Глава 3. Геройский дедушка

Дедушка рассказывал Ване, как он служил в кавалерии и,в красной армии. У каждого крас-ноармейца был свой конь, и каждый воин должен был сам, кормить и лелеять своего коня. А летом он должен был каждый день купать коня, подстригать ему хвост и гриву.

 Раз в неделю командир проверял, насколько чист и ухожен конь каждого красноармейца. Он выстраивал всех в шеренгу, коней и солдат, брал чистый носовой платок, и протирал им каждого коня против шерсти, и не дай бог, если он обнаруживал в шерсти пыль грязь или перхоть. У лошадей тоже бывает перхоть. И тот солдат получал приличного нагоняя, и тако-го, что мало не покажется.

Ну, зимой лошадей, конечно не мыли, а стригли и скребли специальными скребками. За культурой красноармейцев следили тоже не меньше, форма, чтоб была с иголочки, а ремень должен быть так туго, чтоб под него не пролезла ладонь.

 Конечно, за всем этим следили уже после гражданской войны. Когда сформировалась устойчивая красная армия. А служил дед очень долго, то ли восемь, то ли девять лет, сейчас Ваня уже не помнит.
 Ему и в боях приходилось принимать участие. Как он рассказывал, - «Воевать с немцами было намного легче, там сразу было видно, где свои, а где враги. В гражданскую же войну было намного труднее.  Если человек идет против тебя с оружием, то ты понимаешь - это враг, а если этот же человек спрятал оружие, и он уже свой, и как ты узнаешь, что у него за пазухой. А как только ты отвернулся - он за оружие, и стреляет тебе в спину».

 Деду повезло, его не убили, а вот друзей своих он похоронил много. И гибли чаще не в прямом бою, а из-за выстрела в спину. А это хуже всего, когда ты не знаешь, откуда ждать пулю.
А так же бандиты и белые нападали на красные гарнизоны ночами, снимали охрану и поджигали избы, а потом добивали бежавших в панике людей. Точно так же погиб и Чапаев.

  Это только в кино показывают, как части красных и белых встречаются в степи, и идут друг на друга в атаку. Может, оно и было так, где-то в другом месте, но деду больше приходилось воевать с бандитами.

 Таких после освобождения царских тюрем было не мало. Конечно, война не бывает справедливой, он понимал, что, мстя за своих солдат, страдали и не винные люди. Они стреляли по населенным пунктам из пушек, когда узнавали, что в деревне прячутся,  белые или бан-диты. А в деревне в это время находились и старики и женщины и дети. И ему всегда было и стыдно и больно вспоминать те времена.

Но кончилась гражданская война, потом после военная служба в красной армии. И дембель! Придя домой, он женился на скромной и тихой девушке, она не была красавицей, но стала хорошей женой. У них родились четыре дочери, Ванина мама была второй.

 А потом опять война, на этот раз "Отечественная".  На фронт его взяли не сразу, потому, как ему уже было за сорок, но он не хотел сидеть дома, когда все воюют, и он настоял, чтоб его взяли добровольцем.
 В сорок втором, когда страна несла большие потери, его взяли на фронт.   Долго воевать ему не пришлось, весной сорок третьего года, их полк попал в окружение, они долго были оторваны от армии и снабжения.

С одной стороны у них было не проходимое болото, а с другой укрепленные немецкие войска, и чтобы не помереть с голоду, полк решил идти на прорыв, сквозь немецкие укрепленные окопы. Выбирать было не из чего, «Либо смерть от голода, либо от пули немцев».

 И собрав всех в один кулак, ночью по сигналу ракеты - бросились на немецкие укрепления. Дед, как и все, с криком УРА бежал на немецкие окопы.
 
 Немцы, чтоб  было лучше видно наступающих,  пускали в небо ракеты, от которых в лесу было светло как днем. Он видел, как вокруг его падали люди, и видел, как в немецком окопе, по ним стрелял немец из крупнокалиберного пулемета.

 Конечно по ним стрелял не один пулеметчик, а все немецкие солдаты которые сидели в окопах, он  видел, как у некоторых не сдавали нервы и они бросались бежать от такой массы народа. Но дед следил за пламенем, который летел из пулемета, и когда пулемет стрелял в его сторону, он прятался за деревьями, а как только стрелял в другую сторону бежал дальше и стрелял из своей винтовки.

Как он узнал позднее, по немцам стреляли наши войска из пушек и минометов, помогая тем самым, нашим прорываться, но когда наши зашли на рубежи немцев, то снаряды наших били и своих и немцев.

 Как рассказывал дед; у них была молодая симпатичная санитарка, и он даже был в нее немного влюблен, (ну это между нами), ну естественно любовниками они не были, он был в два раза старше ее.

Она уважала и хорошо относилась к нему, и конечно не догадывалась, что дед был в нее влюблен. Он, это скрывал от нее. И во время прорыва, он часто видел ее, как она металась среди деревьев, перевязывая, то одного раненого, то другого. И он говорил, что он хотел в такие минуты, чтоб его тоже ранили, и чтоб она обняла его и перевязала.

 Даже под страхом смерти он не на минуту не упускал ее из виду, а иногда подбегал к ней, и помогал перевязывать раненых. Конечно, они оба понимали, что эти раненые вряд ли вы-живут, пока они прорвутся сквозь немцев, пока наши придут и соберут раненых, за это время они умрут от потери крови, и холода.

Но когда дед уже совсем близко подбежал к окопам немцев, он потерял из вида медсестру, он видел только пулемет, и немца, стрелявшего из этого пулемета.

 От огромной массы наступающих, у немца сдали нервы, он начал истерически хохотать, стреляные гильзы огромной кучей скопились у него под ногами, и мешали устойчиво стоять, пулемет бился у него в руках, посылая пули в неизвестном направлении, его помощник лежал рядом убитый.

 И вдруг его патроны неожиданно кончились, а он стоял и продолжал хохотать, и тут дед увидел, как шинель немца прошила пуля в районе груди, немец икнул, прекратив смеяться, его ноги подкосились, и он кулем скатился в окоп.

 Дед заскочил в немецкий окоп, и увидел того немца, который стрелял в них. Он лежал на спине, его лицо было покрыто пылью и грязью, как будь-то, он уже давно лежал мертвым, и не стрелял только что по ним.

 На мгновение ему показалось, что он уже где-то видел это лицо. Он наклонился, и внимательно посмотрел на бойца.

 Да это был тот самый солдат, он встретился с ним неделю назад в лесу, об этом случаи он не кому не рассказывал.  Иначе, ему бы не поздоровилось.
 
Чтоб не помереть с голода, солдаты ходили в лес, и собирали все, что начало расти из земли. Дед и еще двое его друзей пошли собирать (пиканы), у себя в деревне они собирали их каждую весну и, отварив ели со сметаной. А здесь они их ели без сметаны, (не до жиру, быть бы живу).
 
Погода была отличная, пели птички, и они разбрелись по лесу, деда приспичило по нужде, он сел под елкой, и только он справил нужду, и надел штаны, как увидел - прямо на него шел немец.
 Он держал в руках букет цветов, смотрел на небо и счастливо улыбался, и вдруг он нос к носу столкнулся с дедом, сначала они оба испугались от неожиданности. А потом немец вдруг заулыбался деду, и начал что-то лопотать по-своему.

 Дед конечно ни чего не понял, он только понял, что немец его назвал Иваном, а потом стал показывать на небо на цветы. Немец был совсем еще молодой, ему едва исполнилось восемнадцать.  И, он так радовался хорошей погоде, и птицам, что забыл, где он находится, и что перед ним стоит его враг.

 Его автомат мирно висел за спиной, и винтовка деда тоже висела за спиной. И от этой радости  немца, ему вдруг тоже стало весело, и он понял, что он не хитрит, и не пытается его обмануть,  чтоб потом убить.

 Дед оглянулся по сторонам - нет ли по близости наших, и шепотом стал показывать немцу, чтоб тот шел обратно. Солдат заулыбался, поблагодарил деда, помахал ему букетом, и почти не оглядываясь, пошел в свою сторону.

 Почему он так поверил деду, что он не будет стрелять ему в спину?  Дед поотцовски посмотрел ему в след, и пошел в свою сторону. Весь тот вечер он думал об этом парне, о его молодости, и о том, что он еще не видел жизни, а его могут убить, не смотря на то, что он молодой романтик, и совсем не хочет войны.

 Он не признался об этой встрече даже друзьям, иначе его бы приняли за труса.
И вот он узнал в мертвом того молодого романтика.  Времени на жалость у него не было, он просто почувствовал, что во всем его теле страшная усталость и слабость.

 Он присел с краю на окоп, чтобы немного передохнуть и бежать дальше. И только сейчас он почувствовал, что в левом сапоге у него хлюпает.  Он оглядел свою ногу, и увидел рану на икре, пуля разорвала штанину, и сорвала часть кожи. Хоть рана и была не опасная, но видимо он потерял много крови, от этого и слабость в теле.

 К нему подбегали сослуживцы, спрашивали:  «Может ли он идти дальше?»  Он отвечал, что "может", и они бежали дальше. И он стал оглядываться по сторонам, ища свою медсестру, но ни где не находил ее.

 И тогда он достал из противогазной сумки бинт, перемотал рану прямо поверх брюк и, опираясь на винтовку, пошел дальше. Только сейчас он почувствовал, что нога немеет, и холодеет.
 Проковыляв так метров пятьдесят, он услышал страшный взрыв за спиной, его перевернуло в воздухе, и дальше он ни чего не помнит.  Очнулся он в госпитале, уже после операции.
 Рядом с ним лежало много его однополчан, от врачей он узнал, что у него пробита селезенка, кое-что у него вырезали и кое-что зашили, так что война для него закончилась. Ни по здоровью, ни по возрасту он уже не пригоден.
Лежа в постели долгими ночами и днями он вспоминал их полковую медсестру, - «Жива ли она, вышла ли она из окружения?»      У кого бы он не спрашивал, ни кто, ни чего не знал, говорили, что видели ее, и даже кого-то она перевязывала. Но жива ли сейчас? Ни кто не знал.
 Пролежав месяц в госпитале, он поправился, его комиссовали, и он поехал домой к жене, и детям. Победу он встретил дома, работая сторожем на складе, у него еще родились два сына.
Не смотря на ранение, и удаление из организма кое-каких деталей он остался дееспособным.
После войны он тайком от бабушки писал письма в военкомат, пытаясь узнать, жива ли их медсестра, оттуда приходили ответы, что она "Либо пропала без вести, либо вышла замуж и сменила фамилию. Но медсестры с такими данными у них нет".