Ловушка

Про таких снимают кино: жгучий брюнет, огромные карие глаза, косая сажень в плечах, волосы ёжиком; гибкий, проворный как кошка. Он был прекрасным солдатом: снайпер, пулемётчик, водитель, спортсмен: чёрный пояс по карате. Его нюху на опасность завидовали все: ротный без его совета шагу не делал. У него был только один недостаток – чрезмерная исполнительность. Хотя в армии это не является недостатком.
Конечно, его не должны были убить. Просто комбат отдал дурацкий приказ – приказал Алексу включить прожектор. И Алекс как образцовый солдат – включил. И их всех покосили: он, и ещё одиннадцать погибли. Пятеро получили тяжелые ранения, но остались в живых. А ему не повезло.
Если бы он там был один – он бы один замочил всех террористов. Он в темноте ориентировался не хуже совы. Но он был не один, он был вместе с комбатом, - а у того крыша слетела от крика раненных – заваруха длилась уже пол часа, и в темноте никто ничего не мог разобрать. Алекс, конечно, врубился, что прожектор включать нельзя, что приказ идиотский…Но он был образцовым солдатом, он не мог не выполнить приказ. И они все погибли.
Он очень любил жену, сына, своих родителей – и после похорон я пошел к ним домой, чтобы поддержать в горе.
Дом был полон народа, и все плакали. Я тоже не выдержал и зарыдал. Люди вспоминали Алекса: рассказывали о том, что он говорил, что делал; и я подумал: нехорошо, что все плачут, что все так рыдают. Ладно, родители и жена, но как это отразится на ребёнке? Если все будут такими подавленными, некому будет заниматься ребёнком. А для Алекса самое главное было, чтоб его сын рос здоровым и счастливым.
Я хотел крикнуть: "Хватит выть! Прекратите!" – но не мог сказать ничего – сам ревел как корова. И я подумал, что ничего говорить не надо – любовь никогда не погибает, её невозможно выплакать до конца, - она прорастёт с болью и смехом, с горем и радостью, - и будет ещё сильнее, если это настоящая любовь.
Надо было молчать, но я вдруг сорвался с места, подошел к отцу Алекса и сказал:
– После смерти Алекса вы уже никогда не будете счастливы. Но держаться надо – у вас же внук…
– Конечно, - ответил он.
И я подумал: "Какой же я всё-таки идиот! Непонятно что говорю – у них же сын погиб".
Надо было как-то выкручиваться, и я продолжил:
– Как бы вам тяжело не было, надо сделать всё возможное, чтобы горе не отразилось на ребёнке.
– Конечно, - ответил отец Алекса.
– Да утешит вас Бог! – произнёс я стандартную фразу и отошёл в сторону.
Я ругал себя за идиотизм, за то, что всегда говорю невпопад, и меня редко кто понимает; за то, что я плохой солдат – плюю на дурацкие приказы. Я ругал себя за то, что всегда во всех передрягах остаюсь в живых.