Тяжесть греха - 54-

    Для этого Жанной Альбертовной были куплены шикарные апартаменты на улице Осипенко и снята квартира напротив - для Туси, старой домработницы Суворовых.

 ( Впоследствии, при спланированной встрече в подъезде дома на Осипенко, верная слуга своих господ представилась мне истинным именем – Виталиной Александровной.) Именно она должна была привезти меня в загородный дом Жанны Альбертовны, выдавая ту за давнюю подругу.

 Ей же было поручено следить за ходом ремонтных работ в приобретенной для меня квартире, а также набить кухню продуктами перед моим заселением. День приезда отслеживал водитель Вячеслав Попов. Но столь тщательно выстроенная система дала сбой, когда кто-то попытался избавиться от меня в пресловутом кафе.

    Жанна Альбертовна, с ужасом ощущая легшую на ее плечи тяжесть греха, совершенного почти тридцать лет назад, неистово просила Бога о моем спасении и вымаливала прощение для себя.

Именно за этим занятием застал ее звонок из клиники - лечащий врач спешил с сообщением о том, что больная Елизавета Ермакова пришла, наконец, в себя.

Немедленно была объявлена готовность номер один для Туси, сердобольной «соседки», которая якобы «случайно» узнала о приключившемся со мной несчастье.

Она должна была исправно навещать меня, расположив тем самым к себе, и уговорить после выписки  из клиники отправиться погостить и поправить здоровье в загородный дом своей «подруги», Жанны Альбертовны.

 Однако, к удивлению и неудовольствию мадам Суворовой, доктор просил воздержаться от посещений, туманно объяснив неготовностью психики своей пациентки к подобного рода потрясениям.

 А еще через пару дней он же поставил Жанну Альбертовну в известность о моей амнезии.

 Когда прошел первый шок от услышанного, призвана была Наталья Федоровна (доктор со стажем и знаток своего дела),  которая и помогла разработать план по превращению Лизы Ермаковой в горячо любимую внучку -  Дину Суворову.

 О том, что амнезия – это лишь временная потеря памяти, и как будут развиваться события потом, когда эта самая память ко вновь обретенной внучке все же вернется, женщины не задумывались. Обеим так хотелось освободиться от тяжкого бремени давнего греха, что, казалось, все способы хороши, пусть даже это будет очередная порция лжи.

 Им виделось вполне возможным, что всепоглащающая любовь сможет преодолеть любые препоны, растопить любой айсберг.

 Вот только не учли они, две стареющие грешницы, что их сердца были отданы вовсе не мне - в их душах, ищущих успокоения, жила вовсе не приезжая девчонка из местечка, а Дина настоящая, с которой я имела поразительное сходство.

Я не была для них действительно близкой и родной, оставаясь таковою лишь на исписанных нервным почерком нескольких тетрадных листках, которым кающаяся Нина Суворова доверила свою душу.

 И все эти долгие взгляды любящих «бабушки» и «дедушки», исполненные нежности, умиления и, одновременно, безудержной тоски, предназначались вовсе не мне. Отсюда взяла начало их нечаянная жестокость, выраженная в бесконечном обмане, который породил мое недоверие, быстро перетекшее в презрение и ненависть.

  …Убедить нужных людей в клинике (с помощью всесильных денежных знаков) в ошибочности первоначальной информации о пациентке Елизавете Ермаковой труда не составило, и вскоре новоявленную Дину Суворову счастливые «родственники» увезли в свой роскошный особняк.



                ***

     - Куда мне следовало ехать на самом деле? - глухо спросила я, стараясь не смотреть на собеседницу. - Не придуманной вами Дине, а мне – Лизе Ермаковой?

    Наталья Федоровна, встрепенувшись, дернулась всем телом, посмотрела тусклым и пустым взглядом, словно не понимая, чего от нее хотят.

   - Ах, вот вы о чем… - проговорила раздумчиво, будто оттягивая момент истины. - Вы с Леной, вашей мамой, проживали… погодите, я запишу адрес… Квартира была с подселением, так называемая коммуналка… Нина неоднократно предлагала Елене перебраться в более приличное место, но, как я уже говорила, помощь  Лена не принимала… Да и соседка у вас была хорошая, Вера Антоновна, нянчилась с вами, маленькой. У Елены, к сожалению, из родных никого не было… детдомовская она… Не хотите покурить?

    - Не курю. - Мы обе говорили усталыми, не имеющими окраски голосами, как люди, которые встретились, чтобы выяснить сложные отношения, вдоволь наорались, и теперь, когда главное сказано, перекидывались фразами равнодушно, не вникая особо в их смысл.

    - Ну, а я закурю… не возражаете?

    - На здоровье, - пожала я плечами, - вы же у себя дома. - И, покопавшись в сумке, извлекла оттуда один из перечеркнутых снимков. - Это она?

    Наталья Федоровна протянула руку, прищурившись от дыма сигареты:

    - Да, это Лена, ваша мама… приемная. Лена вас очень любила, очень… Она умерла от обширного инфаркта несколько месяцев тому назад… совершенно неожиданно… на сердце никогда не жаловалась. Мы виделись с Еленой время от времени, когда она приезжала в Москву по делам...

    - Ее убили, - просто сказала я, словно речь шла о какой-нибудь обыденной вещи.

    Женщина с усталой улыбкой печально смотрела со снимка.