Сучье племя

По небу безмолвной кучей неслись облака. Белые, бесформенные, не вызывающие никаких ассоциаций. Напрасно двое лежали, закинув руки за головы, на еще влажной от прохладного утра траве. Напрасно вглядывались в небеса, пытаясь облечь в знакомые формы эти бестолковые груды газообразной воды. Облака не выдавали свои тайны, продолжая менять форму от одного ее отсутствия к другому.
Двое лежали на траве. Когда он закинул руки за голову, она бессознательно повторила его жест. Но не собиралась. Так бывает, когда собеседник чешет себе нос – хочется почесать до щекотки. Говорят, что повторение жестов собеседника настраивает его на положительный лад.
Но она не повторяла.
Просто они были слишком похожи. Слишком одним. Брат и сестра, рожденные в один год, в один день, с разницей всего лишь в семь минут. Говорили, что это много. Что для близнецов такая разница – как два года. Но они не верили, потому что в зеркале видели два почти одинаковых человека. Почти – у нее скоро начнут созревать груди, а он все еще остается мальчишкой.
Они бессознательно повторяли жесты друг друга. Они поклялись друг другу делать так до конца жизни. Делать так, чтобы все вокруг понимали, что они – близнецы.
По небу пробегали два совершенно одинаковых облака. Она сказала: «Это мы!» Он кивнул. Этого было достаточно, чтобы выразить свое согласие. Ей не нужно было даже смотреть. По легкому дуновению она поняла, что он согласен. Оставалось только решить, кто из них кто. «Я справа!» - застолбила она облако. Он снова кивнул, а потом произнес: «А какая разница, они ведь одинаковые».
Ее очередь кивать.
«Сучье племя!» - его слова резанули по ушам. Но это была правда. Если эти облака – огромные отражения их, маленьких, лежащих в сырой траве, подальше от дома, подальше от той простой жизни, подальше от родных. Скомкаться в комочки, притереться друг к другу худыми остроугольными телами, потеряться среди узких листьев травы – и больше не показываться никому на глаза. Никому из родных, только облакам.
Долгих три года, с тех пор как мама ушла, они жили в деревне у родных. Три года, каждое утро которых начиналось с одной фразы «А ну встали, сучье племя!» Так говорил дядя. А тетя, немолодая только телом полная женщина, смеялась, от чего ее огромные груди подпрыгивали.
Тетя любила их, маленьких, беззащитных и таких одиноких. Дядя тоже любил, но своей, грубой, пропахшей «Примой» любовью. «Сучье племя» - единственные грубые слова, которые слышали близнецы. «Это такая шутка» - объясняла тетя в первый раз. И во второй. И каждый раз, каждое утро, каждый вечер, каждую минуту, когда дядя, улыбаясь тремя прокуренными зубами, видел их.
- Привет, сучье племя!
- Проголодались, сучье племя!
- Пошли вон, сучье племя!
По-другому он их не называл. Она вообще сомневалась, что он знает, как их зовут. Он не сомневался: точно не знает. Тетя чувствовала: они подслушали как-то, как она разговаривает с дядей о них, называя по именам. «Спорим, - говорил брат, - дядя даже не понял, о ком она говорила!»
Мама оставила их на попечение сестры и ее мужа. Детей у них не было, потому… почему-то. Может, просто не хотели. Или не получалось. Не важно.
Облака на небесах меняли форму. «Смотри – оно похоже на нас!» - сказала сестра. «Да! – согласился брат. – Те же уши, лапы, хвост!»
Сначала им было тяжело: они не привыкли к дому, к его тяжелым стенам, нависающему потолку. Они не привыкли вставать каждое утро рано, как принято в деревне. Они не привыкли к тому, что каждое утро мычит корова, призывая на дойку и ежедневную прогулку. Что каждое утро орет, как сумасшедший, петух, призывая непонятно к чему.
Они привыкли гулять допоздна, наслаждаться звездами, теряться в темных поворотах ночной жизни, скользить по тем коридорам, которые выделяет для них запах. Они привыкли ориентироваться по ночам по запаху. Даже сейчас, днем, когда зрение и слух слегка приглушают те нюансы, которые дарует обоняние, они все равно ощущают их. Вон там, справа, начинает расцветать черемуха. А чуть поодаль несется мимо запах стада коров – они недавно пошли на водопой. И по запаху ясно, что брат не мылся уже два дня, а у сестры скоро начнутся месячные.
Было сложно привыкнуть к запахам деревни. Привычные городские ароматы и не дающая привыкания городская вонь сменились одной ядовитой смесью – смесью навоза, дизельного топлива, жареного лука и редко моющихся тел. К этой смеси они привыкли не сразу: приходилось ориентироваться больше по зрению. Ночью от него, понятное дело, проку мало.
Но постепенно привыкали. За три долгих года, когда заняться было совершенно нечем. Сначала дядя учил их загонять овец. Бестолковые твари реагировали только на лай. Грубая неприятно пахнущая курчавая шерсть не давала их покусать. Оставался страх быть покусанным. Это срабатывало, пока овцы считали, что брат с сестрой действительно могут их покусать. Но однажды старый черный баран, которого (чисто формально) считали предводителем всей овечьей отары, сломал брату челюсть. Три месяца тот практически ничего не ел, что было очень тяжело для его привыкшего к мясу организма. Только каша – и, как результат, катастрофическое похудение.
Хорошо, что вес удалось набрать. Помог в этом все тот же черный баран: однажды ночью, когда дядя с тетей спали, брат с сестрой отвели барана в ближайший лесок и выели его внутренности. Мясо, суховатое и жилистое, они спрятали в яме, которую сами же вырыли. Земля была под стать мясу, твердая и холодная. В тот октябрь осень разыгралась не на шутку. Какие уж тут шутки – земля холодная, как подтаявший сугроб. В такой почве баранина хранилась особенно долго. Но и ее через время атаковали маленькие белые червячки.
Дядя долго искал рогатого любимца, пока, наконец, не пришел к выводу, что его пропажа – работа волков. Говорят, они вновь объявились в том лесу, где близнецы спрятали баранину. И насчет них – волков, то есть – у брата с сестрой было свое, особое, но единственно правильное мнение: никаких волков в лесу не было. Они бы почувствовали.
В общем, загонять овец они так и не научились. Разве это дело для них.
Облако похоже на собаку. «Гав!» - сказала сестра. «Гав!» - согласился брат. Даже посчитали – гав плюс гав равно два гава. «Послушай! – брат оживился. – А ты уверена, что это облака?» «А что же это?» - она удивилась. «Просто клубы дыма!»
Чуть вдалеке царило оживление. Горел дом. Дядя и тетя стояли, обнявшись. Тетя плакала, дядя нервно сглатывал. Огонь оживленно поедал большой старый дом. «Пойдем, посмотрим» - предложил брат. «Пойдем» - согласилась сестра.
Тетя увидела их. «Будьте вы прокляты!» - закричала она, а дядя молча смотрел. На них – на дом – на них – на дом. А из треснувших от температуры окон уже вырывался огненный смерч. Помощь подоспела, но толку от нее уже не было. Дом корчился в судорогах, огонь пожирал его внутренности. Сарай они трогать не стали: овец, коров, кур было жалко. Тоже ведь звери.
Вдруг из одного из окон высунулся огромный красный огненный нос. Собачий. Он понюхал воздух, словно подумал о чем-то (как будто нос умеет думать!) и спрятался вновь. А затем – бах! – рама и кусок стены разлетелись на куски. И прямо в толпу из горящего дома выскочил огромный огненный пес. Понюхал воздух, кивнул и понесся в лес. Оставляя за собой раскаленные головешки, рассыпая по воздуху запах горящей древесины и острые как осколки стекла искры. Земля под тяжестью его бегущих лап становилась черной, как уголь, а там, куда падали капли его огненной слюны, люди потом находили черные агаты.
«Мама!» - закричали брат и сестра и побежали за псом. Но тот словно не слышал их, убегая все дальше в сторону леса. Брат и сестра бежали за ним и плакали. «Не оставляй нас больше, мама!» - это была сестра. «Мама, ты куда?» - это был брат. И эти слова были последними, которые они произнесли. Цветное платье сестры и красные шортики брата все дальше удалялись сначала к лесу, а потом среди деревьев. Никто не пытался их остановить. Дом гореть не перестал, оставив хозяевам лишь призрачный шанс найти что-нибудь на пепелище. Пожарные, помощники и зеваки все стояли, глядя в сторону леса, ошарашенные и присмиревшие. Но никто из них не увидел, как шерсть брата и сестры постепенно приобрела красноватый оттенок. А чуть поодаль, на широкой лесной опушке, их ждала огромная огненная собака.