге, а пауза затянулась, – спохватился Борода, – не иначе, субъект в «затруднении». Ишь, по столу барабанит…когтями! Как там его в народе кличут: «хозяин»? Вроде лешего. Или домового. Народ-то мудр!..»
– …Вот ведь, какой ёмкий вопрос, Яков Самойлович,
и в моём случае требующий пространного ответа. А я спешу. Но делать нечего, сам напросился. Я бы сказал: и человек тоже. Устраивает?


Борода гоготнул понимающе, но тотчас оборвал смех. Ага, уже интересно.
– …Вижу, не устраивает. Тогда так: белково-плазменная структура. Двухуровневый режим существования.
– …Всегда?
– …Нет, по мере необходимости, – уточнил Спасатель.
Борода заволновался, почему-то решив, что док не спросит, забудет или стушуется. Но тот спросил.


– …Это связано с тем, что вы…можете? Во что трудно поверить, но приходится, – факты заставляют!
– …Да, Яков Самойлович, могу и делаю, потому что могу.
– …Сколько их? – спросил док.
Благоговейно-то как, прямо слеза прошибает, – скривился Борода. И чуть не пропустил ответ.


– …Если брать не только по России…ну, тысяч…около двухсот наберётся. Нет-нет, не одни воскрешённые! Я стараюсь помочь всем, кому больно и плохо.
«Да, это правда, – признал Борода. – Что бы там не стояло за его тёмной душой, он не врёт. В последние годы работать стало полегче. Значительно легче! Вот почему у начальства такой интерес к Спасателю.


 Но правда и другое! Эти его «воскрешённые» уже не люди. Нелюди они, как и сам Спасатель. Все с паранормальными отклонениями, и все почему-то бегут с насиженных мест. А почему?.. Зачем бы лояльному обывателю бросать всё: работу, связи, подчас и семью, и драпать куда глаза глядят, лишь бы подальше и поглуше? Зачем, если нечего скрывать?! Не-е-ет, что до меня касаемо, то я бы о другом его спросил.


 Я бы спросил, ДЛЯ ЧЕГО он это делает? Потому что у него определённо есть цель. И сила. Огромная, абсолютно бесконтрольная сила. В этом смысле он действительно хозяин и может всё. Настолько ВСЁ, что страшно становится…»
Бороде припомнились те его, двухгодичной давности, переживания, когда спецназовский вертолёт отшвырнуло на пять километров от места деятельности загадочного существа. Вновь почувствовать себя песчинкой, которую некий гигант равнодушно сощёлкнул с ладони, было неприятно и унизительно.


 Борода хмурился, вспоминая…
…Его заставили вылететь, оторвав от важной оперативной текучки. Начальству некого было кинуть на свежий след по объекту «Спасатель», и командир «крысоловов» тут оказался под рукой! В иное время он бы только обрадовался интересному поручению: пронаблюдать и, по возможности, постараться пленить неуловимого до сих пор нарушителя.


 Но за взрывом на монорельсовом «Москва – Петербург» стояли чернорубашечники, а они, как активные распространители наркотиков, интересовали Бороду куда больше. Он недоумевал, почему вместо поиска авторов взрыва, должен заниматься совсем другим, вне сферы своей компетенции, делом? Но, разумеется, делиться подобными сомнениями с подчинёнными  не стал.


Крупная катастрофа, результат теракта, сверху выглядела не страшно, скорее игрушечно-бестолково: груда скользко-блестящих вагончиков, в беспорядке обсевших насыпь и лесную закраину по обе её стороны. Вертолёт начал снижаться, опередив стрекозу телевизионщиков, и…очутился весьма далеко! Неповреждённый, работающий в прежнем режиме, так что группа отделалась лёгким испугом.


Вернулись, конечно, уже понимая, что их «не пустят». Что всё хитроумное спецназовское снаряжение не пригодится. Что оно для людей, а не для…чёрт знает кого. И бойцы, чертыхаясь, заспорили, к какому классу может принадлежать этакое существо. И сгоряча – вообще его выдворили за земные пределы.


Борода не вмешивался в их трёп, – хоть так компенсируют неудачу. А внизу уже суетились борта скорой помощи, на зависть беспрепятственно. Им «дозволялось» забрать раненых. Мёртвых нигде не было видно. И никогда не бывает видно во время оживлений ни их, ни Спасателя. После – другое дело! Сидят недавние покойнички – обычно в рядок – и лупают глазами.


 Голые, страшные, все в шрамах…Но это сперва. Пациентов Спасателя, лишь для проформы, везут в больницу, а по дороге те обрастают свежей кожей.
И ещё кое-что вспомнилось Бороде, – кусок выбитого взрывом рельса. Это когда их часа через два «впустили». Сам Спасатель конечно уже сгинул, никем не замеченный, а они, стоя в хаосе разбитых вагонов, созерцали его «метку».


 Меткой и был рельс. Длинный такой кусок, метров пяти, если его разогнуть. Но он был согнут! Ровно, кругло сведён подковой и выставлен напоказ у насыпи: литера «С», эмблема Спасателя. Зачем он это сделал?.. Не то из озорства, не то для острастки – вот, мол, я каков? А только частенько он так «расписывается».
…И Борода опять ощутил тогдашнюю бессильную злость.


– …Ах, Яков Самойлович…у меня всё с ума не идёт этот лобный вопрос: человек или нет ваш покорный слуга? Знаете, я бы поставил его иначе: сознаю ли себя человеком? И ответил бы: да!
Профессионально уловив излишек агрессии в коротком ответе, Борода с сердцем выключил запись.


Ясно, это для него больная тема. Вот и поработай с таким. Мало ли что он готов сотрудничать, – я не готов! И никто из начальников отделов, уверен. Кроме нашего Зама. Этот сукин сын, наоборот, полон энтузиазма. Небось, спит и видит себя Директором? А что… Старику скоро на пенсию.


– Ненавижу… – Борода скрипнул зубами и процедил вслух: – Выскочку этого ненавижу. Высокопарного моралиста со щучьей повадкой. Сам только и умеет победные реляции составлять, а у меня ребята гибнут – лучшие кадры!
Стоп, – приказал он себе. Закрыл глаза, посидел так немного, успокаиваясь. – Я не объективен сейчас, – признал полковник, – слишком устал, бессонная ночь сказывается. Надо принять стимулятор…


– Геннадий Сергеич?
Борода вздрогнул и поднял голову. Зам объявился без стука, как всегда. И как всегда – не вовремя!
– Вы уже ознакомились с материалом? – бодро справился он.
– Ознакомился, – солгал Борода, сам себе удивляясь.


А Зам уже вещал… Привычно многословно развёртывал сияющие перспективы будущего сотрудничества. Где заглавная роль отводилась, конечно же, Управлению, а Спасателю – исполнительски-подчинённая роль.


Отлично понимая, что заместитель Директора ищет в нём союзника, Борода изнывал. От неловкости. Во-первых, потому что был против альянса, но главное, он испытывал к сидящему перед ним человеку острую неприязнь. И не мог отделаться от ощущения неискренности. Так бывало всегда, когда он слушал Зама.


И он по-настоящему обрадовался гудку видофона, который сулил обычный круг забот, может быть даже стихию боевой операции.
Слава Богу, прожекты пока побоку. Займёмся пока делом. Наркоманией и наркомафией пока займёмся! – потирал он руки, усаживаясь перед экраном: звонил дежурный.


Ни сам полковник, ни его генерал, заинтересованно обернувшийся на вызов, ни бойцы – крысоловы, мирно спящие по домам, не подозревали, что находятся на пороге событий необычайных!..


*      *      *


– Я пригласил вас, господа, в столь неурочный час, чтобы сообщить… – Шеф на мгновение запнулся и глубоко вдохнул, как перед прыжком в воду. Смятый пиджак сидел на нём неряшливо, лицо тоже выглядело смятым, опухшим, с тяжёлыми отёчными складками. Было видно, что он не ложился, даже халат не надел, занятый срочной  работой.


И две пары глаз обшаривали плоскость массивного стола, не находя следов этой работы. Лишь несколько тонких листков вразброс, а на стене – голографическая карта мегаполиса, сияющая границами секторов. Похожая на торт, неравно разделённый на три части. Большая доля – владения шефа, Кабана, как называли его двое других.

Но только между собой! Шеф ненавидел эту кличку и мог за неё отомстить, коварно и жестоко.
– ...пренеприятное известие, – по-гоголевски закончил шеф и поставил жирную точку: – Он в городе.
Две пары глаз непроизвольно метнулись к карте, каждая к своему куску, словно боясь внезапно потерять имущество.


– Я разорён, – тревожно прошептал один из приглашенных.
– А кто тебя заставлял делать ставку на «дурь»? – ехидно отозвался другой, но тоже тихо, почти не разжимая губ.
– Шеф, ваши сведения верны? – вслух поинтересовался он, имевший многие источники обогащения и потому не столь испуганный.


Шеф вместо ответа брезгливо скривил рот. Все трое знали, что канал у него надёжен. На том держалась его власть, его первенство в Организации.
– Завод в Бангкоке, оба завода в Колумбии…со складами! Всё сгорело, всё! Сырьё и готовая продукция… Полыхало даже то, чему и гореть не положено! – вскрикивая, запричитал неудачливый компаньон.


– А у нас?! – взвизгнул он, злобно глядя на шефа. – Где гарантия, что мои склады сейчас не горят?
– Уже горят, – «порадовал» шеф, – незадолго до вашего прихода я посылал наблюдателей.
– Наблюдателей?!! – белугой заревел потерпевший. – Чтобы, значит, понаблюдать, как гибнет моё добро? С-с-скотина… – упал животом на стол, проворные пальцы метят в горло!
– Спокойно, Чак. – Шеф отпрянул быстро, но не слишком, дабы не уронить достоинство. – Если это тебя утешит, мои склады тоже горят.


– Шеф, мы только хотели напомнить вам о вашем обещании, – вмешался второй компаньон, решив пустить внезапную ссору по более мирному руслу.
– Да! Ты обещал за год состряпать пушку, а сам?.. Что! Прикарманил наши денежки? – не унимался первый. – Ты и твои яйцеголовые. Я двоих потерял, лупя по этому подонку, лучших снайперов! И что?.. Эффект зеркального отражения, вот всё, что мы узнали. Твоих бы стрелков на этот эффект!


– Нет, не всё…– Угрожающий оскал шефа заставил потерпевшего притихнуть. – Не всё, что мы узнали, Чак! Мы теперь знаем, чего он не боится. А вот это… – Шеф, как фокусник, выхватил откуда-то и водрузил на стол короткое одностволое ружьё с толстым ложем. И пластиковую коробку с патронами. – Этого он испугается. Должен!
– Это новое оружие, да? Это его убьёт? – спросил Чак, нервно сглатывая в нетерпении.
– По крайней мере, очень надеюсь, – хмуро ответил шеф.


Он сосредоточенно оглядел сообщников:
– Вот что… Не полагаясь на случай, мы сами выложим ему приманку: свежий труп, а ещё лучше – несколько свежих трупов, и он клюнет.
– Всё надо организовать в ближайшие день-два, пока он в Москве, – объяснял шеф: – Стрелять теперь будем с короткой дистанции, то есть, из машины.

 Как считают мои умники, его не только дальность делает заметным, быстрое движение тоже! И чем выше скорость, тем лучше он будет просматриваться в своём коконе. Ну а сам защитный кокон вот эти ионные пули пробьют.
– Сегодня…сейчас! – яростно выдохнул Чак, хватая ружьё и коробку с патронами. Коробка была обжигающе холодна.


Провожая гостей, шеф едва скрывал торжество.
Такие дела не делают наспех. В случае прокола я сполна отыграюсь на Чаке, – мстительно думал он, – ублюдок посмел говорить со мной на «ты». И, кажется, готов был меня придушить?!


– Но если повезёт… о если повезёт… – в одиночестве грезил он, почти не веря в удачу. – Кто заложил фундамент великой победы? Чьи спецы разгадали загадку брони Спасателя? Я, мои!
Он собрал со стола ксерокопии, аккуратно скрепив их. На титульном листе с грифом «Совершенно секретно» красовался штамп Управления. Да, у шефа был надёжный источник!


*      *      *


«А вот это, ма шер, не по правилам. Ну просто ни на что не похоже это! Совершенно противу правил, уверяю Вас. Бряцать оружием на балу есть моветон, шер ами. Вы сильно потеряли в моих глазах, Мадам!»


Кивок, поклон, поворот и – скользящим бегом мазурки – по кругу, по кругу!.. Разве не весело вот так кружить? Разве не восхитительны все эти глиссады? Почти парение, почти полёт…


«Авось увлечётся танцем, а про кинжал забудет, – мелькнула глупая мысль. Но сразу вдогонку ей другая, холодная и трезвая: – Ничего она не забудет. Вот сейчас мы окажемся лицом к лицу и тогда…»
Кинжал-трёхгранник, стилет. Её костяные фаланги на рукояти… Косточки шепчутся на бесплотном, сухом языке. Резкий взмах – острый просверк на грани клинка – боль! И ещё… И ещё!..


– Стой, мон амур, дай дух перевести… – он опустился на одно колено, не позволяя себе выйти из образа и не выпустив партнёршу. Подумал беззлобно:
«Ох, и крепко досталось тебе, жиголо! Там, конечно, во внешнем мире досталось. Здесь, в «некро», всего лишь цветочки, отголоски серьёзной беды».


– Ха! – внезапно развеселился, – а ведь и впрямь цветочки. Цветы. Тюльпаны? маки?.. Нет, всё же тюльпаны. Рисунок танца кровавыми цветами, – что за бредятина, дружище? Ах, вот в чём фокус, – он начал понимать, – Костлявой Леди цветничок как будто не по нутру. Жжётся! Браво, система защиты, спохватилась, злодейка – теперь выручай. Глядишь, и вытяну поединок? Ей-ей осилю, что бы там не стряслось у нас вовне!
Подъём, пробежка, поклон… Серия парных фигур…


Кстати, а что там могло приключиться? Неплохо бы это обмозговать, пока ноги вьют кружева. Чтобы не оказаться неподготовленным. Не сделать инстинктивный вдох, например. Дышать-то нельзя…Нельзя дышать, слышишь? Пусть и очень хочется – не дыши! Ведь теперь всё жизнеобеспечение в режиме второго уровня. А на первом хаос, разрушение. Потому что я ранен…


Ранен, как последний дурак! И сижу сейчас, «подтекаю», теряя силы. На московской сижу мостовой, рядом с грудой покорёженного металла, в обществе трёх новопреставленных! И моя ближайшая задача – восстановить этих людей. Вернуть их к жизни своею волей, при благосклонном попустительстве Отца всего сущего. И во славу Его! Аминь.
…Танцуй, жиголо, танцуй!..


*      *      *


Два вихря кружат над жадными щупальцами чернильной тьмы. Над Бездной! И Бездна уже облизывается в ожидании подношения. Которая из двух Сил сорвётся с жертвенника на сей раз: пламя? живое жаркое пламя – весёлый повеса в серебряной венгерке? Или ей, Бездне, опять довольствоваться частью себя самой, бессмертной и холодной?..
…Танцуй, жиголо, танцуй!..


*      *      *


– Кши, проклятущие…
Старик завозился, заохал. Потом отвалил одеяло и сел, глотая одышку, со свистом ловя ноздрями домашнюю духоту.


– Кши!.. – безнадёжно отмахнул он блескучий рой, уже поняв, что это не мошкара никакая, а мересь в глазах, его постоянная спутница в последние дни.
– Вот незадача, – сварливо забормотал он, по привычке одинокого человека разговаривать вслух, – экая незадача… Всю жизнь был здоров, а тут… В три дни изломался, как иссохший рыдван. А всё жары…видано ли дело, чтобы в мае такие жары?..


…Он встал, не сразу, а в два захода, бережа поясницу. Тяжело протопал в горницу. Глушил жажду водой из кружки, но и вода – сладкая, колодезная, чуть отогретая за ночь – не придала сил. Будто пил он не воду, а отраву в себя вливал. И знобкая, потливая истома охватывала его. Тогда прояснело: «Это ведь я помираю».


Он засуетился. Неуклюже двинулся в спальню, не чуя ног, налитых свинцовой немочью.
– В сундук надо… там исподнее.
Натянув свежую рубаху и кальсоны, он поглядел на измятую постель и махнул рукой:
– Невмочь! На кушетке лягу, под образами. На Лёхином месте.


И всхлипнул, внезапно осердясь на себя, свою немочь. И на что-то ещё, или кого-то, в чьей власти не дать ему свидеться с сыном.
Да, сыном! Хоть и не родным, хоть и чужим… совсем чужим, может всему роду людскому чуждым. Только не мне! Не мне!


- Лёха… Сынок!.. – недужно охал старик. Достав что-то со дна простенькой ольховой шкатулки, подумал, успокаиваясь:
«Хорошо, с вечера её достал, будто чуял. А и впрямь чуял, только гнал от себя нехорошие мысли. Кому ж охота помирать? С молоду-то?!»


Он было засмеялся, но хрипло закашлял и вдруг испугался: «Успею ли?» И понял, что успеет. Достанет ли сил? Достанет, не так уж он слаб.
Старик подержал в руках зажелтелый от времени снимок, вбирая всем существом идущие от него токи, – настраивался.


– Ну вот… Теперь на покой.
Вытянулся на кушетке, уйдя в себя, отпустил все чувства и там, в себе, изготовился, подобрался и… полетел. Как та мошка на свет лампы летел он, властно притянутый силой живого огня.


– Где ты, друг светозарный? Где ты? – взывал старик, лёжа в собственной хате на выселках, над которой уже разгорался восход.
…А в искомом уголке планетарной памяти ещё не рассвело. И оттуда потягивало… жжёной резиной и… палёным волосом. И там он тоже лежал, приходя в чувство под спасительными руками. И заглядывал в очи тому, кого так хотел повидать.


Кто стал ему «донором»? Чьими чувствами воспользовался он, умиравший в тамбовской глубинке? Где в этот раз довелось очутиться? – всего этого старик не знал, да по правде, и знать не хотел. Под ним было твёрдо, в предутреннем сумраке возвышался безликий каменный короб, уходя в перспективу, – высокое здание, обычный городской муравейник. И на фоне оного – зыбким силуэтом – его ненаглядный друг. Был он в маске, и лица его не было видно.


– Фасонишь всё, глупый, – заворчал про себя старик. – Уж сколько ни спорили с тобой, сколь ни брехали, – с тебя как с гуся! Не резон, дескать, личность свою обнародовать, вот и весь сказ. А тут такая нужда приспела, можно сказать, крайность.


Он «отлепился» от зрительных центров случайного донора, прильнув к биотокам друга, в надежде, что тот «открыт» во время работы. Так бывало уже не раз. Коснувшись его сознания, старик с радостью понял, что не прогадал.


– Значит, я всё-таки посмотрю на тебя в последний разок. Увижу тебя как в зеркале, твоими же глазами… Правда, в зеркала эти шибко боязно глядеть – ну да не впервой!
Переход его утомил. И всегда-то был труден, переход в запредельное, а нынче особо. Просто сознание меркло… Временами терялся контакт с мыслеволнами друга, занятого привычным делом, воскрешением погибших.


 Привычным для него, но боле – ни для кого на свете! И место это, где он работал, никоему разумению не подлежит.
Так рассуждал старик, испытывая настоящую отцовскую гордость. И разглядывал себя…не себя, понятно, а Лёху! – высокого парня в чудно;м, военного кроя, старинном наряде. Лихо отплясывавшего об руку с нелюбезной дамой своей.


Вот и в очи смотреть сей неласковой даме не может никто, кроме Лёхи да меня, грешного, когда путешествую этак, «спутничаю» с ним, как он говорит.
…Старик любовался на дорогое лицо, отражённое в провалах глазниц, как в зеркале. И словно впечатанное в них сотнями тысяч запечатлений.
Вот всегда он так: глядит в её страшные очи и улыбается ей весёлыми, рысьими, глазами. Как власть имеющий!


– Но что это? Померещилось?…– Старик тревожно всматривался теперь не в Лёхино бесценное изображение, а в сам «подрамник». Женский остов в пышном уборе стискивал в кулаке нож и готовился им… ударить!


Разом забыв все Лёхины объяснения этого места и собственное, недавно обретённое, понятие, он дёрнулся загородить, прикрыть собою беспечного друга, который и не подумал защититься или иначе как-нибудь отвести удар. Нет, он принял его с неизменной улыбкой. Под истошный, горестный вопль старика!..


И конечно не мог услыхать этого вопля из невозможной, немыслимой дали…
Вопль перешёл в долгий хрип, потом в молчание с редкими вздохами еле теплящейся жизни, удерживаемой в утлом вместилище уже одной только волей. Несогласием умереть, пока не решилась судьба… кого? Сына или друга? Больше чем друга – сына.


– Лёха, сынок!.. Как же больно тебе… – тосковал старик, не имея сил даже дать голос с кушетки. Но продолжал досматривать танец, в бравурных ритмах невидимого оркестра, жуткий танец, похожий на поединок мёртвого и живого начал, как никогда! А огненная кровь всё струилась и падала, струилась и падала на холодный камень… капля за каплей, подобно живым цветам.


От них уж некуда было скрыться костлявым стопам безносой плясуньи, и вот она отступила на край пропасти, зайдя за скалу. И там исчезла.
– Оревуар, Мадам, до встречи! – сопроводил её Лёхин смеющийся голос. – А ловко у меня вышло, – одобрительно похвастал он, – на редкость элегантная концовка! – И прибавил, по своему обыкновению шутить над самым серьёзным:
– Не угодно ли, сударь, всякий раз устраивать себе небольшое кровопускание?


Больше ничего не расслышал старик. В нём словно бы… напряглось что-то! Для некоего сокровеннейшего усилия. Которое будет последним, понял он. И сделал это усилие.

С Е Р Г Е Й


Опять этот сон. Сон – тайна, сон – игра. Таинственная игра в невозможное, воспринимаемое как данность, буднично и спокойно. Пока спишь. Но стоит проснуться – ощущение утраты и тоска. Окаянная тоска по высокому!


«Силы небесные… Силы земные…» – напрягаю я память. Мне бы вернуться туда, хоть на миг, в заводь моих снов. Уж я бы запомнил, запечатлел! Уж я бы…
Нет, не помню. И нет мне покоя! Потому что это важно.


Это настолько важно для меня, что я готов плюнуть на все гудки из Управления. На все семь долгих гудков, символизирующих «свистать всех наверх».
– Карамба! – ругнулся я сообразно морской аналогии, но шёпотом, боясь разбудить жену. И побежал в гостиную, – видофон надрывался уже из последних сил.


– Старлей, бери тачку – дуй в Управление! На сборы… ни хрена!
Бачина голова впрыгнула в экран и пропала, чтобы впрыгнуть опять. Прямо мячик какой-то. Вот и голос у кэпа зашкаливает. Я машинально убавил громкость:
– Что стряслось, командир?


Праздный вопрос, но Бача даже не разозлился. Ну и дела…
– Будем брать Спасателя!
– В такую рань? – осмелился я пошутить.
Думал, он меня убьёт. Нет, перемогся!

 Буркнул: «Форма цивильная», – и сгинул с экрана.
…Минут через семь я был на месте. Трое наших «атлантов» уже подпирали фронтон, неподалёку демонстративно рычал джип.


– Разве ещё кого-нибудь ждём? – меланхолически донеслось от стены. Такие реплики у нас в духе Чечена. Да, это он: долговязый, невозмутимый и хладнокровный.
– Рэмбо вот-вот подъедет, – мрачно сказал Бача.


– И-и-и…всё?! – это Свисток подал голос. Без верного Балта он явно не в своей тарелке, даже заикается. Кстати, почему нет Балта? Хороший пёс нам бы не помешал. Ах да, я вместо него! Приятно сознавать себя не хуже.
– Всё, Колюха, всё, – «обрадовал» кэп. – Велено собрать «ближних», потому как дело срочное.


Свисток принял стойку, то бишь встал в позу, – сейчас его понесёт.
– Борода с нами, – поспешил я напомнить. Но Бача отрицательно покачал головой:
– Нет, его замдир вызвал, – и зло сплюнул, – это надолго.
И Колюху понесло… Наш кинолог летал с Бородой два года назад и с тех пор одержим проблемой сверхчеловека.


 «Проблема» представляется ему неодолимой, как тот рельс, про который он всем уши прожужжал.
Под угрозой «рельсовой симфонии» мы запаниковали. Выручил появившийся Рэмбо.
– Свист, за руль! – облегчённо скомандовал кэп.
– Куда ехать? – буркнул Колюха, уже газуя по Тверской.
– В госпиталь, – объяснил Бача: – Я справлялся насчёт сестры, – Ольга дежурит.
Все оживились: Ольга – это здорово!


– А потом куда? – не унимался Свисток.
Бача молчал, поигрывая желваками на скулах. Молчание затягивалось.
– Поди туда, не знаю куда… – лениво начал Чечен.
– Принеси то, незнамо что! – со смехом продолжил Рэмбо.


Необычность ситуации и впрямь походила на сказку. Через минуту мы ржали уже все. Кэп выдавал ободряюще, что наш супермен не всемогущ, хоть и рельсы в баранку гнёт. Что он, видимо, чем-то не угодил мафии. И что его нынче… подстрелили!
Насладившись эффектом, он стал подробно излагать оперативную информацию. Бача любит это дело.


– Значит, так. Час назад в Хамовниках была взорвана тачка. Трое убитых: исполнительный директор некой конторы по продаже…неважно чего, его юная пассия и шофёр, он же охранник. То есть, классно рвануло, все – насмерть. Свидетелей, по раннему времени, было две пенсионерки, страдающие бессонницей. Они и позвонили потом.


Картина такая: валяется покорёженный авто, чуть поодаль жмурики выложены в рядок, а над ними… тень не тень, а вроде облака что-то… клубится! Ну, бабульки у нас информированные, не хуже Колюхи. Враз смекнули: Хозяин чудесит, и нацелились смотреть. Вдруг, откуда ни возьмись (из-за угла, наверно) вынырнул «Бьюик», пропылив мимо «натюрморта».


Послышались хлопки, похожие на выстрелы, сразу после чего автомобиль встал на два колеса и… кр-р-р-р-расиво закувыркался на перекрёсток! Где и отправился в ад, – монотонно сопроводил Бача. – Что до натюрморта, тот, наоборот, начал оживать на глазах восхищённых бабусь.


Два убиенных, энергично суча ногами, обрели право именоваться гражданами нашего славного Отечества. Зато над третьим, в буквальном смысле, сгущалась туча. Сгущалась-сгущалась и сгустилась настолько, что из неё вылепилась фигура сидящего на земле человека. Весь в «трауре», даже лицо чёрное, как сажа. Ценители экзотики могут считать его негром, мне лично кажется, это маска.


Бача выжидательно покосился на нас.
– Продолжай, – попросил я.
– Гм, да продолжать-то особенно нечего. Ну, кровь обнаружена на месте покушения – его кровь. Над ней сейчас колдуют в лаборатории. Ещё пули…мудрёные, заливка какая-то необычная – их тоже исследуют. Мафия постаралась, конечно. У них и свои академики на прикорме есть.


– А он что же? – не выдержал Колюха.
– Спасатель-то? Слинял, как всегда. Помаячил секунду-другую рядом с голой бабой и исчез. Очухался, наверно.


Кэп сделал официальное лицо, обращаясь ко всем:
– Неизвестно, насколько серьёзно он ранен, но, похоже, для нас это единственный шанс рассекретить таинственного субъекта. И мы его не упустим.
– Да, но где его искать? – резонно спросил Чечен.


Вместо кэпа ответил Свисток, выруливая на второй ярус:
– Мутанту дорога одна – в «хрущобы».
…Теперь нас шестеро в восьмиместном джипе, нашу группу приятно дополнила Ольга. Мы въезжаем в московский «гарлем».


Гуднул видофон. У сотового экранчик с ладошку, отчего начальственный образ сильно проигрывает. Борода поделился последними данными, подтвердив догадку Колюхи.
– Объект в Ховрино, – вещал с экрана кукольный Борода. – «Раёк» знаете, конечно.
Ну ещё бы! Ночной стриптиз-бар под названием «Рай», в просторечьи «раёк». Обычно там тусуется некрутая братва из Организации (вперемешку с нашей агентурой).


– Спасатель через дом напротив, что слева от «райка». Один из агентов его засёк: промелькнул по воздуху, быстро, как птица, и скрылся в окне. Этаж пятый.
Полковник призвал к вниманию.


– Вот приказ: Спасателя – взять. Доставить в Управление. Живого или мёртвого, какого найдёте. Но! – повысил он голос, – не стрелять! Только в случае крайней опасности. Придержите свои рефлексы, он нужен живой.


– Серёжа, – позвал полковник, и я придвинулся к экрану. – «Прослушай» там хорошенько, как ты умеешь. Да, вот ещё что, не лезьте на рожон! – рявкнул Борода. И виновато добавил: – Всё-таки это нечисть какая-то.
На заднем сиденьи фыркнул Чечен, заржал Рэмбо.


– А вот ржать не советую, – Борода нахмурился, подпустил металла в голос: – Пули с места происшествия калибром – сорок пять! И они попали куда надо. Агент из бара заметил: спина у летучей бестии была красная. Так вот, нечисть не нечисть, но уж во всяком случае не человек. А я что-то не шибко верю в альтруистские наклонности нелюди. Тем более, раненой и обозлённой.


– Тогда какого чёрта его трогать! – взорвался Рэмбо.
Полковник «доходчиво разъяснил»:
– Потому что мы – Федеральная Служба Безопасности. А всё, что вне нашего контроля, – потенциально опасно.


– Даже если он не враг? – встрял неугомонный Колюха.
– Это уж не вам решать, – быстро сказал Борода, – ваше дело – доставить его в Управление. Задача ясна? Ясна. Действуйте! И поторопитесь, надо опередить мафию.



*     *     *



– Ну что, Серёга, что? – Бача нетерпеливо дышал мне в затылок. На лестничной площадке замерли ребята и Ольга с медицинской сумкой через плечо. Я слушал…
Так слушал наверно тысячу раз за годы службы в органах.

 Если накатит, мог даже узнать, сколько бандитов скрывается в помещении, определял концентрацию их и количество стволов. Конечно уши тут не при чём, просто я каким-то образом ощущаю чужое опасное присутствие. За этот свой дар и получил кликуху, из-за него считаюсь в группе этаким талисманом удачи.


– Опасность чуешь?
– Нет. – Я пояснил: – Он или ушёл, или того… преставился!
– Выходит, квартира чистая. А может не та квартира, Слухач? – с надеждой спросил Бача.
– Та самая, кэп, – заверил я. – И он был здесь, наследил, как никто. Тут такой фон, командир…я никогда с подобным не сталкивался, – энергетика бешеная!


– Угу, – Бача вынул отмычку. – Ольга, останешься здесь! – приказал он. – Войдёшь, только когда позовём. Если позовём.
Замок – одно название. Вот мы уже в прихожке, с оружием наготове. Тесно, пыльно и темно – стен почти не видать. Тонкий луч золотым ручейком на полу – это из ванной. Я шепнул Рэмбо: «За мной!» – предоставив остальным заниматься комнатами.


Распахиваю дверь, – никого! В ванне кровь сгустками, брызги воды…
Проход на кухню – и снова кровь – много! Подсохла уже, ботинки ляскают. Хлопнула дверь: одна… другая…– это ребята.


Кухонное окно – обвиняюще голая рама. Стекла нет, даже разбитого. Зато имеется кучка рыхлой блестящей трухи на подоконнике – стекло. Бывшее! Рэмбушка ткнул стволом: видал, мол? Да, отсюда он вошёл, вот и кровь на столе.


Холодильник, раковина, плита, – очень всё старое, замызганное… Обои клочьями на стенах… По углам груды банок из-под пива. И назойливый мерный стук, – кран подтекает. А ребят не слышно. Тихо, очень тихо в квартире. И тревожно.
Я медлю. Что-то держит меня здесь, словно магнитом притягивает – кровь… кровь этого существа! Сбивает, мешает настроиться. Но я уже «слышу» его. Какая всё-таки мощная энергетика…


Это в комнате, – надо туда! И мы бежим…
– Стоп. – Приказ беззвучный, прямо в мозгу.
Замираем, я и Рэмбо, позади «скульптурной группы», довершая композицию. Не пошевелить ни рукой, ни ногой – всё одеревенело. Даже дышать трудно. Можно только смотреть. На него! Мы и смотрим во все глаза. Несколько долгих мгновений…


Он в кресле, левее окна, в тени. Без маски и голый по пояс. Разочарование: человек, обычный. А кого я ожидал увидеть?.. Чудище с рогами и копытами?
Сидит, скрестив на груди руки, поёживаясь, не то от страха, не то от холода. Скорее от холода, он много крови потерял.

 А бояться ему кого? Уж не нас ли?! Я восхищён, как он нас!.. Кошу глаза на Бачу: Бача унижен, Бача зол. У остальных реакция та же. И будто почувствовав это, Спасатель нас отпустил.
…Пять стволов брякнулись на затёртый паркет и… заюлили к его ногам, словно живые! Он потрогал ботинком ближайший лучевик, но не стал поднимать, продолжая «осмотр».


И вот мы стоим, переминаясь, под его взыскующим взором – безоружные, но свободные! Дышим с шумом, как после кросса.
– Кто старший? – внезапно спросил Спасатель низким, густым голосом.
Бача вышел вперёд:
– Я.


– Каков приказ?
– Доставить вас в Управление.
Он с интересом прищурился на кэпа:
– В любом виде, надо полагать?
Тот кивнул.
– И вас только пятеро?…


Прозвучало не без издёвки, справедливой притом, оттого особенно обидно. У ребят аж ноздри побелели. А он:
– Ну и как же вы собирались выполнить сей категоричный приказ? При помощи этого? – и наступил на кучу стволов перед собой.
Бача вытер вспотевший лоб:
– Приказа стрелять не было, только доставить вас в Управление.
– А если у меня другие планы?
Кэп угрюмо молчал.


– Ясненько… – засмеялся Спасатель. Откинулся в кресле, совсем потонув в тени, и весело посверкивал на нас оттуда.
Момент, когда он очутился на подоконнике, уловить не удалось никому. Вот только что сидел, расслабившись, и вдруг!.. вырос на фоне окна – мускулистый, гибкий – выпрямляясь, держится за шпингалет. Сейчас откроет, и поминай как звали!


Даже Бача опоздал среагировать, хоть был к нему ближе всех. Рэмбо, ракета-Рэмбо успел! Сдёрнул с окна на пол, повалил и, уже на полу, отправил в нокаут. Отстоял, значит, честь родного Управления!
– Молодец, лейтенант, – похвалил Бача, надевая наручники.
– Лишнее, лишнее… это лишнее! – донеслось с пола. – Кстати, сойдите с меня, всю грудь истоптали.


Бача вскочил как ужаленный. А тот был уже свободен! Стальные браслеты буквально растаяли на нём. И вот он на ногах, а мы стараемся справиться с этой дикой, весёлой силой!
Он даже не отбивался, просто стряхивал нас, будто котят, забавляясь. Ему было интересно, нам – нет. Всё, чего мы достигли, это оттеснили его от окна. Зато попали в зону действия стульев, тумбочек и полок.


 Они здорово затрудняли перемещения, всё время норовя кинуться в ноги, или упасть на голову. Грохот стоял страшный. Не знаю, чем бы всё кончилось, – в самый разгар баталии в нас врезался женский визг. Визг сменился рассерженным воплем:
– Перестаньте сейчас же! Как вам не стыдно?!!


И нам пришлось «перестать». Потому что нам стало стыдно. Всем. Даже ему. Кричала-то Оля. Самая красивая девушка в Управлении…эх, чего там, на всём белом свете! Так считает бедняга Рэмбо, давно получивший отставку. А жаль, отличная была пара.
Да, Ольга красива, но в гневе – просто божественно хороша! Из нас никто ещё не видал её в гневе, поэтому мы слегка обалдели.


– Какие леди! – ахнул Спасатель и поперхнулся в немом восторге. Теперь он и думать забыл удирать, наоборот! Весь являл неодолимое желание остаться!
Мы с недоверием наблюдали внезапную метаморфозу, готовясь возобновить потасовку. Напрасно. Он целиком был поглощён созерцанием. Он наслаждался. Нет, что я говорю, – упивался! видом замечательного существа в ультрамодном комбинезоне, удачно обрисовывавшем соблазнительные выпуклости.


– Ты как здесь оказалась? – ляпнул Бача, нарушив очарование момента. – Почему без разрешения? – ещё усугубил он.
– Дверь была не заперта, – с вызовом ответила Оля. – А вы такой шум подняли!
– Какие леди!..
Укрощённый Спасатель схватил стул и отнёс к окну. Галантно взяв под локоток, препроводил туда же взволнованную девушку – усадил.
– Позвольте сумочку? – не сказал – промурлыкал восхищённо..


Теперь он на свету и его можно лучше разглядеть, в пылу сражения не до того было.
Наш недавний противник оказался весьма высоким шатеном почти кинематографической внешности. Почти! Веснушки ведь не на всяком лице уместны, а он таки был конопат… Но всё устроилось, когда он улыбнулся, – на редкость подходящая улыбка!

 Я почувствовал, что тоже невольно улыбаюсь в ответ и смущённо перевёл взор. С лица на фигуру. Лучше бы я этого не делал.
Он стоял вполоборота к окну, занятый исследованием Олиной сумки. Свет падал ему то на грудь, то на спину, выхватывая серию шрамов, затянутых тонкой розовой плёнкой.


Один – под левым соском. На спине…туда вообще лучше не смотреть, – сорок пятый калибр! Никто бы не выжил…
– Как вы себя чувствуете? – робко спросила Оля.
– Отвратительно, – охотно поделился Спасатель. – Мне едва не свернули челюсть! – и продемонстрировал свежую ссадину.
– Смажь ему зелёнкой, – съехидничал Рэмбо.


– А вас, между прочим, не спрашивают, – сварливо заметил Спасатель. – Вы, между прочим, уже сделали своё чёрное дело, – напомнил он. – И вообще, приберитесь наконец в помещении! Насорили, понимаешь…
На это возразить было нечего. Рэмбо и Чечен кое-как навели порядок, а мы со Свистком извозились в пыли, разыскивая наши стволы по всем углам. Спасатель мирно рылся в медикаментах.


– Столько всего и ничего толкового, – подытожил он. – Надо глюкозки принять!
– Уходить надо, – не выдержал Бача.
– Да-да, – немедленно согласился Спасатель. – Вот приму укол, выпью чашечку кофе… Мне без сахара! – заявил он, подставляя Ольге свою царапину и мученически закатывая глаза.
…Я отправил себя на кухню, готовить кофе – почему бы и нет? В коридоре меня догнал заполошный крик:
– Там, под ванной, мой камуфляж!..


И «камуфляж» я нашёл: куртку и маску, липкие от крови. На кухне сунул всё в старый пакет. Успел порадоваться наличию кофе в дому, но тут Бача подгадил мне настроение. Нарисовался, и с ходу:
– Что ты думаешь об этом клоуне?
– Он не опасен, – осторожно сказал я, водружая на плиту кофейник. И чувствуя Бачино несогласие. Плевать! Я не мальчик-автоответчик, всё принимающий к сведению. У меня свой резон есть!


Кэп какое-то время скептически наблюдал, как я закипаю. Быстрее кофейника. Хмыкнул и достал сотовый.
– Да, Геннадий Сергеевич, да. Порядок! Задание выполнено… почти. Здесь он, с нами. Не удерёт…Надеюсь! Чего удирать? При таком-то уходе… Старлей вот, кофе ему… Ольга тоже… фингал. Ну, приложили слегка… Обижаете!


 В порядке самообороны. – Бача сделал честные глаза. – Он тут такой полтергейст закатил… Нет, сейчас притих, воркует… С Ольгой, разумеется! Её прелести… они на него действуют умиротворяюще. Нет, в Управление не хочет. Наотрез! – кэп ехидно покосился в мою сторону. – Заявил, что у нас нечисто. В каком смысле? А чёрт его!.. Объяснять не стал. На явку? Есть! Если с Ольгой, то… Есть. В каком он состоянии?! В цветущем! – гаркнул Бача. – Вы лучше спросите, в каком состоянии мы. У меня, например, уже стойкая аллергия на этого нахала.


Выслушав указания, кэп обернулся ко мне:
– Сейчас двинем в Шереметьевский, туда и полковник подъедет, когда освободится. Нам велено пока всячески ублажать наше…сокровище.
Поиграл желваками, наконец, не выдержал:
– Давай, Серёга, выкладывай, нечего в молчанку играть. Что уж такое открылось тебе прозорливому? А дуться на меня не стоит. Я не экстрасенс, как некоторые, и вижу только то, что вижу. Лично меня увиденное раздражает.


Сыпанув в кипяток кофе, я сказал! Раздельно и чётко, чтобы лучше дошло:
– Он хороший человек, Бача, добрый и весёлый. И необязательно быть экстрасенсом, чтобы это понять.
– Продолжай, – кивнул кэп, – добавь ещё пару штрихов к портрету живой легенды.
– Добавлю, – уверил я. – Вот тебе для начала, как экстрасенс. Мне тут несколько образов удалось схватить, – фон уж больно хорош! А он ведь не знал, что я тоже…
– Ну-ну, – поторопил Бача, – что за образы?


– Ночные картинки: авария, больничные палаты…хоспис, по-моему. Ещё подвальный притон для наркоманов. И всё – за одну только ночь! Он всю ночь, Андрюха, людей спасал. А кроме того, выполнял нашу работу.
– То есть? – вскинулся кэп.
– Вот то и есть! Он для Организации враг номер один, потому что наркотики истребляет. Находит склад и сжигает дотла. И нынче жёг, за что и пострадал.


– Ты точно видел, ну…про наркотики? – недоверчиво спросил кэп.
– Можешь не сомневаться, – подтвердил я. – Он вспоминал с удовлетворением, по аналогии с подвалом для торчков. Знаешь, как это бывает: вспомнил одно – расстроился, а память тут же подсунет другое, для успокоения. Мол, меньше наркоты – меньше таких подвалов. И это ведь очень по-человечески, Андрюха! Вот и нас он не тронул, а мог бы, – напомнил я. – Следовательно, это доброе существо, добрая сила. Поэтому я и опасности не ощутил. Никакой.


…Мы вышли из кухни, я с чашкой, а Бача с пакетом. Установившееся согласие надо было использовать.
– Вот ещё что, кэп. Он нездоров, покушение не сошло ему даром. К тому же он голоден и хочет спать, – твёрдо заявил я.
– Понял, – серьёзно кивнул Бача. – На явке есть диван, жратву прихватим по дороге, нам тоже перекусить не помешает.


За время нашего отсутствия Спасатель успел одеться – разжился рубахой! Гордый Свист наглухо застегнул пиджак, прикрыв волосатую грудь, а его должник отсчитывал баксы. Спрятав их под пепельницу: дескать, свои найдут, чужие не догадаются, он одарил меня лучезарной улыбкой:
– А вот и кофе!
И с удовольствием выпил чашку, не присаживаясь.


– Уходим, – скомандовал Бача.
Все благополучно дошли до двери и там… застряли.
– Автограф! – внезапно завопило «сокровище», опять ныряя в комнату. – Без автографа нельзя, – убеждённо басил он, озираясь.


Мы, вынужденные продефилировать за ним, в душе  поминали чёрта, – он был невозможен!
– Сойдёт! – и, выцапнув из пачки флюоресцентный фломастер, он скрылся во тьме подъезда. Опомнившись, мы рванули следом.


…На обивке двери сияла надпись парадоксального  содержания:
МЕНЯ НЕТ!
СПАСАТЕЛЬ.


               


Рецензии