Дом

Как и предвиделось, его появление в одном из заброшенных дворов старого города всколыхнуло полусонное сознание обитателей ближайших домов, вызвав противоречивые пересуды и оживлённые дискуссии. Казалось, скандал неминуем. Однако одинокий авантюрист, начавший незаконно, на свой страх и риск возводить этот дом, был готов к столь предсказуемой шумной реакции, умело противопоставив ей молчаливую невозмутимость. О том человеке ничего не известно, и можно лишь догадываться, что помимо склонности к рискованному предпринимательству в нём жил дух творчества, способный извлекать из незамысловатой, вдоль и поперёк исследованной геометрии древних улочек скрытые возможности её обновления и осовременивания. Если же согласиться с большинством, то основой замысла, его вожделенной целью явились соблазнительные округлости нулей, размещённых в правой части предполагавшейся цифры прибыли.

Так или иначе, но сейчас определить, для чего строился дом, невозможно, ибо в смутные девяностые автор проекта бесследно исчез, оставив три этажа бесхозного кирпичного дома сиротливо взирать на мир тёмными глазницами незастеклённых окон.

Если ту прожитую домом бессмысленную череду дней, месяцев и лет назвать жалким и унизительным существованием, пронизанным тоской и страхом, то в этом будет больше правды, чем авторского вымысла. И действительно он, - незаконнорожденное дитя без имени и адреса, без цели и предназначения, - всего боялся. Его беспокоили колючие сквозняки, размывающие ливни и обжигающее солнце. Но больше всего его тревожили люди, потому что он был осведомлён об их умении не только созидать, но и уничтожать. Особенно страшно ему стало после визита нескольких человек в одинаковых костюмах с чёрными папками, которые что-то между собой обсуждали, поглядывая в его сторону. Они ушли, а он ещё долго вздрагивал при звуках проезжавших мимо экскаваторов.

Наиболее остро свою неполноценность дом чувствовал по пятницам и субботам. Именно в эти дни в соседнем с ним здании ЗАГСа с рутинной периодичностью вызывающе звучал марш Мендельсона. А когда на фоне светлых стен с колоннами фотографировались молодожёны, он каждый раз с привычной тоской замечал, как фотограф уводил в сторону объектив, чтобы не омрачить свадебные фотографии унылым силуэтом недостроенного дома.

Однако, к счастью, существовала и другая периодичность, умолчать о которой – значило бы обокрасть истину. Как ни пытался дом постичь вдохновляющую закономерность её прихода, это ему не удавалось. Не в силах её разгадать и я. Рискуя прослыть глупцом, могу только предположить, что жизнь, как подобных домов, так и Вселенной в целом тихо угасла бы, не будь этой самой периодичности. Не торопитесь скептически усмехаться. Уверяю вас, Вселенная превратилась бы в сплошную чёрную дыру, если бы не озарялась обнадёживающим мерцанием кем-то подаренных ей звёзд.

Итак, самое время пристально вглядеться в унылую протяжённость, где влачил жалкое существование наш дом, чтобы заметить там дни с проблесками смысла. Не стоит искать в нём вскормленный абстрактными идеями пафос, ибо его нет. Что же есть? Есть простейшее, почти рефлекторное осознание своей востребованности, когда не важно кто – бомж или бродячая собака – вдруг находил в его стенах возможность спрятаться от дождя либо переночевать. В такие минуты его незавершённость, его три этажа, лишённые крыши, приобретали несколько иное содержание. В такие минуты дом предавался мечтам…

Никому не ведомо чего больше – сострадания или насмешки – в сбывшихся мечтах. Никто не может с уверенностью ответить на вопрос, к радости они сбываются или к печали. Да и так ли уж это важно? Гораздо важнее то, что они вообще иногда сбываются. Трудно сказать, явилось ли произошедшее с домом осуществлением его мечты, ибо она мне не известна. Однако всё, что с ним случилось, живо напомнило ситуацию, в которой однажды в памятную ночь оказалась сказочная Золушка.

Автор этой истории убеждён, что утро более удачно, чем ночь, символизирует начало перемен. Поэтому своего принца он поместил в то самое майское утро, когда аромат сирени действует подобно лёгкому наркотику, а нетерпеливый мир бывает особенно доброжелателен и разговорчив. Не пробегайте мимо такого утра, остановитесь на миг, медленно оглянитесь вокруг, и вам станет понятнее многотрудный язык полунамёков, при помощи которого мир возрождает почти утраченную надежду. Скорее всего, монолог того утра был красочным и убедительным, но из него дом запомнил только несравненный запах сирени, которого вполне хватило, чтобы слегка опьянеть и не испугаться человека, неторопливо вышедшего из серого джипа. Так начался удивительный и трогательный период воплощения мечты одного из тысяч домов, рождённых в тревожную эпоху неправильно понятой свободы.

И вот, прерванная несколько лет назад стройка возобновилась. Вопреки обыкновению она не оставила в его памяти характерных эпитетов «пыльная», «бесконечная», «болезненная»… А всё потому, что в жёсткой придирчивости своего нового хозяина к строителям он усмотрел признаки любви и тут же ответил взаимностью.

Совсем не обязательно знать, на какую высоту когда-то поднималась мечта дома, чтобы по его ошеломлённо-восторженному онемению в первые дни после окончания строительства догадаться, что её предельного напряжения едва хватало лишь на половину пути к изящной башенке, венчавшей новоявленный четвёртый этаж с уютной мансардой под черепичной крышей.

Когда в часы вдохновения я пытался представить себя тем недостроенным домом, то почти физически ощущал, как его оглушённая отчаянием мечта скатывалась в подвал, отлёживалась на куче мусора и вновь пыталась летать над отсутствовавшей крышей…

Мусор уже давно вывезен на свалку, в подвале оборудован спортивный зал с современными тренажёрами и душевыми кабинами, а сам дом с трудом сдерживает ликование накануне долгожданного новоселья. Нужно ли говорить о том, как всё изменилось? Как впечатляют геометрические метаморфозы, особенно если подняться выше, туда, куда в своё время так и не добралась мечта дома и откуда теперь хорошо видны зелёные прямоугольники крыши и навеса для автомобилей, поглощённые жёлтым квадратом выложенного плиткой собственного двора… Как по-другому смотрят на него соседние дома, в окнах которых он жадно ловит своё непривычно обновлённое отражение… Как объективы свадебных фотографов напряжённо целятся в него, беспроигрышно избрав его в качестве фона… Стоит ли рассказывать о том, о чём и так все догадались? Например, о бесследно ушедшем страхе, высохших слезах или угасшем одиночестве… Тем более, когда новоселье состоялось, открыв новый этап освоения реальности.

Его начало можно назвать ошеломляющим, хотя в нём не было ничего пугающего и необычного. Стандартная офисная жизнь, насыщенная телефонными звонками, жужжанием принтеров и факсов, запахом кофе, сигаретного дыма и духов, мелкими и серьёзными конфликтами, расслабляющими фуршетами и тревожными слухами… в общем всем тем, что так изматывает и удручает современного человека, порождая бесчисленные неврозы и беспокойства. Чего, конечно, не скажешь о доме, поскольку его интерес к происходящему всегда сильнее неудобств и трудностей.

Чтобы не обесцветить счастье наступающими вслед за ним тусклыми буднями, искушённый сказочник в нужный момент ставит точку, предварив её одной из множества бессмысленных прибауток. Мы же, как-то незаметно повзрослев, уже давно связываем со счастьем не цель, а движение и поэтому,  не страшась разочарований, продолжаем плавно перемещаться в сторону очередной печали.
Только наивный простак или вульгарный материалист не в состоянии понять, что и дома способны перемещаться. Их движение подобно скольжению облаков или осеннему полёту кленового листа – скоротечно и неминуемо. Переходы нашего дома от понедельника к пятнице, от суеты к покою, от весны к осени полны событиями не менее, чем ими наполнена любая трагикомедия всеми нами почитаемого литератора. Причём разница между ними (событиями) вовсе не велика и равна невидимому человеческим глазом промежутку между реальностью и вымыслом.

Однако, мы отклонились, а дом, между тем, продолжал на практике познавать суть гармонии и, как мне показалось, уже приблизился к обозначенной философами меже, за которой, по их убеждению, господствовал синтез. Войдя в него, дом не то, чтобы разочаровался, а, скорее, поостыл, освободился от восторга новой жизнью. Он приспосабливался к поселившимся в нём людям, к установившемуся ритму, постепенно успокаивался и лишался некоторых иллюзий. С каждым новым снимком своего нарядного фасада, число которых по моим подсчётам уже перевалило за тысячу; с каждым прошедшим рабочим днём; с каждой ночью, когда он оставался наедине с охранником Лаврентием, прозванным «берией»; с каждым неотвратимо набегавшим циклом труда и отдыха, волнений и беспечности, насыщенности и пустоты…, он всё больше и больше подчинялся привычке. Спутница стабильности, веха морали, островок неуверенных и слабых, сестра традиции, она помимо убеждённости в том, что так будет всегда, порождала некое необъяснимое томленье и скуку. Не стоит забывать, что родителем нашего дома был авантюрист, когда-то заложивший в его фундамент изрядную порцию легкомысленного свободолюбия и анархии. Поэтому, даже укрывшись приличной крышей и обретя высокий статус, дом тосковал о непредсказуемости простоты своего прошлого существования. Теперь он мечтал о внезапности перемен.

Этим и только этим я объясняю совершенно неожиданную продажу дома новому хозяину – директору страховой компании, чьи бегающие глазки, блестящие залысины, повышенная потливость и излишняя полнота вызывают недоверие и брезгливость.

Хотя тем, кто привык к лежащей на поверхности определённости, к банальной конкретике, к скучному и холодному детерминизму, могу предложить и другую причину. Она невероятно проста и осталась за рамками нашего повествования. Оказывается, всё это время принц строил новый дворец, намного просторнее, красивее и современнее. В него-то солнечным июльским днём и перебралась вся свита, оставив в доме до поры, до времени лишь охранника Лаврентия.

Спустя годы, я всё так же люблю гулять по старому городу и иногда, нарочно отклонившись от привычного маршрута, сворачиваю во двор ЗАГСа, чтобы приветливо улыбнуться нашему дому, терпеливо застывшему в предчувствии перемен…