Религиозный вопрос

               

Пригород Варшавы. Середина лета. Я живу с двенадцатилетней дочерью в одноэтажном неказистом домике, при котором есть небольшой огородик и лужайка с цветами. Наш участок с домиком обнесён небольшим заборчиком, который чисто условно изображал границы нашего владения.

По соседству с нами, в таком же неказистом домике живёт молодая семья – польские евреи: муж, жена и два малолетних мальчугана восьми и шести лет. Супруги, их возраст около тридцати пяти лет, одеты в чёрные одежды. Они пришли к нам в гости.

Мы сидим на деревянных лавках за низеньким небольшим столом во дворе нашего дома и общаемся. Я угощаю их пирожками с капустой, которые напекла сама. Во время общения к нам с четырёх сторон подходят четверо польских священников, одетых в черные одежды с белыми подворотничками. Все священники различаются по возрасту, росту, внешнему виду, но всех их объединяет одно: они пришли поговорить со мной и с моей дочерью, наставить нас на путь истинный. Все четверо очень доброжелательны, с приятными тихими голосами, говорят на польском языке, который я не понимаю, а в руках у них чётки из разных драгоценных камней, в зависимости от занимаемого сана: чем выше сан, тем значимее стоимость камней.

Один из священников, прервав свою нравоучительную проповедь, сгибается передо мной в полупоклоне, указывая жестом на тарелку с пирожками, типа, можно угоститься? Мне не жалко пирожков, по жизни я всегда готова всех угощать и это всегда доставляло мне удовольствие, но в данной ситуации меня, как заклинило.

- Нет, нельзя!

Священник удивился, не ожидая от меня такой агрессии.

- Почему? – прочла я в его удивлённых глазах.

- Потому что это – всё, что у меня есть на сегодняшний день. А вы, падре, пытаетесь обратить меня в свою веру, и одновременно насытить свой живот. А как же преодоление?
Священники, положив визитки с адресами своих костёлов, так же тихо ушли, как и пришли, не выказывая мне какое-либо неудовольствие. По их уходящим спинам я поняла, что они ещё не раз ко мне придут.

Я взяла тарелку с пирожками, попрощалась с соседями, и пошла в дом. Невесёлые думы давят своим грузом на сердце и душу: почему мне стало всё не интересно, мне не интересна моя работа, которая всегда нравилась и приносила удовлетворение, мне не интересно общаться с людьми, хотя раньше получала удовольствие от общения с ними, а главное, у меня отсутствует желание любить… Продолжать жить с отсутствием желаний? Не хочу! Как преодолеть этот порог, чтобы снова желать новых впечатлений, новых общений, встреч с интересными людьми, путешествовать по миру, созерцать этот мир и, конечно, постичь земную любовь.

В доме за столом сидит батюшка. Как он попал сюда незамеченным? Он стар, взгляд усталый, но мудрый. Одет в чёрную рясу, на груди большой православный крест. Я поздоровалась с батюшкой и поставила перед ним тарелку с пирожками:

- Угощайтесь.

Но, почти невидимым движением руки, он отклонил предложение угоститься и низким голосом очень тихо, так что я не расслышала, а только по шевелению губ догадалась, что он произнёс:

- Слушаю.

Я кинулась перед ним на колени и, срывающимся голосом от сильного волнения, стала говорить о своих душевных переживаниях, о мыслях, которые терзают мою душу. Батюшка долго молчал, прежде чем начал свою проповедь:

- Считается, что люди приходят в церковь в критическом состоянии, а вот в состоянии благоденствия, зачем им туда идти?
Это неправда, что к Богу приходят только в состоянии несчастья. За таким мнением часто стоит не проговариваемое вслух самоуспокоение: мол, в отличие от этих несчастненьких, у меня-то всё нормально.

Батюшка замолчал. Потом продолжил:

 - Однако, часть правды за этим суждением есть. Оно состоит в том, что благополучие, и отнюдь не только в материальном отношении, но и в личной жизни, профессии, здоровье, может тоже оказаться искушением, трудно переносимым.

 - Человек может так к этому прилепиться, что ему не захочется выше голову поднимать. И он забывает, что человек – это тот, у кого они к небу устремлены. И что Господь , не желающий нашей погибели и усыпления, так или иначе напоминает каждому о его, не от мира сего идущей, призванности. Или тихо напоминает через внутреннюю тоску, часто бывающую у людей богатых и внешне благополучных. И уже с трудом пишется роман, и сворачивается проект. И вдруг выясняется, что любимый человек уже не так близок, как думалось , а мы по слепой самовлюблённости не заметили, что происходит в его душе, и стали далеки друг от друга. Вот тут-то встрепенуться, а мы всё медлим, медлим…

 - А бывает, что Господь ещё явственнее напоминает о себе – болезнями, скорбями, дабы мы, наконец, смогли пробудиться и вспомнить, что наше призвание – вечность. Лучше бы человеку душевно внимательному не доводить свою жизнь до необходимости громкого стука и пораньше отозваться…

И только я собралась задать свой главный вопрос, как батюшка исчез. Как будто его и не было.

На главный вопрос ответ ищи сама – подумала я.