Абсолютный ноль

     Он хотел просто позабавить друзей, а в благодарность получил от них эту, пусть и необидную, но странную шведско-латинскую кличку-прозвище, Цельсий.
     Анекдотец-то был и впрямь смешным, когда он, совершенно случайно, в почти сорокоградусную жару, стоявшую в тот август на Москве, нажал на кнопку обогревателя, который был забыт подключенным в розетку с зимы и заметил это только тогда, когда жара на улице уже спала, а у него продолжалась. Мало, что грел разогретое, еще и за энергию пришлось заплатить, как за год.
 
     Сам Андрес Цельсис, тот, что изобрел шкалу, изобрел ее криво. Температура поднимается и опускается нелинейно, когда ниже нуля или выше ста (да и внутри этого диапазона не все так гладко). Фаренгейт, надо быть справедливым, был еще глупее. Он принял за ноль минус 32 по Цельсию лишь на том основании, что то была самая холодная зима в его жизни. Лишь тупые америкосы да тормозные англичане пользуются такой шкалой даже и сегодня. Умнее всех был Кельвин, начав считать от места, когда из тела в принципе невозможно извлечь никакой тепловой энергии. Он назвал это абсолютным нулем. Именно в эти -273,15 по Цельсию и скатился мой Цельсий, отчего и такая неуместно-научная преамбула.

     Все случилось так, как случается и все на этой необъяснимой рациональному мужскому разуму земле, из-за женщины. Элина, так экзотично звали ту девушку, что положила начало и конец этой, с позволения сказать, экзотичной истории. Красавицей назвать ее было никак нельзя. Очень все портил нос. Был он несколько, мягко говоря, крупнее, чем требовала классическая архитектура. Глаза тоже были большими и голубыми, что в принципе приветствуется в женщине, но в паре с таким носом составляли образ больше карикатурный, нежели приятный. Но они, глаза эти, так умели выразить страсть, порыв, так умели вовремя налиться оскорбленной слезой, а, когда надо, рассыпаться брызгами смеха или молниями гнева… В общем, настоящее зеркало души. В этом-то и было все дело. Она подкупала любого мужчину своей непосредственностью, своей всегдашней вывернутостью наизнанку, ей невозможно было не верить. Попался на это и Цельсий. Он и так-то был рассеян (мы с вами помним про калорифер) да еще, как все такие недотепы, и влюбчив. Уже через минуту после знакомства с кем бы то ни было, богом данное ему воображение рисовало ему не то, что он видит, а то, что ему вдруг привиделось (или женским каким волшебством или просто запахом внушилось). Потому-то он и не замечал почти уродливости своей новой подруги. Впрочем, нужно уж быть честным, фигуру она имела идеальную. Так часто поступает несправедливый господь. Либо даст милому лицу такое тело, что хоть святых выноси, либо наоборот. Так или иначе, Цельсий влюбился сразу и по уши, не ведая, что у господа есть выверты и по хлестче. Сами судите…


- Послушай, Цельсий, - ей почему-то очень нравилось звать его именно так, хотя звали моего героя просто Ваня. Слишком просто. Да он, собственно, и не возражал. Он, вообще, никогда ей не перечил. – Поехали сегодня кататься по Москве-реке. Тут рекламируют, - водила она пальцем по какой-то желтой газетенке, - новую фенечку, «Ночная блудница» называется. Пароход отходит в одиннадцать от Речного и пыхтит со скоростью пешехода через всю Москву, а та ему вся, во всем своем неглиже. Красиво, наверное, - горели ее голубые блюдца. – Я ведь, хоть и родилась здесь, ночную Москву видела только из окна, из которого ничерта не видно.

     Надо ли говорить, что Цельсий подчинился, хотя мало себе представлял, чего там можно увидеть в августовской кромешной темноте, кроме миллиарда огней миллиона сирых квартир. Москва - не Манхеттен, а пятиэтажный блин на несуществующих семи холмах, площадью 1000 квадратных километров, по десяти тысяч ртов на квадрат. Разве можно на звезды посмотреть? Но для этого зачем плыть? Хотя, с темной реки они должны быть ярче.

     Теплоход с почему-то именем Карл Цейс, был зафрахтован какой-то левой компанией под какие-то мутные нужды. Но деньги не пахнут, и он отшвартовался от причала Речного вокзала ровно в одиннадцать. На верхней палубе они были одни. Слышалось, что внизу что-то творилось шумное, но влюбленная пара глядела на звезды, некоторые из которых нет-нет, да срывались в темные воды Москвы-реки. Тогда Элина хлопала в ладоши и кричала: «Я успела! Я успела загадать!».
- Как много, однако, у тебя желаний, Элина, - искренне удивился Цельсий, ибо сам не то, чтобы не поспевал за звездой, а просто на ум не приходило, чего же он хочет больше всего на свете. – В августе звезды сыплются с неба пачками.

- И пусть сыплются, - рассмеялась она, - мне все равно мало. Мир соткан из неисполнимых желаний, из нереализованных возможностей. Если уж тебе нечего желать себе, пожелай что-нибудь для меня.
- Что, к примеру?
- Пожелай мне…, ну хоть вот нормальный нос.
- У тебя нормальный нос. Ты хочешь быть барби, как все, как миллионы других? Тебе надо гордиться своей внешностью, а не стыдиться ее. Господь  дарит внешность и ее не выби…
- Господь! – вдруг выкрикнула Элина с каким-то диким остервенением. – Господь твой - козел! Вот кто твой господь!

     Девушка вдруг закрыла лицо руками и заплакала. Цельсий обнял ее за плечи. Элина была, конечно, эксцентричной, эпатажной, взбалмошной, какой угодно, но никогда еще он не видел ее такой…, такой и яростной и беспомощной одновременно.

- Что с тобой, Элли? – мягко сказал он.
- Поцелуй меня, Ваня, - вдруг назвала она его по имени. Впервые назвала.
Ваня поцеловал, но на душе его вдруг стало тревожно. В этом ее «Ваня» было что-то, от чего спине его почему-то стало холодно.
- Ты любишь меня?
- Конечно, Элли.
- Крепко-крепко? До смерти?
- Да, Элли.
- Как женщину любишь?
- И как женщину и как человека, - все более настораживался Цельсий.
- Тогда поклянись, что, во-первых, никому и никогда на свете не раскроешь ту тайну, что я тебе поведаю сейчас и, второе, выполнишь то, что я скажу.

     Цельсий замялся. Любил-то он искренне, но толи эта темная река, толи таинственный ее голос, в общем, он почему-то не ждал от ее тайны ничего хорошего. Легко клясться предмету своей любви, но с завязанными глазами… Это секс с завязанными глазами возбуждает, а вот клясться сделать неизвестно что…

- Клянусь, - решился-таки Цельсий, хоть все внутри него сопротивлялось этому. Такова любовь. Мужская любовь.
- Ну, хорошо, - решилась и Элина.

     Точнее, она давно уж все спланировала. И этот ночной теплоход, и пустую палубу, и даже этот звездопад. Женщины, вообще, в сто раз разумнее мужиков, никогда не бросаются в омут головой, не отпускают одну ветку, не ухватившись за другую.

- Мне нужно на месяц съездить в Таиланд, в Бангкок, и я прошу тебя поехать со мной. Впереди сентябрь, месяц трудовых отработок и мы его просто прогуляем. За это не выгоняют из университета. Первого октября мы, как все приступим к занятиям, а на католическое рождество мы поженимся.

     Вообще-то о свадьбе речь у них никогда еще не заходила, они даже еще и не спали друг с другом. Цельсий, как и предчувствовал, понял, что здорово вляпался. Ему вдруг захотелось перепрыгнуть через перила палубы и плыть, плыть, плыть… Он, конечно, любил Элину. Это обычная мужская реакция на подобное.

- А почему в Таиланд? – взял наконец он себя в руки.
- Там такие операции дешевле чем у нас, а опыта у тех врачей в сто раз больше, чем у всего мира, вместе взятого.
- Ты что, все  про свой нос? Да забудь ты об этом, Элли. Я люблю твой нос.
- Не этот нос, - могильно прозвучал ее голос. – Видишь ли Ваня…

     Пауза повисла тяжелой грозовой тучей. Может и длилась она всего секунды три, но только не для Цельсия. Уж непонятно, что именно его так взволновало, да только сейчас, словно перед смертной казнью, пронеслась перед ним вся его жизнь. Он вдруг понял всем сердцем своим, что чувствовал перед казнью Достоевский и почему он так ненавидел смертную казнь. Страх – великое чувство. Миром правит не страсть, а страх. Страсть лишь рождает жизнь, страх же ее хранит. А сказки про любовь…, это все для детворы и сентиментальных пенсионеров.

- Я…, я мужчина, - выстрелила наконец Элина.

     Именно выстрелила, потому, что эффект от этих слов мало чем отличался от выстрела. У Цельсия помутилось в глазах, а грудь словно разорвало картечью. Он рассеянно обернулся, увидел в трех метрах от себя шезлонг, шатаясь подошел к нему и рухнул в него, будто умер. Когда он очнулся, то увидел Элину, сидящую перед ним на корточках и держащую перед его носом полный пластиковый стакан коньяку (все предусмотрела).

- Пей, Ваня.

     Цельсий машинально выпил, не почувствовав ни градуса крепости. Элина наполнила вновь и он снова выпил. Девушка (оставим это имя существительное в ходу) села на соседний шезлонг и, будто никаких таких вот сцен не было, продолжила свой план. Коньяк сделал то, что ему положено и Цельсий стал слушать даже со вниманием.

- Операция по смене гениталий - семь тысяч, пластика носа – две, груди – полторы, проживание в гостинице - четыре. Две недели на подготовку и операции, две недели реабилитации. В общем, на все про все нам потребуется месяц и пятнадцать тысяч евро. Я знаю, что у твоего отца есть такие деньги, знаю, что он тебе просто так их не даст, поэтому ты просто их у него украдешь. Для него такое, что укус комара, так, маленькая неприятность, для нас же с тобой, это будущее. Я с самого детства поняла, что я женщина. Господь твой напутал что-то. Вся моя жизнь – сплошные страдания, ад. Я так ждала тебя, так ждала человека, что полюбит меня всем сердцем и вот, несправедливый господь услышал мои молитвы, что возносила я к нему ежедневно, ежечасно. Знаю, как трудно тебе сейчас. Но представь хотя бы, что вот ты, скажем, всю жизнь свою считал себя мужчиной, а между ног у тебя совсем не то, ошибка.

     Цельсий и так-то был впечатлительным, а уж под четыреста коньяку, он вдруг красочно себе все это представил и ему вдруг стало весело.

- Знаешь, Элли, - похоже, у парня всерьез поехала крыша. – Деньги я украду - не вопрос. Я знаю шифр его домашнего сейфа, но только…
Тут уже насторожилась Элина. Было в его интонации что-то пугающее.
- Что, Ваня?
- Сделаем эту операцию… мне. Это же дешевле выйдет. С носом мне ничего не нужно делать, а ты станешь полноценным мужчиной и женишься на мне. Правда здорово?
Над Москвой-рекой, на многие мили вверх и вниз по течению, прокатился гомерический хохот Цельсия.


     Каков финал истории? Вы не поверите. Цельсий украл у отца деньги, они съездили в Таиланд и сделали нужные операции… Оба. Теперь девочки живут вместе и вполне счастливы, только Цельсия теперь зовут Ивана, а фамилию они взяли Цельсий.