Невозможно забыть

Она сидела, обняв колени, вся разбитая и потерянная. Всю ночь не спала, даже на несколько минут не смогла задремать. Впрочем, это естественно. Стив тоже не спал, она это знала. Всю ночь стояло напряжение в воздухе, но ни один так и не заговорил. После ссоры, ночь проведенная в одной постели, всегда мучительна. Каждый знает, что другой не спит, ну просто не может этого не чувствовать, но оба пытаются притворяться спящими и не дышать. И в такую ночь, ты просто молишься, чтобы будильник зазвонил, как можно быстрее! Но когда Стив уехал на работу, ей стало еще хуже. Всегда вот так, натворю дел, а потом жить не хочется, – думала она. И главное, что никто не верил, а она всегда раскаивалась искренне, вся душа наизнанку выворачивалась.

Что же это за наваждение в моей голове все эти годы. Уже прошло пятнадцать лет, а все не могу забыть. Вроде и не любила его никогда, а все из головы не выходит. Одолел. В пятницу в театре мужа назвала его именем. Так неловко, так глупо вышло, и покраснела вся, а Стив даже не обратил внимания, он никогда не обращает, это и не в первый раз. Впрочем она никогда не упоминала о своем романе с Джеком. Даже когда знакомство между людьми начинает переходить в близость, и каждый делится какими-то прошлыми увлечениями, она выкладывала ему все, но никогда не упоминала имя Джека.

«Да почему же это имя вообще постоянно крутится в моей голове, катастрофа какая то. Да и ладно бы имя, имя то понятно от чего, а ведь и он сам стоит перед глазами». И ведь были-то они вместе всего каких-то пару лет, а со Стивом бок о бок все эти годы. И не жалела никогда, что расстались. Ну или убедила себя, что не жалеет. Вообще постоянно ссорились. Она никогда не могла при нем расслабиться, почему то не доверяла себе в его присутствии. Всегда сдерживала свои желания и сто раз обдумывала фразы, от этого казалась какой-то зажатой что ли.  Может, будь она самой собой, все сложилось бы по-другому. А он подавлял. Он заставлял ее – невозмутимую, стесняться и краснеть, даже сейчас краснеет, думая о нем. Но это пустое. Пустое и прошлое.   Джек был старше на семь лет и почему то считал своим долгом, сделать из нее «человека». Постоянные нравоучения. Комментировал каждый ее поступок, докапывался к мелочам в поведении, одежде и даже к выбору друзей. Да ведь ему тогда и тридцати не было, он просто родился старым занудой. А Стив он такой милый и заботливый, всю жизнь ее понимал. Никто не понимал и не признавал ее поведения, а он – да. Ему ничего не надо было объяснять, он просто чувствовал ее. Даже его родители перестали ее осуждать с годами, потому что он так обернул ситуацию, дав понять, что только она самое важное в его жизни. Однажды так и заявил, что еще один косой взгляд и ноги его больше не будет в их доме. Теперь только она моя семья, а вы – родственники. Вот какой он, Стив.

Он всегда, всегда восхищался ею: пьяной, взрывной, творящей глупости, разносящей гостиничные номера во время истерик, веселящейся без повода ночи на пролет, врывающейся к нему в кабинет во время рабочего дня в чем мать родила под плащом. Она могла позвонить внезапно и сказать, что в аэропорту и улетает на Бали, или еще куда, просто потому, что ей вдруг стало скучно в городе. -Не переживай, скоро вернусь, ну или бросай свои совещания и лети вслед за мной. Иногда он бросал все и летел. Он просто любил в ней эту неуемную энергию и желание жить. Скучать уж точно не приходилось. Джек тоже любил, но хотел подчинить, сломать, окутать своей властью. А Стив берег, берег как нечто очень ценное и хрупкое.  Он даже не сердился, когда ее поведение оставляло след на его репутации, он просто расстраивался.  Ему не хотелось читать ей лекции и превращаться из мужа в строгого отца , но в его взгляде появлялась какая-то тоска. Она это замечала и становилась на какое то время шелковой и покладистой, и все очень быстро забывалось. А уж она вытворяла, дай Бог. Вообще никто не мог понять, как политик мог жениться на модели, маячащей во всей скандальной хронике. А он знал, что она повзрослеет и успокоится и не пытался отнять у нее молодость. И ведь какой замечательной хозяйкой и матерью она стала.  И вот все друзья ему завидовали. Дома у них было всегда тепло и уютно. Она красивая, всегда безупречно одетая, с обворожительной улыбкой на лице. К тридцати она превратилась в настоящую женщину с идеально сформировавшимся вкусом. И он продолжал восхищаться ею. Где бы они не появлялись, она становилась центром внимания и ему хотелось кричать, что это его жена.  Не будь она ею, он бы женился на ней вновь сию секунду. Однозначно идеальная пара.

И как она вообще допустила всю эту ситуацию! Связаться с мальчишкой. Хороша, нечего сказать. Год назад на курорте увидела его и обомлела. Вылитый Джек, вот только Джеку сейчас почти сорок, а этот совсем ребенок. Джек из прошлого, ее двадцатипятилетний Джек. Сама подошла, а он и растаял. И почему молоденьким парням всегда льстит внимание женщин за тридцать. Взял бы да отшил ее, нет же, весь задрожал и растянулся в глупой улыбке. Всю следующую неделю провели в ее номере. Пляж их не интересовал, еду заказывали. Он тешил себя мыслью, что она без памяти влюбилась. Такая шикарная женщина и влюбилась в него, мальчишку.  Но ведь вряд ли хочет мужу насолить, по ней видно, что дома на руках носят. А может вышла замуж за миллионера по расчету и теперь развлекается. Но ведь это ее идея закрыться в номере и никуда не выходить, значит все-таки влюбилась. Он не хотел думать, что ей просто нельзя с ним засветиться. Нельзя выходить из номера. В отеле куча знакомых. Они прятались и растворялись друг в друге.

А может она и влюбилась, только не в него, а в копию Джека в нем. Это же надо как похож, ну как две капли воды. И даже курит как Джек и манера говорить та же. Как будто и не было всех этих лет, брака, ребенка. Она упивалась каждой секундой проведенной с ним, не спала практически, все рассматривала его лицо и тело. Какое же божественно красивое тело было у этого мальчика. А поцелуи. С такой страстью целуются только в молодости. Семь дней пролетели. Нужно было взять себя в руки, собраться и лететь домой. В последний день раскисла как дура, расплакалась, еще и в любви призналась этому малолетке. Даже Стиву уже лет пять не говорила, как любит его. Ох, лучше бы об этом не думать. Так стыдно. И ведь главное стыд, он внутри тебя. Он пожирает тебя, от него не спрячешься под одеялом и не смоешь водой. Она сегодня утром провела несколько часов в душе, вся сотрясаясь от рыданий, все натирала и натирала себя мочалкой, как будто это освободит от содеянного. И ведь остановиться не могла, намыливалась и терлась несколько часов подряд. И рыдала. И даже не рыдала, а открывала перекошенный рот, пытаясь закричать, но спазмы сковывали горло и звука не было, а только слезы и судороги по всему телу.

Прилетела с курорта, попыталась отвлечься на семью. Но мальчишка из головы не идет.   До сих пор чувствовала его запах на своем теле, его нежную кожу, его прикосновения. Вспоминала, как он любил гладить ее по низу живота и по всему телу бежали мурашки. Какие же нежные пальцы у этого мальчика. Стиву в глаза не могла смотреть, говорить с ним не могла. Это была первая измена за четырнадцать лет брака. И ведь раньше то, когда ее поведение оставляло желать лучшего, она никогда, никогда не изменяла Стиву, хотя могла загулять и не придти домой ночевать, и никто даже не сомневался, что у нее куча любовников, а она просто отрывалась где то с подругами. А сейчас, когда все привыкли думать о ней, как о идеальной жене, это и случилось. И от этого еще больше чувствуешь себя грязной и виноватой.

Постепенно все забылось, снова стала высоко поднимать голову. Однажды поехала по магазинам, вышла из торгового центра. На тебе, стоит юнец у машины. Как то нашел, выследил. Видимо в двадцать пять, еще не пропало желание играть в рыцаря. Кинулся обнимать, хорошо бы никто не увидел. Повезло еще, что именно в этот день захотела сама поехать за рулем и отпустила водителя. Нашла в себе силы отказать. Только не здесь, не в этом городе изменять Стиву. Он стал преследовать и названивать. Появлялся на одних с ней вечеринках. Присылал цветы. Со временем сломал ее волю, добился своего, сняли номер в маленькой гостинице, стали встречаться. Вот уже полгода, как длились эти встречи. И вчера она ждала его в номере в обычное время. Стук в дверь. Открыла. Стив.

Интересно, как давно он знал. Наверно понял еще тогда, встречая ее в аэропорту, после отдыха. Когда она вышла к нему из зоны прилета, зарделась вся и отвела взгляд. Врать то она никогда не умела. Не считала нужным. Не совершала, по ее мнению дурных поступков. А тут да, виновата. Стив вошел и сказал, что она должна сейчас же сию секунду, выйти с ним из этого номера и забыть, все, что здесь когда либо происходило. И что дело не в его карьере, ожидающих у входа папарацци и предстоящих выборах, а ради их брака и ради его к ней любви. Ради него, она должна сейчас же покинуть этот номер, а он клянется никогда ее не упрекнуть. В глазах у него стояли слезы. Так он ее любит, несмотря на боль, которую она ему причинила.

«А жить и правда не хочется, а может я себя и обманываю. Жить то хочется и даже ой как хочется, но по-другому. Все изменить. Себя в первую очередь. И хочется чтобы именно меня виноватую, единственную во всем виноватую сейчас обняли и пожалели. Ну что со мной не так. Самым близким, я всю жизнь делаю больно». И ведь Стив вчера пожалел и обнял и сказал, что любит. « И это после всего!» И она вспомнила, как он крепко прижал ее к себе и сказал, что никогда, никогда ее не отпустит. От этого еще больше хотелось выть и лезть на стену. Ну уж лучше бы побил, наорал, выгнал из дому, в конце концов ушел бы сам. Ну чего ради он такой благородный, думала она. Даже возмущает его уравновешенность и спокойствие. В конце концов, разве может нормальный мужчина такое прощать. А ведь он совсем не тряпка, ее всегда бросало в дрожь, когда она слышала его разговоры с подчиненными. Да и вообще скольким он жизнь поломал на пути к власти. А дома всегда такой мягкий и уютный, именно уютный. С ним ей ничего не было страшно. И тут резко, как грозовая туча на нее накатило чувство безграничной любви к Стиву. И она уже не понимала, то ли она действительно так бездонно его любит, то ли это чувство благодарности. Ведь он ее пожалел, милый Стив. Он все понимает и вчера он все понял. Он, как никто чувствовал, от чего она совершает свои безумства. Бедный Стив. Ну вот и новая волна слез, всего полчаса как успокоилась, накачав себя валерьянкой. Сколько интересно вообще можно плакать.  Она схватила телефон, хотела позвонить Стиву и сказать, что любит его, но не смогла поднять свинцовую руку. «Просто не могу, пусть даже он меня простит, а я сама себя не могу». Ее, как ножом ранила мысль о сыне.  Джек! Да как она только посмела назвать сына в его честь. А Стив ничего и не знает, поэтому никогда и не реагирует на ее оговорки, ну подумаешь назвала его именем сына, велика беда. Да знал бы он только, почему она вообще дала сыну это имя, и какие сцены из памяти оно достает наружу. И о чем она только думала двенадцать лет назад. Хотя о чем вообще могла думать истеричка, решившая излечить запой беременностью.

Если не любила, почему же он имел такую власть над ней. Она вспомнила, как когда то они смеялись, валяясь на кровати в отеле, что если им даже не суждено быть вместе, она обязательно назовет сына его именем. Что он может ей не верить, а она возьмет и назовет. И ведь хватило же ума действительно взять и назвать. И она ведь не просто дала ему такое же имя, она назвала его именно в честь Джека. Нет, этого Стив уже не сможет простить. Этого просто невозможно простить. Двенадцать лет она, глядя на их сына, думала о другом.

А ведь тогда же в отеле, он пообещал ей, что не свяжет свою жизнь ни с одной другой женщиной. Что будет ждать ее, десять, двадцать, тридцать лет, не сменит ни адреса ни телефонного номера, потому что уверен – она однажды придет. Так глупо, но ведь она то выполнила свое глупое обещание, может и он ждет ее сейчас. Да это смешно просто!

Тот отдых был их последним совместным, вернувшись домой, она вскоре ушла от него. Как же часто этот день всплывает в ее памяти и всегда невыносимо мучительно ноет сердце. Она собирала свои вещи, суматошно, беспорядочно носилась по квартире, сшибая все на своем пути. А он молча сидел на диване и непрерывно курил. За два часа ее сборов он не проронил ни слова, не поменял позы, не предпринял никакой попытки остановить ее. А ведь все в нем говорило о жуткой боли, его огромное грузное тело выражало сплошную боль. Сидел опустив голову, съежившись, одна рука безжизненно была опущена на колени, другой он сжимал сигарету.  Огромный мужчина напоминал забитого воробья. И она смотрела, и ей надо было кинуться к нему и заорать – да что же мы такое делаем – но он вызывал такую жалость, что ей хотелось поскорее убраться из этой квартиры, растоптать его, уничтожить, никогда больше не видеть и не искать встреч. В этом была вся она. Если решила, то делала здесь и сейчас и никогда не оборачивалась, не возвращалась. После она много раз натыкалась на мысль, что ошиблась. Единственный раз в своей жизни сделала непоправимую ошибку. Разбила все вдребезги, без возможности склеить. До сих пор задыхается, вспоминая тот день. Но ведь и он, он тоже думал, что надо рвать, разбивать, крушить их непонятную любовь и любовь ли? Он думал так же, раз ничего не сказал, не поднял голову, не схватил, не встряхнул, не вырвал чемоданы из ее рук, не догнал на лестнице. Он ничего не предпринял, решительно ничего. И этим она всегда оправдывала свой поступок. Двое не могут ошибаться, говорила она себе. Даже в воздухе тогда пахло концом. И стены знали, что она больше не придет. Все, абсолютно все кругом, кричало о разрыве.

От воспоминаний ей страшно захотелось курить, не курила с беременности и тут вдруг так невыносимо захотелось. Она пошла в кабинет к Стиву и взяла сигару. Это было непередаваемое чувство, вновь затянуться после стольких лет. Почувствовать, как никотин медленно оседает на клеточках горла. Какое блаженство. И зачем она вообще бросила курить. Хотелось быть идеальной для Стива. После того то,  как ему перепало вылавливать ее пьяную по бильярдным в непонятных компаниях, ей хотелось стать для него идеальной. Бедный Стив, сколько же он натерпелся. Однажды она даже угнала машину в Финляндии, просто так. Они отдыхали на лыжном курорте и ее видите ли возмущало, что никто не закрывает своих машин. И просто захотелось пошкодить.  Никто только не оценил ее шутки. Хорошо хоть не далеко уехала, просто переставила машину на другую парковку. Но эта шалость очень дорого обошлась Стиву. Ну еще бы, куда уж финнам до ее чувства юмора. Такой скандал разразился.

И как только Стив все это терпел, Джек бы не терпел, он вообще не переносил ее пьяную. Но Стив скорее не терпел, а позволял. Он просто давал ей возможность наслаждаться жизнью. И его полная защита, давала ей безграничный простор для сумасбродств. А Джеку почему то всегда хотелось нравиться окружающим, зачем? За любым количеством алкоголя следовали ссоры, эти бесконечны ссоры и упреки. А ведь Стив сам практически не пьет, а с Джеком они частенько напивались вместе, а потом  шли часовые разборки, упреки и непреодолимое желание надавить на больное, растоптать друг друга. И мир, после ссоры и битой посуды. Что может быть слаще мира, после войны. Это была настоящая страсть. От них с Джеком пахло сексом и страстью. Но где же Джек теперь. Что с ним стало. Удивительно, что за все эти годы они ни разу нигде не столкнулись. Тогда он учился в аспирантуре, хотел стать профессором. Наверняка стал и читает где-нибудь свои лекции, у него к этому просто дар.

Она знала, что вскоре после ее ухода он женился. Всем было понятно, что женился для забытья, на какой-то типичной домохозяйке,  с заурядной внешность курицы-наседки. Зачем спрашивается. Очевидно, что от отчаянья. Но ведь и какая она стала теперь – идеальная домохозяйка. Ее дом и ее брак вызывают зависть и восхищение. Ей тридцать пять, пьянки и скандальная хроника в прошлом. Обрела идеальные манеры и вкус, а может это жило в ней всегда, просто хотелось наиграться, испить все пока позволял возраст, ведь на идеальность можно оставить всю жизнь после тридцати. И ведь сейчас даже никто и не вспомнит, как она громила все на своем пути.

Джек три года как развелся, почему то общие знакомые всегда считали своим долгом докладывать ей о его жизни. Не нашел милый Джек счастья с курицей. Злорадные мысли, но ничего нельзя с собой поделать. Его развод был бальзамом для ее души. Она то замужем за успешным политиком, красавица, любима, мать. Но вот почему же его развод так ее обрадовал. Пора уже признать, что не может она жить без него и хватит врать Стиву. Столько лет врала. Вот только в ее случае, она не врала. Она искренне верила, что правильно ушла и правильно вышла замуж за Стива. И только сейчас осенило. Только сейчас призналась себе, что вся ее жизнь без Джека, это фальшь. И что она жила так красиво в сущности для него и ради него. Ведь не мог же он все эти годы не читать газет и не смотреть новостей. Однозначно знает все про ее идеальный брак. Ей хотелось досадить ему этим идеальным браком, она и пить то только для него перестала. На мол смотри, что есть мужчина ради которого, я сама, по доброй воли, могу измениться. Не осуждениями надо было брать, а заботой.

Джек. Милый Джек. Где же ты сейчас. И она схватила телефон и набрала номер, который так и не смогла стереть из своей памяти. Как только воли хватило, не звонить все эти годы. А ведь даже хотела заявиться к нему на свадьбу, подруги держали, чуть ли не привязав.

Длинные гудки. Почему то, когда звонишь трясущимися руками в прошлое, даже два гудка кажутся вечностью. На третьем готова бросить трубку, как будто сто лет провела в ожидании ответа. На том конце провода

- Алло

-Здравствуй Джек

-Здравствуй Салли

Молчание…