Не обвиняя небеса

«Не обвиняя небеса…»




Стоял погожий мартовский денек. Щебетали птицы, где-то невдалеке слышалась приятная музыка. По-весеннему, но с ощущением морозности голубело небо, по которому ползли белые перистые облака. Кругом лежал нерастаявший снег. Город жил своей обычной жизнью. Люди спешили по делам, кто-то учился, кто-то  работал. Все были заняты. Марина спешила на встречу со своими читателями. И как чувствовала, что она опоздает.
Причем очень и очень сильно. Простояв в пробке с полчаса, она теперь торопила Юру – своего друга и одновременно водителя машины, в которой они ехали. Марина была писательницей, весьма молодой, но начинающей и подающей надежды.
Не сказать, чтобы она была красива, нет, но что-то было в ней, что невольно притягивало взгляд к ее облику. Простое миловидное лицо с красивыми (по-своему красивыми) золотисто-карими глазами украшали шапка пепельных волос с белыми мелированными прядями, тонкие губы улыбались милой обворожительной улыбкой. Одевалась Марина строго, предпочитая однотонную одежду, но редко кто видел ее во всем черном или постоянно в черно-белом костюме. Она предпочитала голубой, синий и темно-зеленый цвета.
Вот и сейчас ее костюм был небесно-голубого цвета, как и небо, голубеющее над ее головой. Марине шел 21 год, и она училась в Лингвистическом, живо интересуясь историей возникновения языка, на котором говорила с детства – о великом и могучем русском языке. Недавно вышла в свет ее вторая книга, и вот теперь автор спешил на презентацию своей книги. Но все словно было не так с самого утра. Сначала она проспала, опоздав на лекцию, потом пришлось возвращаться домой, чтобы переодеться (одногруппник нечаянно опрокинул на нее стакан с водой), и вот теперь пробка на дороге.
Юра старался, как мог, но превышение скорости может повлечь еще большие проблемы. Так что он ехал осторожно, следя за дорогой. Марина же старалась успокоиться перед презентацией и о чем-то задумалась.
- Вот, черт, - выругался Юра, и резко развернул машину в сторону.
Марина открыла глаза и остолбенела: прямо на них мчался огромный трейлер. Юра изо всех сил пытался спасти положение, но видимо скользкая дорога и огромная скорость большегруза подвели. Удара было невозможно избежать. Марина увидела искаженное ужасом лицо водителя трейлера и поняла: это конец. В тот же момент произошел удар. Марина не почувствовала боли в первую секунду. Внутри все словно оцепенело. Она хотела позвать Юру, но не могла: горло, словно сдавила чья-то рука. Она хотела повернуть голову, но голова словно приросла к спинке сиденья. Потом она услышала человеческие крики о помощи, чьи-то жалобные восклицания, сирену. Но это уже было словно в другом мире. Звуки проникали сюда, словно сквозь вату. Последнее, что она запомнила была полоса голубого неба.
……………………………………………………………………………………………………...
Уже около месяца Диана сидела у постели сестры, надеясь, что та откроет глаза и улыбнется. После аварии Марина впала в кому. Врачи говорили Диане, что есть очень маленький шанс того, что Марина выживет, но не говорили об этом с уверенностью. И вот изо дня в день верная Диана навещала сестру в больнице и все ждала этого дня, когда сможет обрадовать Андрея известием о том, что его невеста жива. И вот сегодня она, как и 29 дней назад пришла в больницу в знакомую до боли палату. Марина по-прежнему лежала на кровати, укрытая одеялом.
- Здравствуй, сестричка, - прошептала Диана, целуя девушку в бледный лоб. Как ты? А у нас уже весна… Скоро снег совсем растает… Начнется твое любимое лето… Да и Андрей тебе готовит подарок… Он так тебя любит… Мы все тебя любим… Возвращайся к нам…
Тут голос ее задрожал, и по щекам ее покатились слезы. Она бессильно опустилась на стул и в отчаянии сжала руку сестры.
«Ну, моя Маришка, давай борись за жизнь. Ты должна… ради нас… ради себя… ради своего творчества… ради своей мечты…»
Прошло где-то около получаса, которые показались Диане вечностью, и ей почудилось (а может быть нет), что ресницы у Марины дрогнули. Подавив возглас радости, Диана выбежала из палаты и направилась прямо к врачу. Анатолий Романович вошел к больной в палату через минуту и выгнал Диану, приказав позвать медсестру…
Через несколько дней, когда здоровье Марины более или менее восстановилось, в палате собрались самые близкие родственники и друзья больной. Все были рады чудесному воскрешению всеми любимой молодой писательницы, и своим присутствием исполняли желание ее. Ее самое первое желание после возвращения к жизни. И теперь Марина бледная, исхудавшая, но безмерно счастливая и умиротворенная лежала на кровати и прижимала к себе большого медвежонка – подарок Андрея. Несколько пар любимых ласковых глаз внимательно смотрели на нее и ждали, что она скажет. Наконец, она глубоко вздохнула и произнесла:
- Дорогие мои, любимые, драгоценные друзья и близкие, я вернулась! И сейчас расскажу вам кое-что, что должно в корне изменить жизнь каждого из нас и человечества в целом. Это было послание из будущего. Если вы верите в Бога, то поймете меня, то, что иногда Он предостерегает нас от ошибок. И теперь я прошу у вас внимания и терпения. Рассказ будет долгим.
Рассказ Марины
Последнее, что я помнила, было голубое небо. Когда же я открыла глаза, я вновь увидела его. Но сразу же поняла, что уже не зима. Было похоже на лето, так как мне было тепло. Но я лежала так неудобно, что мной овладело желание встать поскорее. Странное дело! Я едва встала: страшно болела рука, и в голове был шум. Что произошло со мной?
Но я удивилась еще больше, когда осмотрелась вокруг. Боже! Это было похоже на катастрофу, трагедию, подобную той памятной трагедии в Азии, когда цунами буквально смыло остров. Вокруг были разрушенные здания, под обломками которых были погибающие люди и их домашние любимцы, искореженные машины, вещи, которые вероятно уже никому  никогда не понадобятся, детские игрушки…
Разбитые надежды, загубленное будущее, крах всему, обломки прошлого… Я думала, что мне все это снится. Но нет: вот совсем близко раздался стон. Я посмотрела вниз и увидела чью-то руку. Не медля ни секунды, я принялась разгребать завал, чтобы освободить несчастного. Когда, наконец, мне это удалось, я облегченно вздохнула.
- Сестра, - прошептал он (а это был молодой человек лет 20-22), - благодарю тебя.
Я опустилась перед ним на колени. Он едва дышал. Видимо, что-то сильно придавило его и, поэтому даже говорить ему было тяжело.
- Что я могу сделать для Вас.. тебя? – спросила я, путая от волнения слова.
- Я хочу пить, – тихо попросил он, - пить, сестра.
Странно, что я почти сразу же нашла где-то фляжку с водой и тут же поднесла ее к губам несчастного. Он блаженно закрыл глаза и пил эту воду, словно хотел с помощью нее обрести силу и здоровье. Но вода не принесла ему облегчения. Он откинулся на обломки и попросил:
- А теперь я хочу видеть твое лицо, сестра, чтобы там, в раю рассказать о тебе всем, кого встречу.
Я наклонилась к нему, едва сдерживая слезы, смутно понимая, что произойдет в следующую минуту.
- Какая ты милая, красивая, сестра, - произнес он, - вот возьми.
Он протянул мне небольшую синюю книжечку.
- Я могу подарить тебе только это. Но это самое ценное. Сестра. Ты отдала мне воду – то, что гораздо ценнее сейчас любой другой вещи. Сестра, прощай, помни обо мне!
С этими словами он коснулся моего лица дрожащими пальцами и умер. Я сидела рядом, ничего не понимая. Потом машинально раскрыла книгу и прочитала на обложке Соловьев Серафим, семинарист. Эта надпись все мне объяснила…
«И книга, наверняка, Библия, - подумалось мне. Покойся с миром, милый юноша».
Я оставила его, взяв с собой его подарок. Я шла и плакала. Слезы застилали мне путь. Я понимала, что это – не последняя смерть, но ничего не могла поделать с собой. А еще кроме слез меня мучил вопрос: «Что здесь произошло?» И в этот момент мне стало страшно. Что делать? Ведь я совсем одна. Я потеряла всех друзей, всех близких людей. Что теперь будет? Мне казалось, что я сплю, что это кошмарный сон, но он все не кончался и не кончался. Вдруг я увидела перед собой старую сидящую на обломках женщину. Она сидела, протянув руки к небу, а солнце, огромное желтое солнце, жгло ее. Но вот она уронила руки, покачнулась, и если бы я в эту же минуту не обхватила ее своими руками, она бы упала и ударилась головой.
- Милая, зачем же вы так изводите себя? – прошептала я, обняв женщину.
Но она только многозначительно посмотрела мне в глаза и после долгого молчания наконец произнесла:
 - Я пыталась молиться… Не за себя. Моя жизнь уже ничего не значит. Я свое отжила. Видела и войну, и горе, и сыновья мои погибли, и мужа убили. За вас пыталась молиться. За тех, кто будет строить этот мир заново на обломках прошлого. Так, как люди живут, жили раньше – невозможно жить. Вы будете теми, кто сможет спасти хоть что-то. А теперь оставь меня и помни: вы – единственные, кто должны помочь миру найти свое новое лицо…
Я оставила ее и побрела дальше.
«Новое лицо мира». Нет, это невероятно. И я, неопытная молодая девушка, должна буду сделать то, чего даже невозможно вообразить. Но я ведь буду не одна. Женщина сказала «вы». Значит, у меня будут помощники. И, скорее всего я буду исполнительницей плана, так как я не рвусь в лидеры. Но как я смогу это сделать? Для начала нужно найти тех, кто является «вы».
Тут я стала понимать, что выражаюсь в мыслях философскими абстракциями. Да, я всегда любила девиз Людвига Фейербаха «Действовать?», но философия казалась мне неприменимой к жизни. Теперь я стала сознавать, что это может помочь, и вот пока я так думала, я набрела на маленького мальчика лет семи. Он сидел и горько плакал.
- Малыш, - окликнула его я, - что случилось? Ты потерялся?
Он поднял на меня свое залитое слезами личико, и я прочла в его глазах такое отчаяние, что не сдержав слезы, сама заплакала, прижимая его к себе. Он не оттолкнул меня, нет, напротив, так крепко прижался ко мне, что казалось, я была для него последним спасением, потерять которое означало потерять жизнь. Чувствуя прикосновение его головки к моей груди, я впервые ощутила прелесть материнства. И я этой минуты у меня была своя миссия – я как мать, взялась оберегать этого ребенка. Мальчик успокоился вскоре и рассказал мне свою историю. Когда все произошло, (что именно мальчик не знал), они были с папой и мамой в парке. Но налетел очень страшный сильный ветер, земля затряслась, и Сережа на минуту закрыл глаза. Когда он их открыл вновь, он не увидел родителей. Затем он попытался поискать их, тщетно звал их дрожащим голосом, но не нашел Сережа оказался очень милым ребенком. Смуглый тоненький черноволосый с огромными золотисто-карими глазами он почему-то напоминал мне маленького цыгана. А как он говорил! Я умилялась его словам! С первых минут он настолько поверил мне, что говорил со мной обо всем. Он даже снизошел до такой темы как мое будущее.
- А знаешь, - (он сразу перешел на ты), - признался он, - та такая красавица. А у меня есть брат. Ты бы ему очень понравилась. И стала бы жить с нами.
- Ну, и как зовут твоего брата? – спросила я, поддерживая незамысловатую беседу.
- Артем, - ответил радостно малыш. Он учится на архитектора, и построит много-много домов, которые никогда не сломаются. А еще мой братик очень спортивный. Он силач и не даст в обиду ни тебя, ни меня.
- И, малыш мой, ты серьезно думаешь, что я понравлюсь твоему брату? – спросила я, ласково ероша волосы мальчика.
- Ну, конечно, я и сам бы хотел, чтобы такая девушка стала моей женой…
- Ах, ты маленький негодник! – возмутилась я.
- Но я бы лучше согласился на то, чтобы иметь такую сестру, как ты.
- О, мальчик мой! – произнесла я и со слезами на глазах обняла его.
Его детская непосредственность и в то же самое время некоторая недетская серьезность совершенно обезоруживали меня. Я не могла сердиться на такого крошку. Нет, не потому, что мы встретились при таких тяжелых обстоятельствах, что он остался один, что я была измучена, что ссоры просто отнимали бы силы… Нет, я просто не могла сердиться на него. Очень скоро мы поняли, что должны сделать себе жалкое подобие хотя бы крыши над головой. Погода не портилась, нет. Но солнце палило нещадно. Мы рисковали стать жертвами солнечного удара. Узнав о моей задумке, которая просто была необходима, Сережа сильно обрадовался. Он взялся за это дело как ребенок, но с взрослыми замашками. Я иногда не понимала серьезно ли он говорит о чем-либо или нет. Отыскивая подходящие вещи для строительства, он радостно сообщал мне о найденном, а в процессе поисков напоминал следопыта. Это так смешило меня, что я на час или два позабыв об истинной цели наших поисков, заражалась его энергией и начинала по-своему играть вместе с ним в следопыта. Наконец, с большим трудом мы возвели нечто, что защищало нас от солнца и дождя. По виду оно напоминало строение из детских кубиков только большего размера и построенное весьма неумело. Но мы были рады и этому. Затем нашли после долгих поисков одежду и то, чем могли бы укрываться, если будет холодно. Сложнее дело обстояло с посудой и едой. Здесь нам на помощь приходило мое умение общаться с другими людьми.
Мы меняли одежду и ненужные нам вещи на еду и жалкое подобие посуды. Меня поразило состояние людей. Они словно разделились на два лагеря: тех, кто верит надежде и борется за жизнь, и тех, кто оставил эту борьбу. И что странно, оставил борьбу, так и не начав бороться. Одним словом  - оптимисты и пессимисты. И тут мне снова вспомнились семинарист и старая женщина. Интересно, а они принадлежали к одному лагерю или разным? Что касается семинариста, то он безусловно несмотря на его странные речи о рае, он был оптимистом, ибо в его душе жил Бог, а я знала, что верующие люди обладают силой. Они верят другой, иной надежде, чем атеисты. Их надежда исходит из Бога, из осознания того, что Он их не оставит, из ощущения невидимой защиты и невидимого источника помощи. А атеисты верят надежде, как мне кажется, исходящей от них самих, ибо они полагаются  на свои собственные силы, или надеяться на удачу.
А старая женщина? Нет, она тоже оптимист. Но она иначе смотрела на происходящее. Отказавшись от попытки бороться, она отказалась лишь от страданий других людей. Нет, даже не так. В силу того, что годы берут свое, она решила умереть, чтобы предоставить нам заботу о более нужных людях и избавить нас от бесполезных трат сил и времени на нее. Она верила в нас и по-своему, как-то по-язычески молилась небесам за нас, тех, кто спасет мир.
В первые дни, я не думала об этом, но затем поняла, что не могу сдаться, не должна, особенно теперь, когда у меня есть Сережа. Видя его огромные, блещущие надеждой глаза, я не могла сесть и опустить руки. И глядя на пессимистов, я сочувствовала им: они потеряли все. Надежда умерла. Где искать спасения? Что делать? Некоторые из них подчинялись оптимистам, но было видно, что их совершенно не интересуют результаты проделанной ими работы. А это означало, что для них все кончено. А оптимисты не теряли надежды. Они занимались раскопками завалов, хоронили умерших, возводили временные жилища, искали еду и все, что могло понадобиться в нашем положении. Я активно помогала им, так как чувствовала, что сейчас мы одна семья. Сережа ни на шаг не отставал от меня, и очень скоро все завидев издали его кудрявую головку, начинали улыбаться и на душе у всех становилось чуть легче. В компании, с которой я активно общалась, я сблизилась с одной женщиной. Звали ее Лариса Андреевна. Ей было где-то около 40 лет. По-своему красивая, с глубоким взглядом темных зеленовато-карих глаз, осененных пушистыми ресницами, делавшими их еще глубже и по-лермонтовски «бархатными», она поразила меня своей горячностью и умением владеть собой. У нее была правильная речь, перемежавшаяся с цитатами из книг и именами древних ученых. Все объяснялось просто: до катастрофы она преподавала в высшем учебном заведении, и экспрессивность ее речи вырастала из того, что в нас она видела своих слушателей и всеми силами стремилась заинтересовать нас своей беседой. Как оказалось, в философии было очень много от жизни, особенно я это почувствовала в философии Платона, Сократа, экзистенциалистов и некоторых русских религиозных философов. При этом Лариса Андреевна так отчаянно и экспрессивно жестикулировала, что я буквально завороженная ее рассказом, завораживалась, околдовывалась ее жестами. Она переводила нам с философского языка абстракций понятия на простой разговорный язык, и однажды заметила, что экзистенциалисты наше положение назвали бы «пограничной ситуацией». Так она навела нас на мысль поддерживать людей нравственно. Тут кстати пригодилась подаренная мне семинаристом Библия, в которой помимо молитв я обнаружила и несколько листков со стихами, как выяснилось потом, тоже религиозного содержания. Так мы и жили.
Казалось, ничего не могло поколебать мою уверенность в надежде на будущее. Но я некоторых пор я стала замечать, что мой Сережа стал худеть, бледнеть и потерял свою обычную живость. Я решила, что это от недосыпания и отсутствия нормального питания. На себе я тоже чувствовала влияние этих двух факторов. Я решила ложиться раньше, чтобы высыпаться. И стала искать любой источник витаминов или более питательную еду. По вечерам обычно Сережа забирался мне на колени, я укрывала его старенькой фуфайкой, и любуясь звездами, небом, ероша волосы мальчика, и начинала рассказывать сказку. Особенно Сережа полюбил «Щелкунчика» и часто просил рассказывать именно эту сказку. А еще я любила читать стихотворения, те, которые учила в школе, в университете, в жизни.  Пела я ему и колыбельные. Не пела лишь свою любимую – «Казачью», ибо она связывалась в моем представлении с прошлыми мечтами о любви, о семье, о тех местах, где я не была и куда страстно хотела попасть. Это было слишком больно. И поэтому, когда я вспоминала об этой песне, мой стихотворный репертуар неизменно почему-то переходил к Пастернаку.
Но продуман распорядок действий,
И неотвратим конец пути.
Я один, все тонет в фарисействе.
Жизнь пройти – не поле перейти.
Но иногда затаенная радость брала верх и тогда «и дышится и плачется и так легко, легко»…
Но я не знала, что грядут перемены. Закончив рассказывать сказку, я осторожно укладывала малыша поудобнее, укутывала его как могла, чтобы он не замерз, ложилась рядом сама и прижимала его к себе. В эти минуты я чувствовала себя настоящей матерью. Я знала, что если что-то случится, то грудью, своим телом закрою этого крошку. И с этой мыслью, мыслью о светлом будущем, засыпала.
Утром по обыкновению мы вместе просыпались, шли умываться, делали зарядку),приучила своего воспитанника к этому нехитром занятию), и мы шли готовить завтрак. После завтрака мы помогали нашим друзьям в их делах. Но, однажды проснувшись поутру и увидев бледное, осунувшееся личико своего крошки, по-прежнему с любовью обнимавшего мой подарок – плюшевого мишку, я забеспокоилась. Потрогав лоб у мальчика, я поняла, что у него жар. Тут же я побежала за помощью к Ларисе Андреевне.
- Ну, девочка моя, - ласково сказала она  мне, осмотрев Сережу, - это не страшно. Просто малыш наш простудился. Но он поправится.
И она натерла тело мальчика непонятно откуда взявшимися мазями, дала таблеток и несколько дельных советов. А еще (о, святая женщина!) она принесла кое-что из еды, которую я считала непозволительной роскошью в то время. Но Лариса Андреевна только покачала головой и улыбнулась.
- Мы – люди, - сказала мудро она. Ты жертвуешь всем ради этого крошки. Позволь мне пожертвовать хотя бы едой ради тебя. Я знаю, что ты все это без остатка отдашь ребенку, но я же не только хочу, чтобы он поправился, но и чтобы ты была счастлива. Мне больно видеть слезы на таком красивом личике.
- Спасибо вам, Лариса Андреевна, - приговаривала я, плача и улыбаясь, - огромное человеческое душевное спасибо!
Ее мужественный поступок самопожертвования укрепил мою атеистическую надежду. «Все мы смертны, - говорила Лариса Андреевна. Сегодня живем, а завтра может статься, что увы и ах, и мы в другом мире. Но именно сейчас мы должны верить, что переживем эту катастрофу. И придем к новой жизни на Земле. Помни: не надо отчаиваться, и тогда все получится!»
Она оставила меня с светлыми мыслями о будущем. И затем (о, надежда!) малышу действительно стало лучше. Я не разрешала ему много двигаться, и он обыкновенно сидел или тихо ходил около нашего жилища. Но через несколько дней Сережа стал жаловаться на усталость и головную боль. Я снова встревожилась. Теперь тревога не уступала место надежде, и была если не ее спутником, то ее врагом, неотступно следующим за ним. В то же время начинала ухудшаться погода. Становилось чуть холоднее, и небо, голубое небо, которое столько дней смотрело на нас своим голубоватым ликом, затянули темные тяжелые свинцовые тучи.
Как-то однажды после обеда, когда мы отдыхали, Сережа попросил меня рассказать ему сказку.  Я как обычно положила мальчика себе на колени, прижала его к себе и стала рассказывать. Что я рассказывала – я не помню. Помню лишь, что в середине рассказа мальчик прервал меня и спросил:
-  А ты не оставишь меня, Маришка? (так они звал меня)
Я устало улыбнувшись, посмотрела на это бледное личико, на эти тонкие бледные руки и ноги, на эти глаза, поддернутые синевой от недосыпания, и сказала нежно, вкладывая в слова всю любовь, на какую только было способно мое сердце:
- Милый мой Сережа, крошка моя, ангелочек, я тебя никогда не покину. Ты скоро вылечишься полностью, мы наладим нашу жизнь, все устроится, и мы заживем еще лучше, чем прежде, когда даже не знали друг друга.
- Расскажи мне еще что-нибудь, - попросил Сережа. Пожалуйста, Маришка. Я так люблю тебя слушать. 
Сегодня я была так утомлена, мой организм – изношен и истощен, что я почему-то снова машинально переключалась на Пастернака:
Мело, мело по всей земле
Во все пределы.
Свеча горела на столе,
Свеча горела…
Слова гипнотизировали меня. Глаза сами по себе закрывались. Я раскачивалась как в состоянии транса. Наверное, почти также чувствуют себя люди, попадающие в нирвану. Тишина, чувства и ощущения приглушены, будто находишься в темной капсуле, герметично закрытой, но с обилием воздуха в то же время. А я все повторяла:
Мело весь месяц в феврале,
И то и дело
Свеча горела на столе,
Свеча горела…
Слова еще звучали в моем сознании. А перед закрытыми глазами возникал образ горящей свечи на окне, затянутом морозными узорами. А потом тысячи других строк возникали в моем уме. Я словно вспоминала каждый день в своей жизни.
Но, наконец, я вышла из этого состояния транса, и открыла глаза. Сережа спал на удивление тихо и спокойно. Но почему-то рука его не крепко держала своего мишку. Обыкновенно он даже если крепко спал, то всегда сильно прижимал к себе игрушку.
- Сережа, - тихо позвала я.
Днем спать долго вредно. И я, руководствуясь этим правилом, попыталась разбудить малыша.
- Сережа, - позвала я снова.
Ответа не последовало.
- Сережа,  - еще громче сказала я.
Снова нет ответа. Тогда я стала почти кричать и трясти мальчика за плечи. Ответом мне была тишина.
«Неужели он…» Страшная догадка вдруг осенила меня. Я с ужасом посмотрела на тело, лежащее на моих коленях, и против моей воли из моей груди вырвался крик такой страшной силы, что я сама испугалась его. Но я не плакала. После крика я словно оцепенела. Невидящим взглядом я смотрела на пространство впереди себя, и прижимая к себе бездыханное тело снова качалась из стороны в сторону, словно укачивая свое драгоценное дитя. Сколько времени я так сидела – я не знаю. Помню только, что кто-то вдруг положил мне руку на плечо и спросил:
- Что с вами? Ваш ребенок умер?
Я как во сне повернула голову и хотела закричать, увидев человека в надвинутом на голову черном капюшоне плаща, но не смогла: страх парализовал горло. Тогда человек откинул капюшон с головы, и на меня приветливо и сочувственно взглянули глубоко посаженные темные карие глаза. Затем он осторожно забрал из моих рук бездыханное тело, положил его на обломки, укутал непромокаемой тканью и отвел меня под навес. Там он снял свой плащ,  закутал меня в него и заботливо протянул мне фляжку с чем-то.
- Выпейте. Не бойтесь, это не яд, успокоил он меня, видя мою нерешительность.
Я стала жадно пить жидкость, думая, что это вода, но, поперхнувшись, воскликнула:
- Вино… Но зачем?.. Но откуда?..
- Я было приготовил взять его в поход, отпраздновать очередную встречу с друзьями – братьями по делу, но оно пригодилось только теперь, - спокойно объяснил он. Это вам поможет.
Я со стоном закрыла фляжку и положила ее рядом.
- Положитесь на меня, - попросил он. Я помогу вам.
Я подчинилась его обыкновенным словам и, как маленькая девочка, позволила ему взять себя на руки и закутать, словно ребенка, положить себя на его колени.
- Боль только кажется сложной, острой, но она проходит. Это временное явление, состояние человека, в котором он иногда может совершить роковые ошибки, за которые потом не сможет ответить. Но вы сильная. Я вижу это по вашему лицу. Вы не забились в истерике, не стали биться головой о пол. Вы выдержите это испытание. Это ведь испытание, посланное вам с небес. И вы с блеском преодолеете его.
Пока он говорил все это, незаметно начался дождь. Небо потемнело уже давно, но дождь начался только минут пять назад. Потоки холодной воды струями падали на выжженную солнцем землю, на крышу нашего жилища и барабанили по ней, снова своими звуками, как и слова, погружая меня в оцепенелое состояние. Я долго смотрела на дождь, на падающие струи и капли воды. Мне стало тепло, уютно в этих незнакомых руках, и вскоре я заснула.
Проснулась я вечером, когда кончился дождь, и тучи очистили небо. Мой спаситель, увидев, что я проснулась, улыбнулся.
- Вам лучше?
- Да, намного. Спасибо. Мне неловко вас об это просить, но не могли бы вы помочь мне в одном деле?
- Для меня это будет радостью сделать что-то для вас. И я догадываюсь, о чем вы просите. Но вы правы – лучше сегодня.
Он взял тело мальчика, то, что посчитал быть примененным как инструменты, достал откуда-то нож и кивнул мне. Я пошла за ним. Очень скоро мы оказались около чудом уцелевшего дерева. Незнакомец положил тело мальчика на землю, и мы принялись копать под деревом. Это занятие отняло у нас много времени. Несмотря на то, что земля была сырой и поддавалась копке, копать нам было тяжело по двум причинам: у нас не было лопат и было мало сил.
Наконец могила была готова. И настал решающий момент. Я на несколько минут развернула тело из его «савана», в последний раз взглянула на эти милые черты, поцеловала Сережу в мраморный лобик и простилась с ним. Затем мы обернули тело непромокаемой тканью и осторожно спустили в могилу. И чтобы не причинять мне еще большей боли, наскоро засыпали яму землей. Поверх земли положили груду камней, и незнакомец водрузил крест над этой могилкой. Я произнесла какую-то молитву и тихо плача последовала за своим спутником обратно. Когда мы пришли «домой» (как странно это слово), я смогла получше рассмотреть своего спасителя. Это был человек, юноша лет 23, ростом чуть выше среднего. Его ставшее от солнца смуглое украшали длинные каштановые волосы и небольшие запоминающиеся чем-то карие глаза под тонкими изящными бровями. Одет он был как путник, нечто среднее между пилигримом и туристом. Мы сели, и я пристально посмотрела ему в глаза.
- Кто ты? – едва слышно спросила я.
- Что тебя интересует, моя драгоценная? – просто спросил он.
- Все: имя, история, как ты здесь оказался…
- Хорошо. Меня зовут Странник. Я – музыкант. Играю на гитаре. Когда произошла эта катастрофа, дома начали рушиться, я собирался в поход и стоял на берегу реки, поджидая свою девушку. Мы должны были идти на встречу с друзьями. Когда я понял, что происходит, я побежал к дому своей девушки. Он уже рухнул, но я чувствовал, что под развалинами этого дома нет той, кого я так люблю. Я решил позвонить ей, но ее телефон не отвечал. Я не потерял надежды и решил разыскивать ее по всей России. Так я шел очень много дней. За эти дни я похоронил многих своих знакомых, познакомился с другими людьми, активно помогал им и активно продолжал поиски. Но поиски ни к чему не приводили. И вот тогда я встретил тебя. Сегодня. И понял, что не могу пройти мимо той, которой нужна помощь, даже еще больше, чем мне и моей любимой. Это очень поверхностно обо мне и вкратце. Как-нибудь расскажу тебе о себе подробнее. Ну, а кто ты, моя прекрасная незнакомка?
- Зови меня просто Марина. Я – начинающая писательница. Я ехала на презентацию  своей книги, когда произошло это происшествие. Долго не могла понять, что произошло. А когда поняла, то мне стало страшно. А потом я нашла мальчика. Нет, он не мой сын. Я в этом мире потеряла всех, я одна и не знаю, где все они находятся. Этот мальчик стал моей ступенью к борьбе за будущее. Я, когда обрела его, почувствовала, что теперь я не одна. Но вот я потеряла его, и потеряла новый мир, который возводила все эти дни. Но ты спас меня, и я тебе благодарна от всей души.
- Знаешь, я почему-то чувствую, - признался он, - что ты – честный человек, каких сейчас осталось очень мало. Я подумал, что задержусь здесь. Я хочу помочь тебе пережить эти тяжелые дни после утраты и попытаться кое-что узнать о себе через тебя. Я смотрю на тебя, и ты кажешься мне чем-то вроде зеркала нового мира. Но прежде – помощь и поддержка тебе.
- О, Боже, - прошептала я, - небеса послали тебя мне на спасение. Благодарю вас, небеса! 
Я с плачем бросилась ему в объятья и с радостью почувствовала, как его сильные руки открыли мне свои объятья и сжали меня, прижав к своей широкой груди, где билось храброе нежное сердце.  Его рука гладила мои волосы, а губы нежно шептали: «Чудо… Прелесть… Солнышко»…  Мне было так тепло рядом с ним, в его объятьях, словно моя трепещущая душа – дикая птица – стала ручной в его сильных надежных руках. И снова пошел дождь. Смывая своими благотворными каплями мои слезы, он очищал мое сердце от боли, прогонял ее своими мокрыми холодными руками. Но я чувствовала только прикосновение рук Странника, слышала его дыхание и трепет его одинокой души. Я закрыла глаза и перестала ощущать мир. От меня осталась одна душа, и она растворилась в объятьях другой души. Чем-то это напоминало мне старый японский фильм. Но было в этом состоянии что-то русское, волнующее и отрадное. Что-то, что испытываешь, когда вдруг оказываешься в старинном монастыре, рядом с которым находится кладбище. Нет, не страх, но какое-то благоговение и уважение перед смертью, и неземной покой нисходит на тебя тогда. И ты всем существом своим отдаешься безотчетному чувству. Может быть, Странник чувствовал тоже самое. Я открыла глаза и посмотрела на него. Он отдыхал. Душевная буря отпустила его.
Заметив мой взгляд, он мотнул головой и увел меня под крышу нашего жилища.
- Переоденься в сухое, - сказал он просто. Я не хочу, что ты  заболела. Ты нужна мне…
Одежды у меня не было, и я, накинув его плащ, только и смогла, что просто сняла мокрое платье. Он тем временем достал откуда-то спички и пытался разжечь костер.
- Интересно, откуда у тебя столько спичек? – спросила я.
- Раньше курил, - не отвлекаясь от дела, ответил он. Жизнь свою вообще не ценил. Теперь сигарет нет, да и спички куда нужнее для костра, особенно, когда с друзьями под струны гитары отдыхаешь…
- а ты как? Мокрый ведь весь…
- Да, ничего, - махнул он рукой. Рубашку сниму. А так высохну. Смотри, какое пламя разыгралось.
Костер и вправду разгорелся на диво хорошо. Я в своем странном одеянии села около благодатного огня.  Странник присоединился ко мне. Я уже давно заметила у него гитару в чехле. Но он никогда ее из чехла не вынимал. Это было видно по запыленности старого мешка, по наглухо застегнутой молнии. Вероятно, этот музыкальный инструмент был его главной драгоценностью в прошлой жизни, ибо иногда он кидал на нее, как мне казалось, ласковые взгляды.
- Сыграй мне что-нибудь, - нежно попросила я. Я люблю звук этих струн.
Он, стараясь не выдавать своего восхищения мной и тайного желания соприкоснуться с инструментом, достал гитару из футляра, взял несколько аккордов и начал играть.
Это была еще далеко не старая популярная песня, которая однажды так поразила меня своим напевом. О, как отвечала она моим мыслям о совершенной неопределенности существования и почти безысходности после пережитого горя!
И вот он запел:
Песен еще не написанных сколько
Скажи, кукушка, пропой,
В городе мне жить или на выселках
Камнем лежать или гореть звездой, звездой
Солнце мое, взгляни на меня
Моя ладонь превратилась в кулак
И если есть  порох, то дай огня
Вот так…
Голос у Странника был под стать всему его образу – чистый, глубокий. Он пел с каким-то придыханием, которое заставляло трепетать внутренние струны самого человека. И я слушала его, затаив дыхание. Когда же отзвучали последние аккорды, и Странник задумался, глядя на танцующее пламя костра, я спросила:
- А ты можешь спеть о чувствах?
- Есть одна песня, - ответил он. О любви, которая гибнет, когда кто-то должен уйти.
Он снова коснулся моей души. Я сразу узнала эту песню. Однажды безоблачным летом в лесу глубокой ночью, как сейчас у костра с друзьями я впервые услышала ее, и с тех пор песня эта, если и не стала самой любимой, то вошла в их число.
Я просыпаюсь в холодном поту
Я просыпаюсь в кошмарном бреду
Как будто дом наш залило водой
И что в живых остались только мы с тобой
Когда песня дошла до припева, я стала подпевать певцу. Ему это было приятно. Он улыбнулся мне взглядом своих карих глаз. Когда же эта песня закончилась, я снова спросила:
- А знаешь ли ты вот эту песню?
И я запела без музыки, но вкладывая в слова, в напев всю себя:
- Под небом голубым
Есть город золотой
С прозрачными воротами
И яркою звездой…
Реакция Странника меня напугала. Он как-то странно смотрел на огонь, вздрагивал и прижимал к груди левую руку.
- Что произошло? – забеспокоилась я.
- Не пой при мне эту песню. Не надо, - взмолился он. Сама того, не зная, ты причиняешь мне адскую боль.
- Прости. Я не хотела. Что я могу сделать в искупление моей вины?
- Обними меня, чудо. И пойдем спать. Завтра трудный день.
Я исполнила его желание, и мы легли спать. Странно, но мне было очень спокойно рядом с ним, несмотря на то, что я его знала всего несколько часов. Но таков видно человек: ко всему привыкает.
На следующий день я проснулась поздно. Меня разбудил приятный треск костра и (о, ужас!) запах жареной рыбы. Я умылась дождевой водой, которая вчера скопилась в специальной емкости и подошла к костру. Что-то тихо напевая себе под нос, Странник трудился над завтраком.
- С добрым утром, солнышко! – поприветствовал он меня.
- Доброе утро, чародей!- отозвалась я. Как мило! Ты будто послан мне небом. Так обо мне заботишься…
- Ну, не преувеличивай. Прошу к столу.
Я с радостью села на пенек, служивший стулом, и посмотрела на убранство импровизированного стола. На нем стояли тарелка с жареной рыбой, вода (или вино) во фляжке,  коробка сока и сухари.
- Чародей… - восхищенно произнесла я. Определенно или маг или волшебник…
- Ну, это просто. Про вино я уже говорил, рыбу я поймал на озере (или реке – не знаю, что там), сухари по пути сюда несколько дней тому назад выменял на сок, ну а сок тоже как-то хотел взять в поход.
Надо признаться, что с детства я ненавижу рыбу, но чтобы не обижать Странника (он же человек, тем более же для меня старался), я стала есть рыбу.
- А, кстати, - вдруг спросила я, отвлекаясь от еды, озеро или река, где ты рыбачил, где оно находится?
- Да неподалеку от того места, где вчера вырос один холмик.
Я сразу как-то чуть огорчилась. Но потом сообщила Страннику:
- А я тоже умею рыбачить. Хочешь, составлю тебе компанию?
- Я не прочь, - ответил он. Но не сегодня. Сегодня я хотел бы помочь, чем надо  пострадавшим, которые расположились недалеко отсюда.
Позавтракав, мы так и сделали – пошли к другим людям. Очень скоро я поняла, что мы будем помогать тем, с кем в непосредственной близости находится Лариса Андреевна. Увидев меня, она очень обрадовалась.
- Ой, Мариночка, как хорошо, что ты пришла! А где же Сережа? Он ведь никогда тебя не покидает…
- Он умер, - холодно ответила я. Вчера.
- О, моя дорогая, крепись. Ты переживешь эту утрату.
Почему я так холодно, почти с презрением отнеслась к ней, к этой женщине сегодня? Я не понимала. Она ни в чем не виновата. Так почему же я считала, что она не смогла помочь Сереже? На мне лежала ответственность за его жизнь, здоровье и самочувствие. Я не смогла сберечь его, и только я виновата в этой ошибке. Наверное, внутренне обвиняя женщину в несуществующем грехе, я пыталась оправдаться перед собой, а может быть просто была агрессивна, ведь так мало времени прошло с момента смерти моего малыша.
Но почему тогда к Страннику я не применяла ни холодности. Ни чего-либо другого в этом роде? Кстати, он очень быстро нашел язык со всеми, что несказанно обрадовало меня и огорчило. Обрадовало, т.к. я узнала еще одну его черту – умение и способность общаться с разными людьми. Огорчило же потому, что сама я была лишена способности общаться одинаково с большим количеством людей. Я пожаловалась Страннику насчет моих опасений, связанных с общением. Он улыбнулся:
- Честная и добрая, ты напрасно опасаешься данной проблемы. Я не провидец, но чувствую: ты много общаешься с людьми, общаешься… целиком, ничего не оставляя за вуалью непроницаемости, как я.
- Но почему ты так решил? – недоумевала я.
- Все очень просто. Твои глаза говорят о многом. Да и я так часто был один, что многое понял, находясь в состоянии отрешенности от мира.
- А расскажи мне о себе, - попросила я.
Он посмотрел на меня, удивленный моей просьбой, но согласился.
- Так вышло, - начал он свой рассказ, - что на вопрос о том, кто есть я, мне отвечать нужно сейчас, так как я очень плохо себе не представляю, что могу написать. Правду? Слов не хватит. Это полностью пересказать биографию с описанием каждого состояния. Я чаще использую устаревшие слова, нежели новые. Люблю молчать. Для многих людей  это немыслимо. А то, как выражаюсь, как веду себя, не воспринимаю авторитетов, не стремлюсь к возвышению, не требую уважения, так это всё вовсе из ряда вон. Со своего надежного места я наблюдал за происходящим  в обществе, которое меня окружало. Смотрел, как одни дрались за лидерство, другие - за право на покой. Третьи - за признание их правоты, четвёртые - ещё за что-нибудь ... А что до меня, состоящем - таки в коллективе, я ни к кому не присоединялся. Ни с кем не воевал, дорожил лишь покоем и свободомыслием. Но то, что я говорил, было немыслимо. И потому, был признан ... Не буду повторять. Иными словами, выражаясь культурно, глупцом или безумцем.
И так, все воюют друг с другом, когда не с кем, со мной, имея цели, кажущиеся разумными, но позволяющие изолировать, оскорблять «других», уличать в ереси, как впрочем, и их можно обвинить, изолировать, оскорбить ... Но сегодня принято обсуждать меня. Исходя из выше написанного, возникает вопрос: а что нужно мне?
Непременно иду! Только идти едва не стало некуда ... Ладно, пусть лучше рискну, подобно Олегу Вещему, "взять меч в руки и принести мир на эту землю", ибо без цели я не проживу долго. Встал против общества, утвердил независимость. Стал другим, теперь тем, кто остался, покажу другой вариант. Но легче убедить, чем заставить слушать.
Что до меня, мне нужна цель. Если я - факел, стремлюсь к реке. Ежели я из воды, спешу к костру. И то, и другое- с полной верой, уверенностью в себе, в своей правоте.
Таким образом, в прошлом я победил, назад не вернусь, не взгляну на то место. Если меня кто-то собьёт с коня, я поднимусь.  И продолжу бежать на своих ногах. До сих пор так и стоит правило: всё будет так, как должно быть, ибо есть на то моя воля! Это значит, что пока я здесь, всё будет правильнее, честнее. «Я всё сделаю!»- старый мой, неизменный стимул. Но отягощает правило: я не могу быть везде! И так с каждой победой всё труднее было отстоять то, что уже достиг для людей конкретных, или же для части общества. И потом я понял: для человека, живущего с людьми, мои слова также неясны, как мне - язык ветра. Его просто нет, ветер - стихия. Значит, и мои слова для людей - только ветер.
Я вернулся к людям, поняв, что глупо им объяснять то, чему так долго учился. Пробовал просто жить, но со стыдом вернулся к Цели. Цель в том, как уже ясно, чтобы всё менять от лёгкого к правильному. Я понимаю, что существование подобного человека, который вышел из ряда вон, дабы заставить жить правильно, а не просто, исключено. Только не понимаю, зачем тогда я есть, как собираюсь пытаться что-то менять, зачем, что мешает, имея опыт в составлении счастья других, самому быть просто счастливым! Нет, это ясно: просто быть - слишком просто. Я так и не ответил на вопрос. Я не знаю, кто Я, стою ли того, чтобы существовать. К тому, чтобы составлять единицам их счастье, не вернусь. Тогда эти единицы будут слабы. Одно знаю: надо идти. Некуда? Значит прямо. Напролом говорить то, что думаю.
Я думаю, что жизнь - не самое ценное!
- И сейчас так думаешь? – спросила я, когда он умолк.
- Нет, теперь иначе. Как тебя встретил. Как увидел боль в твоих глазах. Что-то в душе шевельнулось.
- Нашел цель?
- Да. Новую цель. Стало намного легче.
- И мне с тобой легче.
- Но ты ведь обо мне ничего не знаешь.
- А ты обо мне знаешь больше?
- Сложно ответить. Глаза – зеркало души.
- Но ведь они иногда могут многое скрыть.
- И такое может быть. Но вот голос никак не изменишь, когда что-то случилось. Или когда тебя внутреннее напряжение держит.
- Да, со мной такое было. Можно сказать, что в прошлой жизни, в те дни, когда я была простой начинающей писательницей. Незадолго до катастрофы. Это были тяжелые месяцы. Я не могла писать, идеи истощились, ничего не доводила до конца…
- Время поиска, наверное…- задумавшись, ответил Странник. У моего так называемого детища (не буду углубляться в подробности) та же проблема тогда была. И что делать? Как ты думаешь?
- Я бы ответила ждать. Но это тогда. Сейчас многое поменялось.
- Ждать, - глубокомысленно произнес мой собеседник. Символ моей жизни, от которого я мечтаю избавиться, но, не сдаваясь, а достигая. А что же так сильно изменилось? И что с этим делать?
- Я все потеряла. Я пережила столько всего.
- Тогда почему же не ждать? Или есть другие предложения?
- На данный момент можно и ждать. Но только не пассивно. По сути дела мое состояние – это творческий кризис, но в тысячекратном размере. Но я ведь пытаюсь из этого кризиса выйти. Значит, жду, но не бездействую.
- Можно и так, если в этом есть смысл. А можно ждать лучшего времени.
- Ждать, но не бездействуя.
- Бездействуя - точно не получится, дел слишком много, - слегка улыбнулся Странник. А вот действовать в заданном направлении… Это уже труднее. Или есть предложения?
Я задумалась. Вопрос философский. Я благодаря Ларисе Андреевне уже хорошо понимала азы философии, но такие вопросы для меня  были слишком сложными. Тем не менее мне не хотелось ни в чем уступать Страннику, хотя бы в беседе. Я больше не хотела казаться или быть слабой.
- Пока нет, - ответила я. Но я предлагаю пока просто заниматься теми делами, что необходимы сейчас – помогать людям.
- Хорошо. Только давай сначала жить, а потом помогать? Не повторяй мои ошибки.
Я недоумевающе посмотрела на Странника.
- Долгая история, - ответил он на мой немой вопрос. Не хочу вспоминать былое.
- И не надо. Жить надо настоящим.
Он молча кивнул. Я задумалась. Лариса Андреевна окликнула меня. Я встрепенулась.
- Как ты, Маришка?
- Лариса Андреевна, - откликнулась я. Простите меня. Я не знала, что со мной. Я вам тогда нагрубила.
- Ничего, Маришка. Я все понимаю. И уверена: ты будешь держаться. Нам любой человек важен. Поверь: я не меньше твоего страдаю. На моих глазах погибло столько людей…
- Не бойтесь, Лариса Андреевна, пока со мной Странник, со мной ничего не случится.
- Странник?! – переспросила моя собеседница. Его так зовут?
- Да, он мне так представился именно так, - ответила я, с улыбкой посматривая на своего знакомого, который что-то увлеченно показывал собравшейся около него группе людей.
- Он – прекрасный человек, - произнесла Лариса Андреевна.
- Да, в прошлой жизни, вернее, до катастрофы, у меня никогда не было такого друга.
- Я тебя поздравляю, Маришка. Небо милосердно. Оно забрало Сережу, но взамен…
- Взамен оно послало мне Странника. Но отчего нельзя было сохранить жизнь малышу?
- Этого никто не знает. Видимо, такова жизнь.
- Неужели вы смирились?
- Вовсе нет. Но что мы можем сделать? Мы же невластны над смертью.
- Да и над жизнью, если подумать, тоже.
- Не будем о грустном. Жизнь, несмотря ни на что продолжается.
Я не знала, что ей ответить. Жизнь продолжается, но… Словно и не живешь, только прошлое вспоминаешь. Странное время! Особенно для меня – привыкшей к действиям. Что бы я делала, если бы не пришел мне на помощь Странник?
Словно почувствовав, что я вновь неотступно думаю о нем, он подошел ко мне.
- Скучаешь?
- Немного. Что нового?
- Люди настроены оптимистично.
- Я вот в этом неуверенна. Они просто прячут истинные чувства где-то в глубине души. Они это делать умеют – лгать во имя спасения. А я даже собственных ошибок не могу признать. А еще я такая плакса.
- Да, - сказал философски Странник. Строго ты судишь людей. И себя тоже. В себе ты даже не соглашаешься с тем, что у тебя почти нет недостатков, не говоря об отрицании качеств, а люди.. те, кто себя людьми называют, да, ты права на их счет, но вот одно… В твоих словах проскользнуло, что они не станут лучше. Иногда мне говорят: «все, конец». Я отвечаю: «Нет. Я еще жив». Так и о людях. А мы зачем, если они хотя бы единицами не будут становиться лучше? А как легко было бы просто быть…
- Но это невозможно, - не согласилась я.
- Конечно, невозможно. Вот, скажем, добро делать должно. Если люди от этого становятся лучше. Как достичь? Вот этому нужно научиться. Тут тебе помочь не могу; ломать все одинаковы, а вот строит каждый по-своему.
- А я строю что-либо?
- Строила недавно. Сережу спасала заботой и любовью. Твое добро – от всей души. Значит, душа для всего открыта, не болеть она  никогда не сможет, если не изменишься. Но лучше не меняйся, иначе уйдешь… А ты еще нужна людям. Только не показывай людям, что знаешь больше и видишь дальше.
- Спасибо за совет! Знаешь, я всю жизнь чего-то боялась. Больше всех боялась любви, а именно либо обмана, либо потери.
- Ты права, будь осторожна, - согласился собеседник. Ошибешься – любому тяжело, а насколько трудно будет тебе… Но любой обман можно пресечь. Просто не смотри ни на что сквозь пальцы. Ты почувствуешь обман на расстоянии. Творческие люди острее чувствуют нематериальные вещи. Однако даже злой человек способен любить. И чем дольше он от любви страдает, тем лучше становится. Благо бы человеку в такой ситуации любить, и не знать напрасно или нет. Так будет любить долго… В конце останется только сладкая печаль. А когда душа освободится, он вряд ли сможет не делать добро при возможности.
Я просто наслаждалась нашими с ним разговорами. Никогда в жизни не встречала я такого интересного человека. Наверное, стоило лишиться всего, чтобы познакомиться с ним. Мы вели философские беседы, он рассказывал мне о своей жизни до катастрофы, о своих бесчисленных романах, о походах на байдарках… Он любил воду. Потому иногда, когда мы ходили на рыбалку, я шутливо сердилась на него, говоря, что если бы не он, мы могли бы еще лучше помочь людям. Он постоянно отвлекался. Я же предпочитала следить за поплавком. Я расслаблялась на рыбалке. Я забывала о том, что произошло. Только иногда, в какие-то мгновения мне вспоминался Андрей, вспоминалась Диана, те мои друзья, которых я очень любила, которыми дорожила, и становилось грустно. Но Странник умел повернуть мои мысли в другое направление. И тогда я сама себе казалась рекой – сама я себя считаю такой-то и с таким-то характером, а он, словно мое мнение – это что-то вроде река на карте, показывает мне самой какая я в жизни (река настоящая).
- Наше знакомство не случайно, - сказала я ему.
- Не случайно? Но зачем?
- Да, не случайно. Но зачем, - я на минуту задумалась. Я не знаю. Просто так чувствую.
- Пусть будет так. Дай Бог, чтобы к добру.
Я благодарно взглянула на него – как он прав. Он даже не догадывается, сколько добра он мне сделал.
«Во истину, лучше вернуться к началу, нежели идти по неверному пути».
Я часто вспоминаю эту фразу его. Не помню, по какому поводу он это произнес, но только я глубоко задумалась. Впервые за всю свою жизнь я стала думать а правильным ли был мой тот или иной поступок, не были ли мои слова резки, если я когда-либо, не сердясь, сказала что-либо не подумав. И вообще правильный ли я путь избрала. Но думать об этом долго не приходилось. Вскоре сила Странника передалась и мне.
Я начала помогать людям с еще большим воодушевлением, чем когда был жив Сережа. Мало-помалу боль от его утраты утихала. Я вспоминала о нем уже как о прошлом, том прошлом, которое было до катастрофы. По-прежнему было больно, когда мы находили погибших. Я ужасалась тому, что видела. Мне приходилось смотреть в эти мертвые лица с застывшим на них навсегда выражением ужаса, боли и отчаяния, страдание не отпускало их до последней секунды. Я искала родных и друзей. Не находя родным лиц, я и немного радовалась, ведь может быть они живы, и расстраивалась – сколько мне их еще искать, и как же больно сейчас тем, кто знает, что их близкие больше никогда уже не откроют глаза, не назовут их по имени и не обнимут. Конечно, неизвестность пугает, настораживает. Но она же и дает надежду. А вдруг я их найду, вдруг все еще наладится? Ведь если подумать, и им тяжело. А я когда-то думала о смерти, когда потеряла Сережу. Но ведь это не выход. Странник же говорил, что он похоронил многих своих знакомых. А как наверное больно хоронить любимого человека. И как я понимаю его. Он тоже не знает, где его девушка. О ней он рассказывать не любит. Видимо, боится пробудить рану, которая зарубцовывается, но не заживает. Наверное, многое он не успел ей сказать. А успеет ли, если найдет – Бог знает.
Он перевел мое имя на свой язык. Теперь я «создана дарить надежду». Словно Пигмалион, он создал из меня Галатею. Но не вершину красоты и любви, такого человека, к которому он обратил такие слова:
  «Почти все обо мне – тайна великая есть. Но мудрые постигают тайны. Твоя стойкость ободряет. Таких людей единицы, но если плохо искать можно пройти мимо. Мне повезло в том, что ты есть. Могло быть хуже».
Даже более того – он посвятил мне стихи. Я так была этому рада. Ведь раньше никто мне таких необычных подарков не делал. А я люблю все необычное.
До встречи, мечта!
Жду тебя, моя радость!
Жаль моя звезда
Недолго улыбалась.
Я одного жду.
Да, твоей легкой руки.
Но, только прошу:
В деле моем помоги.
Он попросил о помощи. Я не могла отказать. Ведь нас столько связывает. Он – такой прекрасный друг. Он надеется на меня, мою помощь. Мне не хотелось его огорчать. Я понимала, что в наших разговорах он пытается выразить себя. Это ему помогает. Я стала учиться быть хорошим собеседником, потому как хорошим слушателем научилась быть уже в детстве, когда на уроках иногда до того заслушивалась нашу учительницу, что начинала мечтать, не теряя при этом суть и смысл того, о чем рассказывалось.
 Я понимала – нельзя сдаваться. Все говорило об этом.
- Знаешь, раньше у меня не было столько времени подумать о себе, - призналась я Страннику. Все казалось, будто что-то не успею.
- А сейчас что изменилось?
- Я задумалась над тем, кем я была в прошлой жизни.
- Писательницей, - не задумываясь, ответил собеседник.
- Прошлых жизней много. Вот, например, в одной из них я точно знаю, что я была просто девушкой с состоянием. Мое слабое сердце полюбило прекрасного человека. И он тоже увлекся мной. Мы повенчались, несмотря на то, что моя мать была против. Вскоре он разлюбил меня. Моя жизнь была короткой, но в ней было столько огня, столько страсти. Я ничего героического не совершила. Единственное, что я сделала – я подарила миру печаль и душу великую, которую люди поняли только тогда, когда погубили. Душа смириться не хотела. Люди всегда губят необычное. Я жалею лишь о том, что меня не было рядом, чтобы хотя бы попытаться уберечь  эту душу от жестокого удара. А как ты думаешь, кем ты был в одной из своих прошлых жизней?
- Не думал, - просто ответил собеседник. Но не жил в одном месте, это точно. Скорее шел в рубище, а под рубищем – топор. Для каких целей? Ну, как всегда… Нет есть много вариантов. Не знаю. Но кто я есть сейчас, ты знаешь. Это, на мой взгляд, важнее.
- Ты прав. Просто общение с тобой  иногда наводит на интересные мысли. Чаще всего философские. Вот, например, еще об ошибках. У меня такое чувство, если бы я могла их исправить, я бы что-либо предотвратила ужасное. А ты как думаешь?
- Нужно ли их исправлять? Они были, но… Сейчас вижу, что исправлять их… Вру! Иногда надо. Хотел сказать, что нужно следовать собственному процессу, не останавливаться, а сам однажды исправил ошибку, и был прав. Но тогда, вообще-то тоже следовал своему пути. Значит, этот вопрос неоднозначен. Исправлять стоит, но лишь, если уверен. С полной верой, помня об ответственности за свои поступки.
- Но это сложно.
- А кто говорит, что легко? На свете все сложно. А жить стоит. «Любовь стоит того, чтобы ждать, а смерть стоит того, чтобы жить».
- Как красиво!
- Извини, слова не мои.
- Цитаты доказывают в человеке, вернее, показывают, его начитанность и с таким человеком здорово общаться. Мне всегда нравились такие люди.
- Рад за тебя.
- Странник, ты с каждым днем удивляешь меня все больше и больше.
- Никакого волшебства.
- Ты мне напоминаешь одного человека. Его уже давно нет в живых. Да и я его так близко не знала. Но будто ты – это он. Но не проси открыть его имя. Не могу.
- Интересно, где ты нашла в истории или в себе человека, мне подобного? Кто я? И то, и другое. Если заметишь во мне хорошую или плохую черту, знай, во мне есть и противоположная, противопоставленная… Но при сем, я един и одногранен, целен. И очень хочу снова жить… Неизменны только Советь, Гордость, Честь, Любовь, Вера и ежесекундная боль… Ни мгновения отдыха. Это не имеет обратной стороны. Но я – Странник, мой печальный дар уметь многое делать другим и ничего не уметь себе… Вот и все. Ничего… Однажды отдохну. Не сейчас. Но не сейчас. И все же, как нас ни ломает, мы будем жить, пока мы вместе! Я в это верю. И Господь с нами.
- И я верю, Чародей! – прошептала я, прижимаясь щекой к его плечу. Мне ничего теперь не страшно.
- Тогда пошли рыбу жарить…
Я слегка скривилась.
- Опять рыба! – словно прочитав мои мысли, произнес Странник.
- Не издевайся!
- А я и не издеваюсь. Терпи. Я тоже многое не люблю. Но терплю.
- И рыбу?
- И рыбу!
- Он приобнял меня, и мы пошли «домой». Около нашего скромного жилища мы совместными усилиями развели костер, и Странник занялся приготовлением ужина. Я активно помогала ему.
После нашей скромной трапезы мы сели около костра и неожиданно замолчали. И вовсе не от того, что нечего сказать. Я знаю, что Странник из любой моей фразы «смастерит», если не философское рассуждение, то разговор точно. Мне кажется впервые мы чувствовали себя счастливыми настолько, что забыли о том ужасе, что окружал нас. Пламя костра успокаивало меня. Моя голова лежала на плече у Странника. Он, слегка задумавшись, играл моими волосами. Так прошло много времени. Неожиданно он взял мою руку в свои.
- Что случилось?
- Не бойся. Я просто люблю руки. Это одно из моих свойств.
- И что ты хочешь сказать?
- Рука писательницы.
- А если бы ты этого не знал?
- Догадался бы. У тебя палец один всю руку выдает. Ручку неправильно держишь.
- Но многие люди могут так делать. Например, студенты. Им ведь столько приходится писать.
- А глаза? Ты ведь не просто о чем-либо думаешь. Ты подходишь к этому с творческой стороны. Иногда даже слово готово с губ сорваться. До того тебя творчество увлекает.
- Даже сейчас?
- Даже сейчас. Хочешь, тебя обрадую?
- Интересно, чем?
- Ты будешь счастлива.
- Ты меня утешаешь?
- Нет, правду говорю.
- А у тебя есть мечта?
- Конечно. Мечтаю, чтобы люди были Людьми! Чувствуешь разницу? Людьми с большой буквы. Чтобы считали себя не биологическим видом, а Людьми! Чтобы думали. Хоть иногда. Я люблю людей. Хотя иногда думаю, какими все были, такими, скорее всего, и умрем. И кому мы такие нужны? Небу, что смотрит на нас с радостью и тоской. Те, кто считают, что родились, чтобы жить, жизни не стоят. Во все это просто поверить.
- А не кажется ли тебе, что, посылая нам стихийные бедствия, небо мстит нам за наше поведение? Мы ведь все святое забыли…
- Возможно. И ты сама это лучше меня знаешь, Чудо. Ты ведь чувствуешь природу?
- Думаю, да.
- Вот и делай выводы.
- А ты мне не поможешь?
- Ты сильная. Сама справишься.
Он так странно посмотрел на меня. Что означал этот взгляд? Не знаю. Мне только показалось, что он хочет сказать что-то, но не может. Словно что-то должно случиться. Но что? Видимо, что-то печальное. Иначе бы он сразу дал мне знать, если бы появилась хотя бы еще одна возможность спастись и спасти остальных. Однако же он скажет правду. Он не тот, кто будет мне лгать, даже если эта ложь во спасение.
- Но я слабая. Я не смогу долго так продержаться.
- Сможешь. Разубедить меня в твоих качествах и в том, что ты относительно других идеал, не удастся! Ты – добрая и честная. Я готов выслушать тех, кто со мной не согласен. Ты сейчас делаешь добро. Не скажу, что все так и бросятся тебя благодарить. Даже не думай. Но это того стоит. А вообще пошли спать. У тебя уже глаза закрываются.
- Я согласна. Ты прав, нам нужен отдых.
Он угадал. День был насыщенный, и я была будто выжата как лимон. Поэтому едва только моя голова коснулась самодельной подушки, как я тут же погрузилась в сон. Только утром проснулась от ощущения тепла. Странник спал, прижимая меня к себе. Так спокойно. Я наслаждалась видом моего спящего друга. Его глаза, когда они прямо и пристально смотрели на меня, всегда приводили меня в трепет. Казалось, он видит мою душу. Мне не было страшно, нет, но отчего-то становилось немного не по себе.
«Он, наверное, хороший психолог, - подумала я, глядя на эти безмятежные черты. От его слов на сердце легче. Да и что-то в нем есть надежное, крепкое. Окажись я в опасности, он бы непременно спас меня. Даже небо было бы бессильно. Но не в чем небо упрекать. Мы сами виноваты. И если мы не исправился, то ничего уже нельзя будет сделать…»
Я не теряла ощущения времени. По моим подсчетам выходило, что мы в этом «пограничном состоянии» уже около месяца. Но дни словно казались вечностью. Словно у нас было свое время. Я не думала о доме, о родных. Мне были нужны силы. Я берегла их.
Неожиданно Странник открыл глаза.
- Уже проснулась, Чудо?
- Да. Спасибо, что ты был рядом!
- Я не мог иначе. Сегодня новый день. Нужно встретить его с улыбкой.
Мы так и сделали. После завтрака отправились к Ларисе Андреевне. Она была рада видеть нас. Странник тут же погрузился в дела, помогал разбирать завалы. А я неожиданно вспомнила о подарке семинариста.
- Лариса Андреевна, - обратилась я к женщине, - я хотела вам кое-что отдать.
Я вытащила книгу из найденной однажды сумки и передала ее собеседнице.
- Но почему? – только и спросила она.
- Вам она больше пригодится. Я в Бога не верю, - с грустью констатировала я.
- Не стоит отчаиваться. Маришка, время твоей веры еще не пришло. Не все люди с детства начинают верить и сохраняют это глубокое чувство до конца своих дней. Однажды оно придет к тебе. Ты не будешь его ждать. Оно спасет тебя. Ты все поймешь со временем. Вот, смотри, разве не чудесно?
Она открыла книгу и достала листок. Едва только она его достала, я вспомнила, что это стихи. Творчество – дар от Бога. Символично. Она прочла одно стихотворение вслух.
В тихой-тихой туманной  гавани
Ждут белые корабли,
Чтоб готовых к долгому плаванью
Увезти от цепкой земли.
В суетном приют ненашедших,
Потерявших сон и покой,
Увозят они пришедших
На пристань с надеждой одной:
Найти просторы другие,
Другие найти дома,
Где души и мысли людские
Не заковала зима…
Где взгляды чисты и ясны,
Где любят больше других,
Где дни не бывают напрасны,
Где нет равнодушных,  злых.
Где дышат лишь Откровением –
Туда везут корабли
Всех убежавших в смятенье
От цепких оков земли.
Но пристань в дали туманной
Скрыта от спящих глаз,
Она лишь для тех желанна,
Кто видел ее хоть раз.
Кто горечь познал смятенья
От прожитых дней пустых,
Кто выстрадал откровенье
И зов от просторов других.
В тихой-тихой туманной  гавани
Ждут белые корабли,
Чтоб готовых к долгому плаванью
Увезти от цепкой земли.
- Чувствуешь? Ты тоже так сможешь. Вера может придти и через стихи.
- Но когда?
- Небо знает. Мы все на пути спасения. Кто-то больше преуспел, кто-то меньше. Главное, не останавливаться.
Она прочла еще одно стихотворение.
Нет, ничего мы не забыли,
И никогда мы не одни,
Мостов еще не разводили,
Еще взывают к небу дни.
Нас суетою разбросало,
Нас обессилело волной,
Но мы не предали начала,
Нас осенившего Тобой.
Пусть не в Тебе мы ищем счастье,
Молитвы не Тебе поем,
Но мы живем твоею властью,
Твоей любовью лишь живем.
Когда земля чернее ночи,
Глазами ищем небеса,
К ним что-то в нас безумно хочет,
И слезы слепят нам глаза.
И каждый просит избавленья
От зла, связавшего любовь,
На сокровенные стремленья
Ты отвечаешь вновь и вновь.
Нет, ничего мы не забыли,
И никогда мы не одни,
Мостов еще не разводили,
Еще взывают к небу дни.
На моих глазах появились слезы. Да, именно так. Я обняла Ларису Андреевну и взглянула на небо. Оно не хмурилось. Мы должны измениться. Тогда и небо простит нас.
- Лариса Андреевна, я оставлю книгу у вас. У меня идея. Это тоже философия. По вечерам можно устраивать чтения. Это поможет людям. Ведь мне уже начинает помогать.
- Так и оставила бы ее себе.
-Не могу. Нужно помогать людям нравственно. У вас это лучше получится. Вы опытнее.
- Ну, если ты так считаешь…
Я присоединилась к Страннику. После того, как мы измученные бесконечным разбором бесконечных завалов, пообедали, Странник предложил навестить Сережу. Я немного удивилась. Он делал все, чтобы я забыла о горе, постигшем меня не так давно. А тут вдруг…
Но я согласилась. Мы без труда нашли дорогую мне могилку среди остальных. С тех пор наше кладбище разрослось. «Увы и ах» - как бы сказала Лариса Андреевна. Я опустилась на колени и положила руку на камни, под которыми покоился мой мальчик. Я что-то шептала, что – уже не помню. Просто общалась с его духом. Просила прощения за то, что не уберегла. Странник стоял рядом. Неожиданно он положил свои руки мне на плечи.
- Не плачь…
Я повернула к нему лицо.
- Почему?
- Еще наплачешься. Жизнь длинная. Пойдем «домой». Я хотел спеть тебе песню. Ты все поймешь.
- Да, да, конечно.
Мы возвращались «домой», крепко взявшись за руки. Странник молчал. Так затихает небо перед грозой. Что он скрывает? Сплошные загадки.
Наконец он достал свою гитару из футляра и начал играть.
- Эта песня о нас, - сказал он просто. Слушай внимательно.
Я приготовилась, устремила свой взгляд на руки Странника, перебиравшие струны.
Как трудно пережить рассвет,
Холодный, серый, нестерпимый…
И знать: никто не даст ответ.
Вопрос: «кто мы» неразрешимый.
И вырвать сердце из груди,
Свое светящееся сердце!
И знать, что будет впереди,
Когда коснешься этой дверцы…
Мы можем просто убежать,
Забыть, от правды отойти,
Оставить бренный мир в покое,
Мы можем просто замолчать
Проститься с вами, и уйти,
Махнуть на все беспечною рукою…
Но совесть, это не для нас!
Мы дети ветра и дороги!
Мы не опустим смелых глаз!
Такими создали нас боги!
  Отзвучали последние аккорды, настала тишина. Я сидела, не шевелясь. Я боялась спугнуть святое молчание, которое мне говорило о многом.
- Что скажешь о песне? - просто спросил Странник.
- Нет слов.
- Все плохо?
- Вовсе нет. Настолько хорошо, что не знаю, что сказать.
- Однажды ты вспомнишь эту песню и… И меня тоже.
- Но почему? Мы ведь будем общаться…
Он вздохнул.
- Мариша, послушай меня…
Было видно, что каждое слово дается ему с трудом.
- Я ухожу…
- Я иду с тобой, - отозвалась я.
- Прости, но это невозможно.
- Почему? Неужели я тебе в тягость?
- Нет. Это долг. Этой силе сопротивляться не могу.
- Но почему я не могу идти с тобой? – я недоумевала.
- Наши пути расходятся. Помнишь, я говорил тебе, что ломают все одинаково, а строят по-разному. Мы идем разными путями, чтобы строить. Ты твердо стоишь на ногах. Ты залечила свою душевную рану. Я могу тебя покинуть.
- Можешь или должен?
- Должен, - уточнил Странник.
- Я не могу понять – почему я не могу идти с тобой?
- Ты здесь нужна, - объяснил он, схватив меня за плечи и пристально глядя мне в глаза.
- Но…
Я задрожала от подступивших чувств.
- Ты не пойдешь за мной, если узнаешь, что тебя ищут твои близкие. И они придут с той стороны, откуда пришел я. А я ухожу в другую сторону…
Я потеряла дар речи. Но только на минуту.
- А если я все брошу? Я хочу помогать людям. Хочу помочь тебе…
- Мариша, а если так нужно небу? Ты пойдешь против него?
Я опустила глаза. Он знал, что сказать. Жестко и мягко. Только он так умеет.
- Мариша…
Я медленно подняла голову и встретилась с его пристальным взглядом. Он осторожно приблизился ко мне и нежно поцеловал в лоб.
- Я буду скучать, Странник…
«Я уже скучаю», - словно сказали его глаза.
- Чудо, прощай!
Его руки соскользнули с моих плеч. Я не шелохнулась. Он взял торбу и гитару, и бросив на меня прощальный взгляд, медленно пошел прочь. Я знала, что не остановлю его. Из моих глаз покатились слезы. Ни слова любви не было сказано между нами, а мое сердце рвалось к нему. Одинокий человек в плаще с торбой на одном плече, и гитарой в чехле на другом, уходил от меня по песку разрушенного, а ветер пустыни заметал его следы…
……………………………………………………………………………………………………...
Марина замолчала. Никто не решался произнести даже слово. Наконец Диана отважилась.
- А почему ты нам все это рассказала? Ведь если подумать, то это все бред.
- Дианочка, скажи, пожалуйста, были ли катастрофы, когда я была в коме? – серьезно спросила рассказчица.
- Были, - произнес Андрей. Но как это связано?
- А вы не понимаете? – Марина с надеждой смотрела на сестру, на любимого человека, на друзей.
Но они лишь растерянно переглядывались. Она глубоко и огорченно вздохнула.
«Не донесла. Что делать?..»
Но она не может сдаться. Особенно теперь, когда она пережила это. Что было это – она не знала. Но именно оно и не дает ей такого права…
- Небо предупреждает нас, - наконец произнесла она. Мы сами виноваты в своих бедах. И если обвиняем небеса, то поступаем неправильно. Небо карает нас за наши ошибки. Если мы не изменимся, все будет именно так, как я видела.
Все молчали, не зная, что ответить. Марина во многом права. Но сомнения так велики. Насколько правдивы ее слова? Им есть подтверждение – катастрофы в Америке и другое. И никто не знает, что будет завтра. Каждый решал этот вопрос сам для себя – меняться или нет, обвинять небо или нет, ждать беды или искать пути ее предотвращения…
Марина уже несколько дней навещала незнакомца. Однажды, еще до того, как писательница рассказала свою историю, лечащий врач как бы невзначай сказал ей, что в тот день, когда она очнулась, в больницу поступил юноша. Все думали, его не спасут. Но благодаря чуду, он выжил. Но лежит в коме. И никто не знает, проснется ли он. Сердце Марины забилось. «Неужели»… Она узнала, где он. Но ее не пустили в палату. Это был он. Она узнала бы его из тысячи. Но смог бы он ее узнать, если бы увидел? Слезы наворачивались на ее глаза. Никто не знал, что могло их связывать. Это не была любовь. Скорее всего, две души встретились, чтобы донести миру весть о спасении. Но кто прислушается к словам, если они кажутся безумными?
Марина не потеряла надежды. Она написала стихотворение.
Безоблачно и счастливо
Лишь небо в нашем мире.
Безоблачно и счастливо…
А мы себя убили.
Душа мертва, пока бушует тело.
Орудье зла и жертвы на убой.
Помочь нам небо захотело,
Но с ним затеяли мы бой.
Земля пылает от огня,
Там слышны стоны пострадавших;
И страшным ужасом маня,
Бежим от тел за дело павших.
Когда же кончится страданье,
Мы будем камни собирать.
Нет, это наше наказанье –
Его не нужно обсуждать.
И веря благостной надежде
И светлых духов голосам,
Мы будем жить с добром. Как прежде,
Не обвиняя небеса.
07.06.06.
Написав его, онам направила его во многие газеты со словами:
«Это было откровение небес. Люди, я люблю вас, и хочу спасти! Прислушайтесь к моим словам – словам неба. Изменяйтесь, полюбите природу, перестаньте быть черствыми и злобными. Откройте миру душу. Помогите планете спасти Жизнь. Тогда мы будем жить лучше, с добром, не обвиняя небеса»…
2006 г. - 11:11   08.02.2008г.
Пансионат «Буревестник» номер 126


P.S. В произведении использованы стихотворение Пастернака, песни В. Цоя,  группы «Аквариум», группы «Наутилус», религиозные стихи М.В.Скребцовой и материалы из личного архива автора.