Глазастая каменюка

 Посвящается Михаилу Гридину и всем тем, кто узнает себя в герое рассказа.
               


                Глазастая каменюка

"Невзрачный камень на траве лежал,
Лежало нечто очень дорогое..."
               
 (Вероника Тушнова – «Метеорит»).

«Мне миллионы лет от роду, сказал он себе. Я родился минуту назад. Я ростом с дюйм, нет, в десять тысяч миль».
                (Рэй Бредбери – «Конец начальной поры»).

«У самого Демона уже нет тела – но БЫЛО когда-то чудовищно прекрасное тело. Осталась только глубина печальных очей. … Теперь это было просто скопление булыжников…»
                (Роберт Хайнлайн – «Магия Инкорпорейтед»).

«…он должен был доставить себе какое-то удовольствие напоследок перед уходом в бескрайнюю холодную пустыню внутреннего мира».
                (Джон Пристли – «Дженни Вильерс»).

«Я, как мог, скосил глаза в направлении полузапрятанного божка и, хоть мне было сильно не по себе, стал следить за тем, что же будет дальше».
                (Герман Мелвилл – «Моби Дик»).


                ***
…Она только и успела пискнуть глупое «Ой!..».

Донышко целлофанового пакета не выдержало, и…
 
Взвыв по-первости, как и подобает всякому уважающему себя человеку, которому на ногу свалился трехкилограммовый булыжник, Он, однако, почему-то не перешел ко второй части «марлезонского балета», то есть, не разразился негодующими воплями и ругательствами, а присел и стал с интересом рассматривать причину и виновника своей травмы.

Людская река, текущая по тротуару, наткнулась на препятствие и разделилась на два потока, заскользив вокруг образовавшегося островка. Недовольство и раздражение во взглядах перемежались с неприкрытым удивлением и… завистью.
Но этим двоим, похоже, не было до окружающих никакого дела.

- Хм… - это первое, что Она от Него услышала. А уже вслед за тем, вместе с протянутой рукой, шло: Арчи.

«Хм» было восторженное и многозначительное, а «Арчи» - звучало просто восхитительно, и Она, сжавшаяся в ожидании грубостей и оскорблений, просто растаяла, отпустив свернутую внутри пружину.

- Хари, - произнесла она, пожимая длинные пальцы флейтиста и присаживаясь рядом.
Он быстро и внимательно окинул ее взглядом и удовлетворенно кивнул. Словно убедившись, что сказанное соответствует действительности.
 
…Друзья давно звали ее Хари, - в память о героине небезызвестной книги и нашумевшего фильма. Не только за внешность. Она была удивительно привязчива, и любое расставание воспринимала болезненно и трагически, разве что не продираясь сквозь толщу стальной двери. Да и то только потому, что случая не представилось.

- Где?.. – только и спросил Арчи, кивая в сторону выпавшего из пакета камня. Он вообще был немногословен, предпочитая думать, что его понимают с полуслова, нежели пускаться в долгие объяснения.
- В …, в походе, - так же коротко ответила Хари, пытаясь завязать разорванный пакет.
- Мм. Повезло,  -  констатировал парень, решительно поднимаясь на ноги и подхватывая камень подмышку. Пакет был безнадежен, и, виновато шурша,  отправился в ближайшую урну.

- Куда?..
Хари махнула смуглой, унизанной фенечками, рукой куда-то направо, и они поплелись в указанном ею направлении. О скорости пришлось забыть: нога Арчи, получившая хорошую встряску, дико болела.

Однако общению это никак не помешало.

Слово за слово разговорившись, молодые люди убедились, что у них есть одно общее странное увлечение: оба любили подбирать и рассматривать камни.
По-научному это чудачество было бы названо литоманией, ибо странность этого увлечения выражалось в том, что обоим нравилось не столько само собирательство, сколько немедленное обсуждение находок, сопровождаемое восторженными репликами.

Эта склонность позволяла им ненадолго вырваться из чужого им уклада жизни и чувствовать общность с тем, к чему стремились их задыхавшиеся от цивилизации души.
Подбирая камни, они становились самими собой, и могли говорить свободно, не пользуясь ложью слов, созданных обществом для того, чтобы скрывать за ними свои истинные желания и чувства.

Найдя друг в друге достойных компаньонов, далее друзья-литоманы проводили все выходные вместе, путешествуя по окрестностям и иногда возвращаясь из походов с рюкзаками, оттягивающими плечи тяжестью собранных туда камней.
Естественно, таскать рюкзаки приходилось Арчи, а Хари лишь доводила их «до кондиции», доверху набивая «замечательными экземплярами».
К слову, многие из них, оказавшиеся не такими интересными при повторном разглядывании, приходилось потом уносить обратно. Арчи придерживался мысли, что у каждого камня есть право на место обитания, куда он и должен быть непременно возвращен.

Несмотря на более или менее общие взгляды по поводу этих любительских экспедиций, у каждого из наших героев с совершенной очевидностью проглядывал абсолютно свой подход к подбору образцов.

И если девушка питала слабость к мелким камешкам затейливой формы, преимущественно с дырочкой, то Арчи отдавал предпочтение камням крупным и привлекательным своей природной грубостью. «Мужским», - как заметила как-то Хари.

 Что ж, отнесемся к этому всего лишь как к маленькой толике разнообразных, присущих человеческому роду причуд, и, оборотив свой взгляд на себя, попробуем честно признаться, являем ли мы собой существо, полностью лишенное подобных привычек, кажущихся со стороны нелепыми странностями – будь то собирание засушенных бабочек, этикеток, или же размешивание чая в стакане только по часовой стрелке и завязывание узелков «на память» и пр. и пр.?..
Ответив на этот вопрос со всей возможной искренностью, будем снисходительны и к тем, кто имеет слабости, отличающиеся от наших, и, приняв все вышесказанное без излишней иронии, перейдем к нашему повествованию, которое, собственно, и начинается в этот момент.
***
… Рука Арчи, шарившая в воде, вынырнула наружу, крепко сжимая пальцами  комок непонятного цвета.
Хари двинулась к нему, желая тут же рассмотреть находку.
- Ну что?.. – нетерпеливо спросила она, пока ее товарищ споласкивал камень от прилипшей к нему донной грязи.
- Кажется, есть. Я нутром чувствую: стОящий камень, - с несвойственным ему волнением проговорил Арчи,  решившись вынуть руку из воды.
- О! Так это же вылитый Йоджо!.. – рассмеялся он, когда камень, наконец, был извлечен на белый свет.

К счастью, пояснять свои слова парню не было никакой надобности.
И он,  и девушка бредили в то время «Моби Диком», и часто цитировали друг другу Мелвилла, а потому имя языческого божка возникло вовсе не случайно.

Так камень получил имя «Йоджо», которым мы, - для удобства повествования, - и будем пользоваться в дальнейшем.

                ***
…Серый. Блёкло-пепельный. Тускло-горчичный. Болезненный. Глинисто-желтый. Как пустыня, давно не орошаемая дождем, как древний пергамент, как мумия, как умерший лист дерева, как кожа старика, угасшая к концу жизни.
Очень трудно было дать определение цвета этого камня.
Как невозможно было определить его возраст.
Ибо за некой незримой отметкой зрелость становится ровесницей старости, а старость, исчисляемая десятками лет, - уравнивается с древностью, отмерянной сотнями; та же в свою очередь протягивает руку самой вечности.

***
…Благословенны мельчайшие капли влаги, летящие с неба! Упав на дно сухого лона суши, они  порождают величественный океан, изумляющий нас своей безбрежностью.
Легчайшие снежинки, лепестки которых сокрушаются дыханием ребенка; сходя с гор, способны погрести целый город под обломками своих невесомых игл.
А мириады и мириады крохотных песчинок, легко струящихся меж пальцев?.. Никому не придет в голову смеяться над их ничтожностью, потому что каждая – часть великого целого, которое они несут в себе. Это нечто, роднящее их и возносящее до уровня цариц. Имя ей – Сахара!

О, незримые кирпичики мироздания!
О, изначальные крупинки разума!
О, последние мгновения жизни!..
Сколь совершенен и изящен «Каприс» Листа, сколь виртуозен  и свободен в своей  бьющей жизнерадостности, но убери оттуда несколько нот – и вся стройность  и изящество будут разрушены отсутствием этих песчинок, капелек, крупинок, из которых составляется музыка! Подобно бездонным провалам зазияют эти  бреши в едином гармоничном полотне.

Так и в царстве старости, отмеряющей время на своих весах: чаша с одной песчинкой может уравновесить чашу, на которой больше, чем миллион лет.
А, может, это и верно, - ведь перед мотыльком-однодневкой, рождающимся на рассвете и уходящим к ночи, успевает предстать весь мир во всем своем совершенстве.

Но осознание этого потрясающего равенства приходит не сразу, ведь человек привык мыслить масштабами своей жизни, и поэтому единица, отягощенная более чем шестью нулями, способна повергнуть в изумление существо и более искушенное, опытное и зрелое, чем юный эльф, только догадывающийся о предстоящих ему веках, а оттого прикасающийся к тысячелетнему камню без нахальной фамильярности, - чуть боязливо, с оглядкой на почтенный возраст.

***
…Хари задумчиво нарисовала на земле несколько колечек; Арчи заметил, что губы ее помимо воли складывались в такое же колечко, когда она протяжно произносила «миллион»…
- Видишь, он смотрит, - почему-то понизив голос до шепота, кивнула она в сторону камня.

Две небольшие лунки на поверхности камня, удивительно напоминавшие по форме человеческие глаза, - чуть раскосые, как у монгола, - выглядели настолько живо, что можно было удивляться капризу природы, сотворившей то, что язык не повернулся бы назвать случайными углублениями.
Глазницы древнегреческих статуй выглядели бы рядом с ними просто пустыми ямами.
- Он на нас смотрит, - несмело повторила Хари.
Глаза камня, казалось, отнеслись к подобной робости несколько иронично и даже пренебрежительно, ответив взглядом, вероятно, присущим существам, проникнутым глубоким убеждением в суетности самогО хода времен, не говоря уже о суетности и нелепости человеческих локомоций.

Они могли менять свое выражение и даже направление взгляда, в зависимости от того, под каким углом попадал в них свет. Поэтому даже при отсутствии зрачков они выглядели живыми и следили за вами, как глаза небезызвестного «Портрета».

***
- Брр! – поежилась Хари, когда Арчи водрузил обретшего имя божка на стол, рядом с креслом, где, зябко поджав под себя ноги, сидела девушка. – Кажется, он недоволен.
Заметив недоумение парня, она пояснила:
- Видишь, ему не нравится место. И, кроме того, он меня, кажется, невзлюбил. Переставь его куда-нибудь подальше, пожалуйста.
- Ты о чем? – притворно удивился Арчи, так как знал, что за подобными непонятными словами уже крылась какая-то история, которую можно было «выудить», если умело вести разговор.
А история, похоже, «созрела», - судя по тому, как горячо отреагировала девушка на брошенную юношей реплику.
- Как о чем? – воскликнула она, словно речь шла, по меньшей мере, о чьей-то жизни или смерти. – Ты знаешь, кем он раньше был?? – БОЖЕСТВОМ!! Мы вообще не имели права брать его с собой! – не замедлила выдать Хари. - А ты его из реки выудил – раз! Сюда без согласия притащил – два… Ему тут не нравится!

Арчи, не разделявший многих представлений девушки, хотел было возмутиться ее капризом и проявить в этом вопросе твердость. Но просьба прозвучала повторно,  причем, настолько жалобно, что на фоне ее наивности его собственная твердость уже не казалась ему такой уж добродетелью, и он, чтобы не чувствовать себя монстром и тираном, с легким вздохом решил переставить камень.
Куда угодно, лишь бы не огорчать дорогое ему существо.

- Эх ты, чудик! – усмехнулся он. – И что это ты там только себе выдумала?.. Это ж Йоджо, мой друг! – пытался он растормошить девушку, но, похоже, она относилась к этому серьезней, чем он предполагал, и даже не улыбнулась его шутке.
- Ну, куда же нам его, по-твоему, пристроить?..
Хари приняла в поисках подходящего для идола места самое деятельное участие, ни разу, впрочем, не прикоснувшись к камню, а только подавая всевозможные советы по поводу его размещения.
Наконец,  после долгих метаний по комнате, злополучный Йоджо был водворен на одну из книжных полок, - одним боком упираясь в «Письма к Луцилию», а вторым соседствуя с «Опытами» Мишеля Монтеня.
- Ну, а теперь как, он доволен?..
Девушка немедленно уселась на место и критически осмотрела Йоджо и его окружение, как главнокомандующий, придирчиво изучающий со стратегической высоты поле предстоящего сражения.
- Ладно, пусть стоит, - задумчиво согласилась Хари. – Хотя, представляешь, как ему, наверное, обидно… стоять рядом с ними таким вот истуканом! – вдруг ни с того ни с сего добавила она.
Арчи удивленно поднял брови, предлагая девушке продолжать.
- Но чем же ему плохо на полке-то? – умело подкинул он «полешко» в уже начинавшее разгораться пламя рассказа. – Вон в какую компанию попал! – юноша указал на расставленные рядом с Йоджо книги по философии. – Сенека, Платон, Сократ, Аристотель…
- Да ведь они… они против него – как дети! Он ведь знает столько, сколько десяти Сенекам и не снилось! Только они говорят с нами, а он не может ничего сказать, понимаешь?.. – взволнованно прошептала Хари.


***
У камня не было ничего, кроме глаз, и тем поразительнее казалась эта гордая, высокомерная усмешка маленького идола, все еще помнившего былое величие, как помнит несчастный изгнанник до самой своей смерти, что когда-то  владел троном или был недосягаемым божеством.
 
…Йоджо был именно божеством, повелевавшим многими стихиями мира. Но его ждала судьба мятежного, непокорившегося Демона: познав истинную сладость власти, он был низвержен со своего хрустального Олимпа.
Случилось это, когда само время было еще молодо и исчислялось мгновениями.
Именно поэтому  не устраивало Йоджо место на книжной полке, среди осколков тысячелетней мудрости. Вернее, считавшейся таковой по людским меркам, ибо, будь с ним в соседстве не только самые замечательные книги, но и самые древние, полуистлевшие от ветхости папирусы или глиняные таблички, дошедшие до нынешнего времени, - ровесники человеческой цивилизации, - даже они были бы всего лишь полуденной тенью  его знания, простиравшегося на миллионы лет вглубь от той точки, которую человечество избрало для себя началом отсчета, боязливо оставив за этим порогом все то, что легче придумать и объяснить, чем понять.
Заря мира взошла гораздо раньше, но человечеству спокойнее и понятнее было считать ее началом первый луч человеческого разума.
***
Йоджо, полновластный творец и часть своего же творения, повелевал и создавал; в упоении  и радости творил он из НИЧЕГО новые миры, где зарождалась и проходила положенную ей эволюцией жизнь; он наблюдал, как приобретает она самостоятельную бытность и значимость, как начинает развиваться и упорядочиваться по своим собственным законам, находя созвучие в любом хаосе.

Йоджо нравилось это пробуждение, горд был он тем, что способен возмутить  Изначальную Пустоту.

Но ИНЫЕ сочли это гордыней и приказали ему смириться и не затрагивать основы извечного Хаоса.
Не хотел Йоджо покоряться, был тверд и крепок; озлились на него все прочие.
Титан, взбунтовавшийся против небожителей, он был равный среди равных в сонме бесчисленных божеств, - но гордость выделяла его среди прочих и отделяла его от них, и накликала их ненависть и завистливое озлобление.
Но Йоджо встретил недовольство своих врагов лишь обидной усмешкой, чем еще больше распалил их злобу.
Сотни материальных и иных субстанций, сотни аморфных сущностных энергий, пронизывающих пространство, ополчились на Йоджо, на гордость его, назвав ее пороком; и объединили свои злые воли в одну.
***
Вспыхнувшая борьба продолжалась и продолжалась. Исчезали в глубинах вод материки, созвездия меняли свою форму; само Время старело, становясь безучастным свидетелем этой борьбы. Оно не вмешивалось ни во что, оно только отмеряло секунду за секундой, подобно скряге, неохотно отсчитывающему монеты своему дальнему родственнику, зная, что совершает непоправимую глупость, так как смутно предвидит, что долг никогда не будет возвращен.
Все мы, живущие на этой Земле или в иных галактиках, его вечные должники; велик и неоплатен наш долг, но, тем не менее, мы позволяем себе ворчать на своего благодетеля, не умея достойно распорядиться дарами, принятыми из его рук, сколь бы щедры они ни были.
Мы жалуемся на количество отпущенных нам природой лет, не замечая, как бездарно растрачиваем дни, складывающиеся в годы, из которых и состоит наша жизнь.
Расточительные в малом, сможем ли оценить и сберечь великое?..

Йоджо знал это и умел использовать каждое мгновение подаренной ему Вечности, ибо боги бессмертны. Но бессмертие вовсе не означает бесчувствие и бесстрастность. Скорее наоборот. Боль и гнев, радость и утрата сильнее во сто крат у того, кто объемлет собой все сущее, дыша каждым его атомом; кто прошел от края и до края ад своих страданий.
***
Был горд и удачлив Йождо, но враги, объединившись против него, обрели силу, и силой сломили его волю.
«Стань же ты камнем!» - закричали они громовыми голосами, заглушившими стоны погибающих звезд.
Содрогнулась Вселенная, когда пронзили тело бунтаря Йоджо миллионы злобных игл, убивая в нем жизнь. И в одно мгновение стал Йоджо камнем.
Но сила его не исчезла, и гордость не уменьшилась; возвышаясь каменным исполином у края бездны, дико хохотал он над своими победителями, ибо даже обернувшись камнем, сохранил не только свой облик, но и свой обидный смех; и еще больше озлились они, и наслали на него новые бедствия, и ввергли его в огненное жерло, уходящее к сердцу Земли.

Бездна поглотила Йоджо и захлестнула огненной лавой.
Обожгло пламя вулкана Йоджо, опалило безумным огнем, оплавило его каменное лицо; мукой исказились его насмешливые губы; прочь стекла тяжелыми каплями усмешка с его каменных уст, а вслед за тем, не выдержав жара тверди земной, расплавились и испарились его губы.
Стал Йоджо нем, но гордость его не умалилась от этого, и по-прежнему смеялись его глаза – и над болью, и над своей немотой, и над ненавистным каменным телом своим, неподвластным ему отныне.

И вновь недруги его объединились и решили уничтожить гордеца, сделав его ничтожнейшим из ничтожных, и, повелев огню исторгнуть его вон из пекла, отдали его пылающее, раскаленное добела тело во власть земных вод.
Не выдержала раскаленная каменная плоть холода влаги, тотчас же с шипением и треском взорвалась, разлетевшись на миллионы и миллионы кусков.

Но рано торжествовали враги Йоджо, думая, что покончили с ним навсегда. Душа его поселилась в одном из малых осколков; правда теперь, будучи заключенной в оболочку невзрачного камня, упавшего на дно безымянной речушки, прятавшейся среди зарослей ивняка и рогоза (так прячет в ладошки свое лицо маленький ребенок, надеясь укрыться от незаслуженной обиды), она проявляла себя только в его глазах, пристально следивших за всем, что было вокруг него и относившимся ко всему со своей неизменной усмешкой – и к хороводу лет, которым давно потерял счет, и к череде страданий, и к самой участи своей.
Не осталось у Йоджо ничего, кроме глаз. Только гордость его да взгляд, да насмешка над пустой круговертью жизни.

И не было дано его недругам власти над его духом, над его гордой усмешкой. И отступились они, посрамленные и испуганные.
Ибо поклялся Йоджо мстить им столько, сколько будет отпущено ему его каменных лет. Досаждать, презирать и смеяться.
***
Легко убить тело, нелегко сломить дух, даже если весь мир ополчился на тебя.
…Вступив в борьбу, не считай ее напрасной. Ибо не бывает напрасным путь, даже если он ведет к гибели.
Глаза камня, - живые, пристальные и усмехающиеся, - разговаривают с тобой, не дают успокоиться, вызывают на спор, на битву.
Они словно бы говорят: «Укроти гордыню, но будь тверд как камень; замкни уста, но умей сказать сердцем; иди сквозь жизнь, не омрачая душу круговертью внешних невзгод, и легкой усмешкой встречай и провожай напасти и падения».
***
…Девушка замолчала, задумчиво глядя куда-то в сторону.
- А что было потом? Что произошло с врагам Йоджо? – спросил Арчи.
- Потом?..
***
…Часто сотворенное зло ударяет по злодеям, возвращаясь к ним удесятерено. То, что случилось с Йоджо, пришлось пережить и им.
Безликие, обращенные в каменные твердыни, они рушились под натиском цивилизаций, дробились в адских человеческих машинах, перемалывались в ничто, обращались в пар.
Крики и едва уловимые вздохи гор и скал слышал Йоджо, и не было в его душе больше озлобления, а только презрение к роду человеческому, позволившему себе так унизить его бывших врагов, которых он пережил…
Было за что презирать людское племя, слепо и разухабисто рушившего то, чему даже Творец оставил право на самосозерцание и развитие…
***
- Взял ты его на свою голову, - произнесла девушка. – Ведь в этом камне живет Великий Мятежный Дух, ждущий освобождения! Помнишь, ты как-то написал: «Где-то там, впереди, ждет меня сфинкс, и, надо полагать, что не я, а он будет задавать вопросы…»? А вдруг это – Хари кивнула головой в сторону камня – вдруг это и есть ОН?.. Ты стоишь перед ним, и он обращается к тебе: «У меня в запасе вся Вечность. А что можешь предложить мне ты, смертный?» И ты стоишь, и тебе нечего ответить, и ты слушаешь его вековечный смех… Он и сейчас смеется. Видишь, какие у него глаза хитрющие? Не иначе, как он что-нибудь задумал против тебя. Мне-то что, я сегодня уеду, а тебе с ним ночевать в одной комнате…

Тут они переглянулись и дружно рассмеялись, вспоминая достопамятного Квикега.
- Глупенькая, это же всего лишь камень!..
- Нет-нет! С тех пор, как ты даешь камню или же куску дерева имя, они обретают душу и становятся живыми. Он теперь – Йоджо, и ты уже оживил его. А оживив, восстановил   его прежнюю память.
- Да что он мне может сделать? На голову разве что в темноте свАлится?
- Ну, вообще-то, силы у него уже, конечно, поменьше, все-таки столько времени прошло… Но на мелкие пакости и каверзы он еще способен, учти! Речные, морские, лесные и прочие божки, - они часто вредят своим хозяевам. Конечно, чаще всего это какие-нибудь безобидные проказы, по мелочам, - это их развлекает… Но, знаешь… ты все-таки держи с ним ухо востро!
- Послушай, а как же вот это?.. – перебил ее юноша, уже некоторое время листавший их «походную» книгу. – «Йоджо намерен был нам покровительствовать». Это, по-твоему, что – пустые слова?
Девушка на минуту задумалась, осмысливая сказанное, точно примеряя его к данной ситуации.
- Слушай, есть идея! – просияв, завопила она таким голосом, к которому Арчи, даже зная эту ее манеру бурно выплескивать свои эмоции, никак не мог привыкнуть, так как при этом невозможно было разобрать, радуется ли девушка или испытывает дикий страх.
- И как же я сразу не подумала!.. – она бросилась к книжной полке.
Схватив камень, она тут же устремилась с ним на кухню, где, зачерпнув кружкой из большого фиолетового бака, плеснула Йоджо «на голову» воды. В комнате сразу запахло водорослями и кувшинками.
- Вот! – продемонстрировала она мокрый камень, с которого лилась вода, беззвучными каплями падая  на пол.
- И ты думаешь, что… - юноша сделал рукой жест, означавший поливание.
- Ну конечно! – тут же подхватила невысказанную мысль Хари. – Он ведь речной божок, так? – Так! А значит… если ты будешь каждый день поливать его водой, ему будет приятно, и он… Ну, словом, помнишь Квикега и его идола?.. Они ведь любят разные приношения. И от этого смягчаются.
- Вот еще, - буркнул Арчи, чувствуя, что его хотят заставить совершать какой-то нелепый и чуждый ему обряд. – Не собираюсь я с ним цацкаться.
- А со мной?.. – немедленно вопросила девушка, явив этим пример женской логики.
- Ты – другое дело, - хмуро отрезал юноша, но для девушки эти слова прозвучали лучшим успокоением и обещанием.
- Ну пожалуйста, ну что тебе стоит, а? Ну, жалко тебе, что ли? – заканючила Хари, уверенная в необходимости придуманного охранительного ритуала.
- Пойдем, ты на поезд опоздаешь, чудик, - улыбнулся юноша.
***
…День быстро клонился к вечеру.
Когда Арчи возвращался домой, на улицах уже начали зажигаться первые тусклые фонари.
Желтоватыми и голубоватыми звездами вспыхивали они один за другим чуть впереди его, опережая, словно затем, чтобы указать дорогу к дому, высветив ее бесконечной цепочкой уходящих вдаль огоньков.
Но сегодня эта гирлянда почему-то не казалась ему веселой, а дом, куда он шел, - приветливым и уютным.

Там, за черными глазницами окон, ждало его всегдашнее холодное одиночество, никогда не приносившее ни облегчения, ни покоя.
Лето закончилось, и последний летний поезд увез от него целый кусок жизни, сосредоточившейся для него в единственном на свете существе – странной девушке, верившей в тайную магию и умевшую придумывать истории о камнях, деревьях и травах…

Перед юношей предстало вдруг ее лицо, прижатое к стеклу вагона, ее забавно сплющенный нос с пятнышкам веснушек и одним им понятный жест руки, сопровождавший слово, которое он угадал по движению ее губ: «Йоджо…»
В его ушах зазвучал ее голос, дочитывавший финал рассказа о камне со дна речушки, которую она по непонятным причинам продолжала называть безымянной.

«…Когда-нибудь Йоджо станет тем, кем он был вначале. Но случится это не раньше, чем встретит он того, кто на равных решится вступить с ним в разговор, не раньше, чем кто-то сумеет выдержать его насмешливый взгляд, исполненный презрения к человеческому роду, и не раньше, чем найдет, что предложить в ответ на его издевательский смех».

Арчи усмехнулся и зашагал быстрее, стараясь догнать убегавшие все дальше и дальше огоньки,  и словно убегая от тех, что оставались позади.

… И нельзя было убежать только от двух огней: от слепых, но зрячих глаз Йоджо, ожидавшего его там, в пустом доме.
Как нельзя убежать от того дня, когда совершенно неожиданно - ведь этот день ни коим образом нельзя будет предугадать, -  ставкой станет сама жизнь, и каменный божок презрительно усмехнётся и скажет:
- Ну, что, смертный, поговорим?..

Найдет ли он, что предложить в ответ на его издевательский смех?..

Конец.