Русская колония в Потсдаме

     Екатерина II, радея о процветании империи, поселила на российских землях в Саратовской, Харьковской и других губерниях добротные колонии немцев, шведов, французов и других переселенцев. Польза от того была всем немалая.
         А что известно нам о русских колониях за границей и их житье-бытье в чужих землях? Может, пора вспомнить и о них?

    Мне не приходилось бывать на земле  Германии, где в самом сердце ее красуется старинный Потсдам. Вот там-то издавна и образовалась колония русичей с фруктовыми садами, избами и своей в золоченых куполах православной христианской церковью.
       История сей колонии необычна, и стоит о ней поведать.

       В дерзкую эпоху наполеоновских войн Пруссия держала вначале сторону Бонапарта, но когда Кутузов погнал французскую армию прочь с российских просторов, незадачливые ее маршалы, спохватившись, поспешили заключить с Россией мир и, потупя очи долу, стали ее союзниками.
      — Куда же теперь будем девать русских военнопленных? — вопрошали друг друга прусские вояки.
     — А давайте для начала создадим из этих голосистых мужиков русский песенный корпус.    Но... прикрепим этих певцов к нашему 1-му гвардейскому пехотному Александровскому полку, и дело с концом, — порешили они.
     Дабы не обойти ненароком да не обидеть российского императора Александра I, прусский король Фридрих Вильгельм III обратился к тому с просьбой — прислать и подарить ему русских военных песенников. Мол, дюже любит он смалу Россию и все русское, особливо ее задумчивые песни.

    И вот, 25 марта 1813 года Александр I милостиво подарил новоиспеченному союзнику целый военный хор наших соотечественников, в коем среди бравых рядовых красовались восемь усатых унтер-офицеров и фельдфебелей. У владык свои прихоти...
    Зазвенели звонкие литавры, забили частую дробь гулкие барабаны — и со свистом-песней зашагали наши солдатушки, обряженные в немецкие кожаные мундиры в рядах прусских гренадеров аж до самого великого Парижа. Надо заметить, что за нешуточный военный поход во Францию получили они русские наградные медали. Выходит, не лыком шиты были наши певцы-бойцы.
     И звучали после боев среди чужедальных виноградников и оливковых рощ то разудалые, то печальные русские песни. Да так звонко, что доносились они до ушей короля Фридриха Вильгельма, который и сам разумел маленько по-русски.
      — Желаю завсегда слушать искусных песенников, особливо во время трапезы, — повелел он. И хор с тех пор не раз певал за уставленным заморскими яствами и напитками королевским столом, услаждая музыкальный вкус прусского владыки.

     А когда подошел зябкий ноябрь 1815 года и наша гвардия возвращалась под «ура» из Парижа в Берлин, расщедрившийся император Александр I направил в этот хор короля пополнение из русского гвардейского полка.
     Дело в том, что из первых песенников кто от боевых ран скончался, а кто на чужбине так закручинился, что изглодала его, замучив до смерти, тоска-разлука по матушке-России.
      Наконец был разбит в пух и прах треклятый Бонапарт, и рады были воротиться в родные березовые края и в избы под соломенными крышами наши запевалы-песенники. Ан не тут-то было...

    Наступил уже 1827 год.
   — С победителем французов императором Александром Павловичем мы давние и великие друзья были, — изрек напыщенно вельможам Фридрих Вильгельм. — Посему велю устроить в Потсдаме на свои личные золотые русскую колонию и наречь ее Александровской, в честь российского государя.
    - Сколько песенников в живых-то осталось? Только 19? Ах, жаль-жаль, а было-то человек 60, — вздохнул горестно король. — Поселить всех их в этой деревне. Построить каждому унтер-офицеру и фельдфебелю по двухэтажному, а рядовым — по одноэтажному бревенчатому дому. Да снабдите их по реестру инвентарем хозяйственным, кухонной и прочей утварью. Чтобы было все у них, как на святой Руси. Но свободы этим удальцам не давать! Исполнять!

    Застучали бойко топоры, завизжали пилы, и вскоре, как грибы, выросли ладные дома русской колонии. Красовались рубленые избы с крутыми крышами да резными конями наверху, радовали глаз затейливые деревянные кружева карнизов и наличников. Степенные немецкие бюргеры, попивая пенистое пивко, обсуждали неожиданное появление русобородых соседей и сочувствовали:
     «Веры они не нашей, им и помолиться-то богу негде».
     А поселенцы выходили на высокие крылечки и подолгу глядели вдаль. Там, за ухоженными капустными грядками и вишневыми садами, за зубчатыми замками и раздольными реками осталась их родина, остались их сердца.
    Вот так    и очутилась здесь русская колония.

    Местные жители дивились выходкам задиристых русских военных. Как-то попал в Потсдам разжалованный в солдаты волжский дворянин Колычев. В городе, где располагалась главная войсковая квартира, оторвила Колычев (отличный стрелок — бил ласточек на лету), шутя перестрелял вмиг королевских фазанов-красавцев. Король разгневался, а затем махнул рукой на бесшабашный поступок. А Колычева за бои с французами произвели в унтер-офицеры, и был он ординарцем у Кутузова до самой его смерти.
    Вроде хорошо все было у колонистов, женились они на белокурых фрейлинах, и забегала по колонии подраставшая пацанва.
     Но только числились русские приписанными к прусскому гвардейскому пехотному полку: памятуя о шпицрутенах, исправно в цугундерах выбивали они сапогами пыль на плацу да изощрялись в ружейных приемах.
     Понятно, что эти православные русские, заброшенные безжалостно волею своего императора в чужой край, не мыслили себе обыденной жизни без своей христианской церкви, о чем ходатайствовали перед властями.

     И вот, наконец, было принято решение заложить рядом с колонией среди большого тенистого парка на Церковной горе храм святого Александра Невского. При участии русского царствующего дома возвели храм весьма скоро.
     Жарким июльским днем 1829 года на освящении храма присутствовал сам российский государь Николай Павлович:
     — Эта небольшая, но изящная церковь по душе нам, — одобрил он святое дело.
     Тускло светилась ценная церковная утварь, пожертвованная русскими дарителями, да со старинных образов в прохладной полутьме смотрели строгие лики святых: мол, не забывайте нас.
     Император у иконостаса прочел в благоговейной тишине выписанные на особой доске имена почивших на чужбине соотечественников с указанием сроков кончины каждого. Рядом с именами усопших сиротливо висели русские и прусские медали.

    ...Неумолимо бежало время, и ушло в мир иной первое поколение русских колонистов. Увы, молодежи стали ближе нравы и язык земли немецкой, призабылась родная речь отцов.
Богослужение в храме святого Александра Невского на церковнославянском языке совершалось все реже и становилось все менее понятным потомкам колонистов.
     К тому же окружали «русских немцев» люди иной веры. Посещение же протестантских церквей делалось для этих русских все более и более естественным. Там они могли слушать молитвы и проповеди на единственно понятном для них немецком языке.
   Да и дети их, будучи уже прусскими поддаными, обязаны были обучаться в немецких школах, что не укрепляло в них православной веры предков.

     Дабы укрепить веру отцов на чужбине, взялся смело за дело настоятель Берлинской посольской и Потсдамской церквей протоиерей А.П.Мальцев, столп православия в море протестанцизма.
     Поразмыслив, толковый Мальцев смекнул:
    «Начнем с малого — с малых чад. Устроим поначалу для детей свою церковно-приходскую школу».
     И вот по утрам в субботу побежали в школу, которая располагалась в доме одного из колонистов, ребятишки русских поселенцев, поспешали туда нередко и их отцы-матери. Перевели на то для них специальные учебники.
     Прослышали о новой школе и в военных немецких корпусах: «Грешно нам не извлечь пользы из этого богоугодного дела. Будем-ка посылать в школу на уроки своих православных кадетов-греков да румын; все поменьше будет религиозных распрей да расквашенных носов». Так на уроках закона Божиего и священной истории рядом с сопливыми ребятишками появились молодцеватые кадеты.

     А тут у отца Мальцева и подспорье объявилось: один из местных образованных немцев взял да и перешел с женой в православие — и помощником оказался незаменимым. Службы в церкви стали совершаться чаще, колонисты стали ревностнее их посещать. Под сводами зазвучал хор прекрасных мужских голосов.
     О, теперь больше звучало в церкви ясных, доходчивых православных проповедей. Пусть и на немецком языке. Немало молящихся с благоговением и интересом следили за службой.
   Писали: «Сильное и глубокое впечатление производила эта православная обедня, совершаемая в русском селе, но вдали от родины на чужом немецком языке!».

     Листая как-то толстый пожелтевший, столетней давности журнал «Русский паломник», я натолкнулся на заметки о протоиерее Мальцеве.
     Оказывается, еще до его появления протоиерей В. Палисадов издал для употребления православной общины в русской колонии Александровка небольшую книжицу избранных мест из литургии святого Иоанна Златоуста. Однако издание сие было неполным, а со временем и оно поистрепалось да пропало из обращения колонистов.
      Отец Мальцев, видя потребность в сей книге, смело предпринял новый немецкий перевод божественных литургий святых отцов Иоанна Златоуста, Василия Великого и Григория Двоеслава.
      Печатали то изящное издание в Берлине, в лучших немецких типографиях. Русские летописцы церковной жизни за границей назвали его «чрезвычайно удачно выполненный труд протоиерея А. П. Мальцева».
      «Будучи далеки от мысли, что настоящее издание свободно от недостатков, — свидетельствует современник, — ...оно не будет излишне как для скромных потребностей нашей небольшой общины, так и для всех наших братьев во Христе...».

     В те давние годы потсдамская православная церковь являлась достопримечательностью и украшением города, а служба в ней привлекала в праздники толпы протестантов и католиков.    
       Интересно, что эту необычную колонию-поселение охотно осматривали многочисленные путешественники. Принимая ее за музейный экспонат, любопытные туристы нередко, раскрыв двери в избу, заставали за обеденным столом семейство здравствующих хозяев, аппетитно хлебающих наваристые щи.
    Потсдам — древний исторический город — не может быть чужд всякому русскому сердцу.
      Ведь там до настоящего времени бережно сохранилось русское поселение Александровка с русскими избами и русскими потомственными фамилиями Григорьевых, Шишковых, Яблоковых.

      Чем я могу завершить этот рассказ о связи времен и поколений? Отец мой, взятый в плен под Сталинградом, пройдя пекло лагерей в Германии,   с помощью люксембургца Дайбеных Ивана бежал из лагеря и скрывался.
      Был освобожден из фашистского плена американскими войсками в Люксембурге. Занимаясь затем репатриацией наших солдат и граждан, он, командир роты, объездил в поисках их многие города и порты Германии, Франции и Люксембурга.
      До сих пор он, офицер запаса, и моя мать, угнанная войной в плен с Украины сельской девчонкой-несмышленышем (они познакомились с отцом в трудовых лагерях Люксембурга), вспоминают с  города Бордо, Кельн, Клёве,Диффердинген и тех простых немцев, люксембургцев и французов, которые не дали им умереть с голода и скрывали-прятали их во время побега из плена.
 
  ...Жаль, что не был я в Потсдаме в русской Александровке и что вряд ли смогу прижать к сердцу тех добрых людей, которые в пламени войны спасли заброшенных на чужбину отца и мать...

НА  ФОТО: 1945 год. Федор Бичехвост (слева сидит) с английскими солдатами во время работы по репатриации россиян из Германии.