Инга и Чюрленис

Инга и Чюрленис.

От Инги я  впервые узнал о том, что был такой художник и музыкант Чюрленис. Он рисовал фантастические картины несуществующих планет и сочинял музыку к ним. Она показывала мне открытки с репродукциями его картин и ставила пластинку с его музыкой. Репродукции были явно очень плохого качества, и я сразу это заметил, но только спустя много лет, когда я побывал в его каунасском музее, только тогда я воочию убедился в том, что это были не просто плохие, а ужасные копии.
Даже хорошая репродукция  дает очень слабое представление о картине, а судить по репродукциям о картинах Чюрлениса даже, если они выполнены на самом высоком уровне современной полиграфии, бесполезно. Разница примерно такая же, как между сексом по телефону и ночью проведенной с любимой женщиной. 
С музыкой дело обстояло несколько лучше. Не заезженная, почти новая пластинка на 33 оборота, проигранная на обычном моно проигрывателе, который имел вид чемоданчика, стоил относительно недорого, и имелся во многих комнатах нашем общежития, все-таки давала некоторое представление о том, как бы эта музыка могла звучать на самом деле.
Спасибо тебе Ингочка за то, что ты меня познакомила с Чюрленисом, и отдельное большое спасибо ему самому. Его миры стали частицей моего мира и иногда, а это бывает со мной тогда, когда мне становиться как-то очень неуютно в нашем мире, я закрываю глаза и погружаюсь в его миры. Ощущаю ароматы его цветов, брожу по бегам его цветных морей, любуюсь закатами и рассматриваю загадочные тени призраков. Что это?  Страшные чудовища или едва различимые в тумане силуэты прекрасных инопланетных дам? Там дышится легко и приятно. Там все такое, каким мне хочется его видеть и ощущать.
Я туговат на ухо и обладаю почти полным отсутствие того, что называется слухом и музыкальной памятью, но там во сне я об этом забываю и хорошо слышу, как прекрасно звучит его музыка. Сам придумываю музыку, которая мне тоже нравится.
Мне недоступно понять, кто живет в этих городах на чужих планетах, просто они красивы и от них исходит тепло и доброта.
А. М. Горький сказал: «Побольше бы нам таких Чорленисов».  Но обидно не то, что «таких» мало, а то, что они мало кому  теперь нужны.  Тех, кому они нужны, и в наше время было не слишком много, но было модным стремиться к этому. Сейчас нормой стало питаться «эфирным силосом», ловить кайф от картинок в глянцевых журналах и не комплексовать по разным пустякам. А ведь некоторые, при желании, могли бы выйти из стада, отойти в сторонку  и увидеть много нового для себя и действительно прекрасного, которое они раньше не замечали.
Увидеть хорошее, в мутном потоке жизни, сложно, его там не слишком много, и далеко не каждому встречаются такие «инги», которые помогут его разглядеть. Мне по счастью с этим повезло. У меня такая была.
Инга была откуда-то из под Риги, а фамилия у нее была самая, что ни наесть латышская – Семенова. Правда русского в ней и было, разве что фамилия. У нее была внешность типичной светловолосой прибалтийки, немного курносый нос и характерное для многих прибалтов несколько надменное выражение лица. У нее не было знаменитого акцента, но говорила она, а главное рассуждала, совсем не так, как большинство моих знакомых девушек. Она почти совсем не кокетничала, не пыталась  что-то из себя строить, говорила просто и откровенно. Была не слишком стеснительна и в речах и в поступках, но  при любых обстоятельствах не допускала даже малейшего намека на вульгарность и пошлость.
Даже не знаю, была ли между нами любовь, но взаимная тяга и симпатия, безусловно, были. Мы частенько, особенно на моем втором, а ее первом курсе, позволяли себе спускаться в подвал, где у нас в общежитии находился борцовский зал, ключи от которого я мог без больших проблем заполучить. Зал был не большой и оборудован для занятия борьбой (пол и стены по всему периметру были оббиты мягкими матами), но и заниматься в нем тем, чем мы там с Ингой занимались, было тоже очень удобно. Особенно было удобно то, что там имелся  душ. Это вам не какое-нибудь «пол девятого».
«Пол девятого» – это два больших подоконника на лестнице между последним восьмым этажом здания общежития и всегда запертой дверью на его чердак. Кстати, поблизости, именно на восьмом жили наши экономистки, предмет любви и внимания многих мужчин со всех других факультетов. По вечерам, и особенно в выходные, эти подоконники всегда были заняты целующимися парами, просто не пробиться. Подоконники между другими этажами тоже не пустовали, на них постоянно выступали наши местные и даже пришлые барды с гитарами, но «пол девятого» использовался только строго по назначению.
Спортивный зал у нас тоже был всего один на все общежитие, и хотя я, как чемпион и член сборной института по самбо имел некоторые преимущества, но надо было и совесть иметь. Таких же, как и я членов, в нашей институтской сборной было еще человек двадцать. Я был чемпионом в весовой категории до 78 кг, но были и другие чемпионы весом побольше моего, поэтому иногда приходилось и школу пропускать.
Народ уходил в институт на занятия, и мы могли спокойно встречаться прямо у меня в комнате. Зачем-то я всегда при этом завешивал окно одеялом, включал электрический свет и ждал Ингу, а когда она приходила, то я его снова выключал. С возрастом это у меня прошло. Свет теперь мне не мешает, а мешает совсем другое, но не будем о грустном.
У нас допускалось, без проблем со стипендией, пропустить за семестр до 70 часов. С учетом того, что и староста не всегда слишком тщательно отмечал в журнале всех отсутствующих,  и деканат часто смотрел на это дело сквозь пальцы – нет у тебя хвоста и бог с тобой, в отведенный лимит мы укладывались. А когда я стал теплотехником, никаких проблем больше не возникало. Каждые три дня дежурство на сутки и теплоцентр в полном моем распоряжении с 16 до 06 часов.
Бывало, мы сорились и подолгу вообще не замечали друг друга, но до самого окончания института нет-нет, да и встречались с Ингой у меня в теплоцентре. Или она меня водила куда-нибудь в музей или в театр, и окончательно мы расстались только после моего отъезда в Норильск. С тех пор я ничего о ней не знаю. Хотелось бы мне увидеть ее снова? Наверное, нет. Пусть со мной остается та Инга, которую я знал и все-таки любил тогда.
Забыл рассказать, что Инга училась на буровика-технолога. Ее целевым порядком приняли по направлению республики на эту специальность, хотя женщин вообще-то не принимали. С самого начала было ясно, что будет она работать в какой-нибудь лаборатории буровых растворов в своей Латвии и никаких шансов случайно встретиться на широких просторах тогда еще нашей общей, а теперь только моей родины у нас нет. Инга живет теперь за высоким шенгенским забором, а меня туда совсем не тянет.
Еще одна характерная деталь. Вся группа, в которой училась Инга, естественно, состояла практически из одних только крутых мужиков-буровиков, а она выбрала геолога, со стороны. (Была там, кажется, еще одна девушка по имени Наташа, тоже «целевая», откуда-то то ли с Вологды, толи из Воронежа, но я теперь даже вспомнить, точно не могу, была ли она из их группы или из параллельной.) Многие из ребят Ингиной группы были моими друзьями и иногда по пьянке, в шутку, они на меня обижались: «Ну, ты гусь, увел у нас, можно сказать прямо из стойла, самую красивую девушку во всей  группе и после этого еще считаешь себя нашим другом. А не пошел бы ты, друг, еще за одной бутылкой или давай деньги, мы сами сбегаем. Гони, гад, законный оброк за пользование нашими женщинами».  И я гнал оброк. Ведь было же за что.
Хорошие парни были эти буровики, мне почему-то с ними всегда было легче находить общий язык, чем с «колхозниками медалистами» из своей собственной группы.
Продолжение следует…