Идеал. Встреча в реале

Году овцы и книгам Х.Мураками
посвящается…

Размышления психолога о политике, проблемах выбора и предвыборных проблемах.

1. Понятие «идеального» политического лидера. Несовпадение характеристик идеала и реального выбора. Бессознательная природа выбора. Архетип и имидж.

В ходе предвыборных исследований политических настроений населения зачастую прибегают к такому понятию, как «идеальный политический лидер». Идет ли речь о президенте, губернаторе, или депутате ГосДумы – схема, казалось бы, достаточно проста: выяснить характер ожиданий избирателей, получить набор качеств, необходимых «идеалу», а затем сравнить их с реальным «портретом» тех или иных кандидатов. Однако, как показывает опыт, качества «идеального образа» оказываются вполне очевидными и предсказуемыми. Понятно, что люди хотят видеть у власти человека умного, честного, хорошего профессионала, знающего нужды простых людей и способного решать их насущные проблемы…  Благо, все эти прилагательные обладают богатым синонимическим рядом – можно их по-разному перетасовывать, группировать по разным признакам и категориям, а также ранжировать по степени значимости. Дальше обнаруживается еще один сюрприз: то, насколько жители довольны действующим лидером, одобряют его действия и считают их успешными, совсем не обязательно коррелирует со схожестью его образа с идеальным… Так поддаются ли изучению и прогнозированию тонкие социально-психологические механизмы, ответственные за критерии выбора и политических предпочтений?  Или и вправду «умом Россию не понять» и российских избирателей – тоже?

Как известно, выбор политического лидера происходит бессознательно, на основе эмоциональной вовлеченности, проекции собственных глубинных содержаний психики, что приводит к отождествлению с лидером, стремлению следовать за ним и быть на него похожим. Разумеется, для подавляющего большинства людей эти процессы так и остаются неосознаваемыми – и в момент выбора и после него.
Процесс выбора подразумевает проекцию архетипических образов на политическую реальность. Несоответствие реально выбираемого политика идеальному образу бывает вызвано характером тех проекций, которыми наделяет его бессознательное. При этом проекция, определяющая идеал, выстраивается благодаря рациональной, сознательной составляющей и потому не совпадает с тем образом, который реально соответствует потребностям общества, его «коллективному бессознательному». Называя характеристики идеального лидера, особенно – если это количественный опрос, люди обращаются к своему сознанию, т.е. к тому, что было бы правильно по их мнению считать идеалом. Реальный выбор же осуществляется бессознательно, «инстинктивно». Власть и общество всегда комплиментарны друг другу. Для того, чтобы соответствовать идеальному образу власти, народ должен быть комплементарен по отношению к нему. Реально же выбор определяется именно тем образом, который комплементарен именно реальному состоянию данного общества.

Недаром говорят, что у каждого общества тот правитель, которого оно заслуживает. Они соответствуют друг другу, как два пазла на картинке. Для того, чтобы обрести иного правителя (с иными качествами) само общество должно измениться. Если политический лидер не соответствует состоянию общества, он просто не удерживается на своем месте, «слетает», уступая место другому, более подходящему.
Итак,  выбор политического лидера – процесс глубоко бессознательный. А когда речь идет о психологии масс, то бессознательные желания, актуализированные на данный момент в коллективном бессознательном, осуществляются гораздо легче, чем сознательно выбираемые схемы и предпочтения. Сознательные желания (не путать с о-сознанными)– осуществляются крайне редко, поскольку лишены энергии, присущей архетипам, представляющим собой единение инстинкта и глубинных психических содержаний, объединяющих определенную общность людей. «Архетипы рассматриваются как психосоматические единства, занимающие промежуточное положение между инстинктом и образом. … По отношению к образу архетип «направлен вверх», связан с идеями, творческим вдохновением и духовностью. По отношению к инстинкту архетип «направлен вниз», к включению в биологию и влечениям». А. Сэмюэлс, «Юнг и постюнгианцы».

При этом сознательно люди могут вполне искренне желать, чтобы ими правил именно «идеальный» лидер. Но вот голосуют не за идеального, а за подходящего. Вот и получается, как в той песенке: «Не горюй, Настасья, он на то и муж. Я у тебя для счастья, а муж – для прочих нужд» (М. Щербаков). Идеал – он хорош в книжке или на экране. Ну, в крайнем случае – для непродолжительного романтического увлечения. И все избиратели прекрасно это понимают (не сознательно, так «инстинктивно»). Поэтому «для жизни» они и выбирают того, кто пригоден для тех самых «прочих нужд» - весьма прозаических и не всегда красивых (не только в плане внешности…). Иногда на фокус-группах так и говорят: «Идеальный? Да он у нас не приживется! У нас чтобы управлять – нельзя быть идеальным».
Люди, правда, к идеалу могут относиться по-разному. Для одних он затем и существует, чтобы к нему стремиться, т.е. побуждает к действию, вдохновляет на подвиги и все такое. Большинство политтехнологов и имиджмейкеров, очевидно, к этому типу людей и относятся – они всеж-таки в жизни чего-то добились и в отношении политической реальности занимают активную позицию.  Но таких людей, увы, не так много. Для основной же массы населения идеал – это красивая картинка, которая существует для того, чтобы скрашивать серые будни, чтобы было, о чем помечтать – что-то вроде мексиканского сериала или журнала с глянцевой обложкой. Стремиться же к нему – это слишком большой риск, масса усилий и совершенно негарантированный результат. Поэтому пусть он лучше остается где-то там, в области грез и фантазий. А если станет мучить разочарование из-за грубого несоответствия реальной жизни тому самому идеалу – всегда можно сослаться на каверзные «объективные обстоятельства», злобное окружение, кстати – и на вероломных политиков, почувствовать себя жертвой с жизненной позицией «от меня ничего не зависит», но зато – с красивым идеалом.
Толпа обладает мудростью зверя. Она руководствуется той разновидностью ума, которую Гераклит называет «нус». Именно благодаря ему она определяет вожака. Юнг в этом случае говорит об архетипах коллективного бессознательного. Согласно одному из его определений,  «Архетипы – автономные центры власти» (Словарь аналитической психологии).

Архетипический образ наделен одновременно божественным благословением и животной жизнью. В этом смысле, обществом правят образы, созданные им самим. 
«Поскольку термин «архетипический несет в себе дополнительное значение интенциональной силы (юнговский «инстинкт») и мифической области персонификаций (хиллмоновские «боги»), архетипический образ наделяется животной жизнью, достаточно сдержанной, напоминающей отношение к человеку, которым восхищаются, которого любят и одновременно боятся.
Юнг выдвинул гипотезу, «что сердцевина комплекса имеет архетипическую природу, и что личностный материал собирается группами и организуется архетипическим образом, и заряжается инстинктивной энергией на соматическом уровне. …». (Дж. Хиллман. Архетипическая психология).
Теория архетипов как некоторых первоначальных образов, определяющих направление восприятия действительности для определенных человеческих сообществ, имеет длительную историю своего развития. К числу ее предшественников относятся: Платон (первоначальные Идеи), Кант (априорно воспринимаемая форма), Шопенгауэр (прототипы как исходные формы всех вещей).

Итак, общественные ожидания относительно своего лидера определяются архетипическими содержаниями, актуализированными в коллективном бессознательном. С чем же вступают в контакт эти ожидания, к чему примеряется степень их соответствия? К образам тех или иных политиков, которые оказываются в области их восприятия представленными в качестве потенциальных лидеров. В связи с этим важное замечание:

“Образ – это не то, что мы видим, а то, как мы видим». (Дж. Хиллман).

Имидж (политика) – отражение личности (политика) в общественном сознании.
При этом общественное сознание не константно, это – постоянно меняющийся поток. Оно принимает различные конфигурации, благодаря чему отражение (имидж) не тождественно первоисточнику (личности), определенные его черты оказываются преувеличены, выглядят особенно ярко, другие – напротив преуменьшены, либо сведены к нулю. Причем «конфигурация» эта зависит прежде всего от степени готовности общества (состояния его сознания в широком смысле слова) увидеть те или иные качества, свойства политика (лидера) и нежелание замечать другие.  Это продиктовано ожиданиями увидеть тот или иной образ, готовностью общественного сознания его воспринять, наличием определенного гештальта, архетипа коллективного бессознательного, наиболее актуализированного на данный момент. Причем он может быть как позитивным («добрым»), так и негативным («злым»). Например, если в обществе актуализировано чувство вины и сильно ожидание засуженного наказания, то ему будет комплементарен образ карающего отца.

Как подчеркивает Почепцов, («Коммуникативные технологии двадцатого века»), «Массовое сознание функционирует в состоянии определенной «разорванности»: ему следует помочь в создании картины мира способом, который не вызовет дополнительных трудностей. Эту функцию выполняет имидж, который соотносит интересы (характеристики) аудитории, лидера и канала коммуникации. «Разорванность» отражается еще в одной характеристике массового сознания: в таком типе коммуникации трудно передавать новую информацию, можно сконцентрироваться только на попытке оживить имеющиеся в аудитории предиспозиции. Имиджевая коммуникация в этом плане скорее не передает, а восстанавливает то, что уже и так записано в сознании». И далее, к вопросу о духовно-соматической природе архетипа и силе его воздействия на человеческое поведение: «Это должно быть животной реакцией, неартикулируемой, неаналитической, продуктом определенной химической реакции между избирателем и имиджем кандидата». (Г. Почепцов «Имидж и выборы»).

Соотносится ли имидж с личностью? Да, безусловно. Поскольку личность включает в себя, с одной стороны, набор комплексов (определяющих индивидуальные особенности), с другой – свойство прозрачности, умение быть «проводником» для посланий из мира архетипов, то имидж, вероятно, являет собой «сцепку» из этих двух составляющих. Прежде всего, лидер воспринимается в качестве проводника какой-либо идеи (в платоновском смысле, той, что из мира идей), архетипа – в юнгианском понимании, наиболее актуализированного, востребованного общественным сознанием. От носителя этого имиджа требуется настолько овладеть своими личными комплексами, чтобы они не препятствовали проведению им данного архетипа, а напротив, резонировали с ним и усиливали его звучание. 

Кроме того, политический лидер воспринимается в качестве «носителя» того или иного архетипического образа именно как единого целого, не сводимого к сумме отдельных качеств. «В целом отношение россиян к политикам обнаруживает так называемые системные свойства. Это значит, что каждое качество того или иного политического лидера воспринимается не само по себе, а в соотнесении со всеми остальными качествами. Скажем, «сила» как составляющая образа одного политика может восприниматься в целом положительно, в то время как у другого она сопрягается с угрозой и получает отрицательное значение». (А. Андреев. «Политическая психология»). Это сочетание качеств и составляет имидж, который либо принимается в целом, либо отторгается – тоже в целом.


2. Противоречивые ожидания населения к власти и власти – к населению. Даблбайндовая связь. Уход в транс. Аполитичность и просветление.
Коммуникация между властью и народом происходит с той степенью успешности, в какой определены ожидания сторон по отношению друг к другу. Однако, в ситуации поликультурного общества «власть» выглядит для народа не единым целым, а набором различных политических образований с совершенно различными ожиданиями. Так же и «народ» уже не является единой общностью, а состоит из различных социальных групп, «субкультур» с различным мировоззрением и ожиданиями по отношению к власти. Можно, конечно, видеть панацею в нахождении «единой идеи», способной сплотить общество и вновь сделать его единым целым. Об этом мечтают многие политологи, популярна эта идея и «в народе».  Но это – всего лишь разновидность тех самых мечтаний народа об «идеальном» правителе, и политиков – об «идеальном» народе. Реальность поликультурного общества носит принципиально иной характер и именно в этой реальности мы живем.
Например, каналы передачи информации от власти к народу, каковыми в первую очередь являются СМИ, носят разрозненный характер, передавая зачастую противоречащие друг другу «версии» относительно действий политиков, интерпретации тех или иных ситуаций, образа мысли. «Кому же верить-то?!» – вопрошают люди. Есть, правда, другой вариант – думать, сопоставлять и САМОСТОЯТЕЛЬНО делать выводы. Можно, в конце концов, самостоятельно выбрать, какой из источников информации лично я считаю более достоверным. Но в большинстве своем люди не хотят (об этом!) думать, они хотят просто поверить. Тому, кто заслужит их до-верие.
Антиномичность существующей властной системы на психологическом уровне проявляется как даблбайндовая связь, присутствие «двойного связывания». Посылая противоречивые послания, ожидания в адрес граждан, в ответ на это власть получает от народа реакцию некоего транса, т.е. реакцию ухода, отчуждения, отделения, ухода в иные параллельные сферы, отчужденные от социума как такового. Одновременно с этим граждане направляют в адрес власти столь же противоречивые ожидания – с одной стороны «жесткая рука», способность навести порядок, некий патернализм и авторитаризм, с другой стороны – необходимость понимания и заботы, гарантию демократических прав и свобод. Понятно, что в обществе присутствуют различные социальные группы, ожидания которых будут различаться, одним ближе демократические ценности, другим – патерналистские. Однако запрос от общества в целом по отношению к власти оказывается противоречивым. Вместе с тем, один и тот же человек может считать необходимым и введение жестких мер для наведения порядка и, в то же самое время – наличие демократических свобод. На первый взгляд, это выглядит как противоречие. Но если посмотреть глубже, то оказывается, что в сознании данного конкретного человека эти ожидания вполне согласуются друг с другом. Дело в том, что когда он говорит о правах и свободах, то он имеет в виду самого себя и свое ближайшее окружение, т.е. «своих». А вот жесткие меры и «сильная рука» для наведения порядка – это уже для «других», которые, по его мнению, виноваты во всех его бедах. Классический пример: наемный работник и предприниматель. Предприниматель хочет для себя – уменьшения налогов, большей свободы для развития бизнеса и т.п.; образ наемных рабочих в его представлении непригляден «они все» – пьяницы и лентяи, им нужна жесткая рука, строгие дисциплинарные меры, более жесткая система штрафов и наказаний». Рабочий хочет для себя – гарантий сохранения работы, обеспечения социальной защищенности и т.п., при этом в его глазах предприниматели – это люди нечестные, склонные к воровству, коррумпированности и другим неприглядным вещам. Далее обычно следуют «конкретные» предложения о том, как решить насущные проблемы (выплата зарплаты, строительство объектов социнфраструктуры и т.п.) - отобрать деньги у Березовского (Чубайса, Черномырдина, «американцев» … этот список каждый может продолжать в соответствии со своим «образом врага»). Все это старо, как мир и определяется формулой «своя рубашка ближе к телу». Но в наши дни, похоже, подобные тенденции достигают апогея… Но реагируют на это люди не социальным протестом, а именно уходом. Для того, чтобы выражать протест, нужно, по крайней мере, четко понимать, против чего этот протест направлен. Это возможно, когда основной «месседж» со стороны власти вызывает протест. Но когда поступает несколько разных «месседжей» одновременно, причем противоречащих друг другу – это приводит к образованию даблбайндовой ситуации, или «двойному связыванию».

Основные характеристики ситуации «двойного связывания», согласно психологам Г. Беэтсон, Д. Джейсон и др. ( «К теории шизофрении»// Московский психотерапевтический журнал, 1993, 1), сводятся к следующему:
«1. Индивид включен в очень тесные отношения с другим человеком, поэтому он чувствует, что для него жизненно важно точно определить, какого рода сообщения ему передаются, чтобы реагировать правильно.
2. При этом индивид попадает в ситуацию, когда этот значимый для него другой человек передает ему одновременно два разноуровневых сообщения, одно из которых отрицает другое.
3. И в то же самое время индивид не имеет возможности высказываться по поводу получаемых им сообщений, чтобы уточнить, на какое из них реагировать, то есть он не может делать метакоммуникативные утверждения»..
Небольшая ремарка к последней составляющей. Для того, чтобы вести разговор на метауровне, оба участника беседы, должны быть 1) настроены на конструктивную беседу, а не взаимные оскорбления и «поиск виноватого»; 2) учитывать свои эмоции, но руководствоваться, в первую очередь, все же разумом; 3) совместно искать решение, а не пытаться решить свою проблему за счет другого. Существуют ли подобные тенденции в нашем обществе? Ну да, есть и общественные организации, которые пытаются вести диалог с властью, есть и политики, которые не боятся общаться с людьми… Но какое отношение они вызывают у «обычных людей», которых  - подавляющее большинство и которые, собственно, определяют «общественное мнение», в том числе и во время выборов? В лучшем случае – жалость… А вот зато «уход» от ненавистной политики и всего, что с ней связано, не только считается совершенно нормальным, но даже обретает некий романтический ореол, считается признаком то ли избранничества, то ли «особого пути», ведущего к просветлению. Вот тут мы и подходим к скользкой теме отличая просветления от … шизофрении. Чем оно определяется? Только ли точкой зрения наблюдателя и господствующей в обществе идеологией? Конечно, спору нет, попади какой-нибудь просветленный или сам Будда в руки наших врачей-позитивистов – лежать ему в общей палате с диагнозом «шизофрения». Но все же, отсюда не следует, что всякий шизофреник – это просветленный. И сходства между даосом, презревшим сей суетный мир и ушедшим в медитацию, и дядей Васей, ушедшим в запой и презревшим социум и политику, не больше, чем между Карлосом Кастанедой и непутевым подростком, который ширяется в подворотне.
Хотя, как показывает Бейтс, путь к просветлению, а точнее – один из способов его достижения, действительно имеет некоторое сходство с ситуацией «двойного связывания».  Он пишет: «В дзен-буддизме высшая цель состоит в достижении просветления. Мастер дзен стремиться различными способами вызвать просветление у ученика. Один из этих способов состоит в том, что он заносит палку над головой ученика и свирепо говорит: «Если ты скажешь, что эта палка реальна, я ударю тебя. Если ты скажешь, что эта палка нереальна, я тоже ударю тебя. Если ты ничего не скажешь, я тоже ударю тебя». Мы полагаем, что шизофреник постоянно оказывается в такой ситуации. Только он достигает не просветления, а состояния дезориентации. Ученик дзен может, например, протянуть руку и выхватить палку у учителя, который, вероятно, примет такую реакцию. Шизофреник лишен подобного выбора, поскольку он едва ли может проявить такую «непривязанность» к межличностным отношениям, а цели и сознание его матери мало похожи на цели и сознание учителя дзен».
Похоже, все зависит от того, как человек склонен относиться к власти – как к учителю, или как к своей маме. Первый учит решать проблемы, вторая – решает их сама. Пока ребенок не достаточно взрослый – это нормально, но потом… разве что, если он болен. Шизофренией, например. Политик, впрочем, тоже в определенном смысле волен выбирать, какая роль ему ближе – родителя или учителя. Хотя, назначение на роли всегда взаимно и они должны быть комплиментарны друг другу.
Как выглядит ситуация выборов для человека с позицией «от меня ничего не зависит»? Он рассуждает примерно так: «Я могу проголосовать за кандидата X  или за кандидата Y, могу не пойти на выборы, могу вообще ничего об этом не знать – все равно “ОНИ” выберут того, кого ИМ надо”. Что здесь первично, а что вторично – подобная жизненная позиция, сформировавшаяся в силу опыта жизни при авторитарной власти и отсутствия выбора, или алгоритмы построения предвыборной агитации – вопрос сложный и запутанный. Показательно, что главными «носителями власти» люди полагают отнюдь не политиков, а олигархов, ощущая власть денег в большей степени, чем власть законов. Соответственно, ситуация выборов выглядит для них как «ложный выбор» (что, кстати, широко используется в не-политической рекламе). «Кого не выбери в депутаты (мэры, губернаторы) – все равно реально будет управлять тот, кто владеет деньгами» – такова логика их рассуждений.
Итак, что же означает «уход» в психологическом смысле?
«Для жертвы в ситуации «двойного связывания» безопаснее не только соскочить на уровень метафорических сообщений, но еще лучше – сделать скачок и самому превратиться в кого-то другого или сделать другой скачок и утверждать, что сам он находится совсем в другом месте. В таком случае двойное связывание не будет оказывать своего действия на жертву, потому что попал в эту ситуацию совсем не он – сам он пребывает где-то в другом месте» (Бейтсон и др). 
Таким образом, вовлечения в отношения двойного связывания приводят к уходу в трансовое состояние.  Эта же техника противоречивых посланий используется в гипнозе для достижения трансового состояния. Например, пациента просят поднять руку, а затем говорят: «не держите вашу руку, но и не опускайте ее». В результате пациент впадает в транс и рука у него «плывет», как бы существует сама по себе, независимо от его воли. Оно, конечно, человеком, который пребывает в «измененном состоянии сознания» управлять гораздо легче. Как говорит В. Пелевин в своем интервью, политическая борьба означает соревнование гипнотизеров,  кто окажется сильнее. И все же, вопрос о наличии  выбора для каждого отдельного человека остается открытым. Как известно, не все люди поддаются гипнозу. Точнее говоря, человек может оказаться не восприимчивым к воздействию одного гипнотизера, но восприимчивым – к другому. Необходимое условия для этого – определенный уровень доверия к гипнотизеру, т.е. человек, осознанно или нет, дает ему право себя загипнотизировать. При этом он может страдать от того, что нет достаточно сильного гипнотизера, который бы обеспечил целостность его картины мира. В каких случаях люди прибегают к услугам гипнотизера? Когда не могут самостоятельно справится с решением тех или иных проблем, будь то заболевание, вредная привычка или негативные эмоции. Чего они ждут от политика? В сущности, того же самого – решения проблем, правда, уже другого характера. Однако характер отношений с этим самым «человеком-решающим-проблемы», может быть различным. Что представляет собой гипноз? Человек «засыпает», получает удовольствие, а когда «просыпается» – проблема уже решена! Гипнотизеров у нас народ любит – вспомнить хотя бы «победный марш» Чумака с Кашпировским. А ведь есть и другие направления в той же самой психотерапии, объединенные общим названием «гуманистические». В этом случае человек, обратившийся за помощью, тратит гораздо больше времени и усилий, но при этом он сам является активным участником решения своих проблем, более того – учится решать их самостоятельно. Однако, почему-то у нас в России эти методы пользуются гораздо меньшим спросом, чем классический гипноз и более современные его направления. В крупных городах существуют относительно небольшие группы людей, избравших именно такой способ обращения со своими личными проблемами, обычно это называется «личностным ростом» или «работой над собой». Но вот что интересно – подавляющее большинство из них – совершенно аполитичны и относятся ко всему, что связано с политикой и социальной жизнью, отстраненно и даже с некоторой брезгливостью. Случалось мне не раз общаться с людьми, для которых фразы вроде «все мужики – сволочи» или «родителям не дано понять своих детей» воспринимаются (совершенно справедливо, на мой взгляд), как величайшая глупость и признак невроза, но при этом утверждение «все политики – сволочи и им не дано понять простых людей» они будут отстаивать с пеной у рта и считают непререкаемой истиной. Или, например, дихотомическое противопоставление телесного и духовного, или разума и чувств полагают не более чем иллюзией, вызванной особенностями восприятия, а вот противопоставление личности и социума – самым что ни на есть реальным, причем «социум», конечно, объявляется «абсолютным злом». Такой вот «узкий круг», страшно далекий, что от власти, что от народа… На деле же такой вариант «личностного роста» оказывается еще одним способом «ухода», реакцией на ситуацию двойного связывания. Для личности, конечно, уход в буддизм, постмодернизм, психоанализ или иные пути «духовного роста» все же более продуктивен, чем, скажем, в пьянство или мексиканские сериалы. Однако, для общества все эти пути практически равнозначны, поскольку означают распад и нежелание совместно решать общие проблемы.

3. Виртуальность имиджа. Метаморфозы героического образа. Ожидания – это совсем не то, чем они кажутся…

Каким же образом формируется тот самый имидж политика  в массовом сознании, о котором мы говорили? Ну конечно, прежде всего, через СМИ. Понятно, что люди составляют свое представление о том или ином политике не посредством непосредственного опыта общения с ним, а опосредовано, благодаря статьям, передачам, репортажам и т.д., подготовленным журналистами. Помимо того, беседы с людьми при проведении соцопросов открыли мне еще один небезынтересный сюжет. В разговорах о политиках люди с удовольствием рассказывают о том, что «в газете написали», «по телевизору сказали» то-то и то-то. Однако, как показало более детальное обсуждение, это отнюдь не означает, что человек, который об этом говорит, реально сам читал эту газету (видел эту передачу). Гораздо чаще, несмотря на ссылку на первоисточник, его рассказ оказывается производной (далеко не первой) чужого пересказа этой статьи. Разумеется, «по дороге» этот пересказ обрастает собственными домыслами и интерпретациями каждого из рассказчиков. При этом данный рассказ воспринимается каждым из них не в качестве «слуха», а как информация из официального источника – т.е. из СМИ. Что же происходит при этом с имиджем политика, формирующемся в общественном сознании? Его виртуализация растет в геометрической прогрессии, хотя и не теряя при этом статуса достоверности.
Вместе с тем, отстраненность от политической жизни формирует отношение к ней как к некой «потусторонней» действительности, к чему-то далекому и не понятному. Сознательный или бессознательный уход от политических проблем приводит к отчуждению общества от государства, власти – от народа. На интрапсихическом уровне это проявляется как отсутствие дееспособности, ощущение собственного бессилия, невозможность повлиять на ситуацию. При этом власть (как возможность воздействовать на ситуацию) проецируется на внешний объект, причем чем большее отчуждение происходит, тем большей концентрацией власти он обладает. Характерно, что о необходимости «сильной руки» и авторитарной власти говорят именно те, кто ощущает себя наиболее слабым и пассивным (за исключением, конечно, тех политиков, которые сами претендуют на роль того самого авторитарного лидера, способного «навести порядок»). Невольно вспоминается Гераклит: «все ползущее пасется молнией»… В пределе своей отчужденности власть воспринимается как безликая сила, хотя и требующая своей персонификации. Понятно, что такого рода политик воспринимается именно как «наделенный силой» виртуальный образ, а не как наделенный властью человек, с которым возможна нормальная человеческая коммуникация.
Такова одна из ипостасей «образа героя» в современном массовом сознании. «Образ героя» является одной из архетипических фигур и всегда присутствует в каждой культуре, но при этом претерпевает различные метаморфозы в соответствии со спецификой каждой из них. В разные исторические эпохи подчеркиваются разные качества, характеристики одного и того же мифологического образа. Например, Голософкер в своей книге «Логика мифа» говорит о метаморфозах образа Прометея С одной стороны – преступник, потому что нарушил запрет богов, с другой стороны – герой, подаривший людям огонь. В разные эпохи подчеркивались эти две разные ипостаси его образа.
Для нас же особенно интересно то, что для массового сознания нашего общества характерно присутствие сразу нескольких вариаций на тему героического образа. Об одном из них мы уже сказали. Приведем другой пример, противоположный первому.
На одной из фокус-групп обсуждалась тема «идеального политического лидера». Модератором был задан вопрос с использованием проективной техники: кто из известных исторических или литературных персонажей мог бы стать идеальным губернатором? Один из респондентов отвечает: Александр Матросов. – Почему? Потому что он способен броситься грудью на амбразуру, чтобы спасти остальных, тех кто стоит за ним? – Нет,- отвечает респондент, - Это потому что, с одной стороны, он герой и им все гордятся, а с другой стороны – он уже мертвый и никому не мешает».  Здесь тоже налицо желание удерживать значительную дистанцию с «властью», но мотивация уже совсем другая – не для того, чтобы «герой» был «великим и всемогущим», а для того, чтобы он «никому не мешал». Его роль в этом случае сводится к чисто символической – «чтоб им все гордились», а существовать в физической действительности ему не только не обязательно, а даже вредно, уж лучше пусть он будет уже умершим, так спокойнее…
Итак, «идеальный герой нашего времени» оказывается виртуальным образом, причем очень сложным – в смысле сложенном из разных составных частей; многогранным экраном для проекций самых разных ожиданий со стороны самых разных групп населения. Он – и не былинный герой, и не Иванушка-дурачок, хотя может казаться и тем, и другим, и еще Бог знает кем. Он скорее подобен джину из бутылки, способному выполнять самые разные желания. Но вот в той самой обыденной, повседневной реальности, в которой живет большинство людей, исполненные им желания обычно оказываются совсем не тем, чем изначально казались…
; Маслова С.В.

(статья опубликована в журнале «Политический маркетинг», 2004г., №2)