Кукловоды. Глава 23

Осторожно! Ненормативная лексика!

 (Антиисторическая повесть)
 Все имена, фамилии, географические понятия, названия торговых марок, предприятий, организаций, учреждений настолько вымышлены, насколько они никогда еще не бывали вымышленными. Все совпадения (хотя какие тут могут быть совпадения) являются не просто случайными, а гиперслучайными.

Глава 23. Полный улет

Вишневая «бэха», взвизгнув как свинья, которой дали подсрачника, выскочила на проспект Джузеппе Гарибальди (тот самый - самый широкий в Европе) и помчалась к площади 38-ми вашингтонских конгрессменов.
- Меня тошнит, - простонала с заднего сиденья Вика.
Псоев не обратил на Вику никакого внимания. Он лихо крутил баранку вправо-влево, влево-вправо, обходя участников уличного движения с ловкостью опытного слаломиста.
Караваев тоже оставался спокоен, как Герман Геринг на Нюрнбергском процессе. Он курил, сбивая пепел в щелку между дверцей и оконным стеклом.
- Меня тошнит… Вы что не поняли?
- Да все мы поняли, - отозвался Псоев. - Заблюешь салон, заставлю языком слизывать…
Вика опустила оконное стекло и вывалила голову наружу. Ее криво, но густо накрашенный помадой рот исторг фейерверк из резаных огурцов, крабовых палочек, креветочных шеек, консервированной кукурузы, плохо пережеванных лимонов и прочей дряни… Попросту говоря, девчонка облевалась.
А примерно за полчаса до этого сержант Жлобкин и лейтенант Бабленко выдвинулись на боевое дежурство. Они ехали по тому же проспекту Джузеппе Гарибальди в автомобиле ЗИЛ с огромным красным КУНГом, который украшала огромная надпись «МУСОР».
Вдруг… Ляпс-ляпс-***пс! И все лобовое стекло в блевотине.
- Ни *** себе струя!!! -  воскликнул лейтенант Бабленко и слегка покраснел от возмущения. - А ну, Жлобкин, глянь, какая падла нам всю лобовуху засрала.
Жлобкин высунулся из окна едва ли не по пояс. Почти сразу же он заметил женскую голову, торчащую из задней двери легковухи. Взгляды Вики и Жлобкина встретились.
Жлобкин понял: это она. И Вика поняла, что Жлбокин понял, что это она.
- Это она! – воскликнул Жлобкин, вернувшись в кабину.
- Бэ-эм-вэ тридцать девять вишневого цвета, немедленно остановиться! - скомандовал в мегафон лейтенатн Бабленко.
Псоев обернулся назад.
- Бля-я-я-ядь, она ментов заблевала! Ну не сука?! А?! Каравай, нах ты ее вообще взял? Че теперь делать?
- Че делать?.. На газ жми! – скомандовал Караваев.
- Какой жми?! Это же менты!
- Не ссы! Нам главное до площади дотянуть. Проффесоровича надуем, а там пусть попробуют сунуться. Мы такой политический скандал поднимем!..
Псоев вдавил педаль газа.
- Не понял!.. - прогнусавил лейтенант Бабленко. – Эт они че, оторваться решили? А ну, Жлюбкин, шугани их из шмайсера.
Жлобкин дал пару очередей из автомата Калашникова модернизированного со складным прикладом укороченного. Из окон третьего этажа посыпались стекла…

На площади в ожидании Плющенко собралось человек триста. Перед сценой активисты избивали фаната Проффесоровича в зелено-голубом шарфике. Жертва политических репрессий вяло отбивалась портретом своего кумира. В самом эпицентре смертоубийства стояла Касандра Пентюхова, вооруженная большим красным микрофоном с надписью ATN.
- Мы-ы веде-ем… свой-ре-пор-та-а-аж… с предвыборного митинга кандидата… - монотонно вещала Пентюхова. Физически и морально она выглядела как курица, которую взяли за лапы и несколько раз ****ули об угол дома. Не ударили, а именно ебанули. В общем, Пентюхова была с бодуна.
– Все, Троцкий, выключайся. Это все не то… Все не то… - вяло скомандовала Пентюхова оператору.
- Ну что не то? Что не то? – недовольно проворчал Троцкий. – Мы уже шестой час снимаем-снимаем, ничего снять не можем. Тебе, ****ь, что, трудно сказать с выражением: «На площади 38-ми вашингтонских конгрессменов сторонники Плющенко убивают фаната Проффесоровича. Спонсор выпуска новостей похоронное бюро «Полный вперед»?..

На площадь ворвалась вишневая «тридцать девятка». Из окна машины торчала голова белокурой девушки, блюющей остатками непереваренной пищи. Следом мчался мусоровоз с ревущей сиреной. Из окна мусоровоза милиционер в фуражке палил из стрелкового оружия в белый свет как в копеечку.. Иномарка скрылась за сценой.
- Где они? – воскликнул лейтенант Бабленко. Мусоровоз остановился.
- Сейчас разберемся, - проворчал Жлобкин.
Жлобкин и Бабленко вылезли из машины.
- Милиция с народом!!! – закричал кто-то из толпы. Несколько десятков человек ринулись с распростертыми объятьями к блюстителям порядка. Но очень скоро объятья плавно перетекли в удушения, а панибратские похлопывания по плечам в короткие удары по почкам. Кто-то из толпы крикнул: «Мочи пидорасов!!!»

- Там что-то происходит, - сказала Пентюхова и вяло кивнула подбородком в ту сторону, где народ пытался убить милиционеров.
- Да тут ментов мочат!!! – воскликнул Троцкий, нацелив камеру на место происшествия. – Давай, читай скорее. Я снимаю.
- Ну, что читать? – совсем уже угасающим голосом простонала  Пентюхова.
- Ну, я не знаю, что… Что ты там обычно читаешь? Толпа вандалов растерзала двух милиционеров, спонсор выпуска новостей зубной порошок «Антиполицай». Зубной порошок «Антиполицай» - от вашего дыхания даже менты дохнут…
- Бли-и-ин, Лева, если ты все знаешь… ну сам и читай…
- Да-а-а? – возмутился Троцкий. – А снимать кто будет???
- Да попроси вон любого мудака, он на тебя камеру наведет и все…

Караваев и Псоев извлекли из салона Вику и положили ее на кусок старого брезента, который валялся за сценой. Караваев достал из багажника Проффесоровича и подошел к Вике.
- Вика… надо бы это… надуть… Проффесоровича…
- Караваев, миленький, ну ты что, не видишь, в каком я состоянии? – простонала Вика. – Все, что угодно, только не надувать. Хочешь, я лучше у тебя отсосу?..
Вика попыталась приподнять голову, но ее усилия не увенчались успехом. Она два раза отвратительно икнула и начала пыхтеть, пуская ртом пузыри из слюны. Вика заснула беспробудным сном пьяной женщины.
- Ладно, *** с тобой, - сказал Караваев, сел ступеньку сцены и попытался наполнить внутренний мир резинового Проффесоровича собственным дыханием… Но у него нихера не вышло. И это вполне объяснимо. Караваев всю жизнь только трындел, поэтому нихрена не научился делать – ни руками, ни губами.
Псоев поднялся на сцену, проверил микрофоны и вернулся.
- Ну ты че, Каравай?! Давай уже. Народ истомился…
- Да я не могу этого ****ского Проффесоровича надуть. Я его туда, а оно оттуда.
- А ну дай я, - Псоев попытался надуть Проффесоровича, но тоже тщетно. – ****ь, как они это делают?
- Матрасы надувать, не *** на заборе рисовать, - промямлила сквозь забытье Вика. Даже во сне она оставалась профессионалом.
Караваев быстро осмотрелся по сторонам.
- Есть идея!..
Недалеко от сцены стоял мужик и продавал надувные шары. Продавал, надувал новые и снова продавал.
Караваев схватил Проффесоровича и подскочил к продавцу шаров.
- Слышь, мужик, а ну-ка надуй мне вот этот шарик.
- Пятьдесят лавандосов, - не задумываясь ответил тот.
- Ну, да нихуя себе! – так же, не задумываясь, парировал Караваев. – Что ж так дорого?
- Ин-фля-я-яция… - пожал плечами продавец шаров.
- Надувай, - скомандовал Караваев, одной рукой передавая Проффесоровича специалисту по скоростному надуву, второй, шаря в кармане в поисках денег.
За полсекунды кусок резины превратился в пышного розовощекого здоровяка с сияющей на все полутораметровое лицо улыбищей.
Караваев расплатился, схватил надутого Проффесоровича и помчался на сцену.



Появление на сцене Проффесоровича вместо заявленного ранее Плющенко электоральные массы восприняли с легкой настороженностью. По нестройным рядам легкой рябью покатились возгласы недоумения: «Шо за ***ня? Хуйня какая-то… Да это хуйня полная!»
Караваев понял, что нужно резко переломить ситуацию, иначе могут забросать яйцами.
- Сегодня и всегда! Здесь и везде! – воскликнул Караваев, подражая голосовым интонациям цирковых конферансье. – С вами и со всеми! Вечно живой!.. (Это было явно не из той оперы, но нужно было что-то говорить, говорить, говорить, не останавливаясь, чтобы не дать слушателям шанса опомниться и начать самостоятельно анализировать ситуацию). Титан конечного продукта мышления и родной дядя отечественной демоверсии лохократии!..
Караваева все более сносило в сторону от генеральной линии созданного им же самим образа подзащитного. Но останавливаться было нельзя. Ибо как сказал голкипер бердичевского «Авангарда», однажды пропустивший восемь мячей в очко в течении первых шести минут матча, лучше ошибаться, чем ничего не делать.
Конферанс слегка затягивался, но тут на помощь Караваеву пришел какой-то пролетарского вида товарищ из первого ряда.
- Короче, мужик, кто там у тебя?
- Выступает! Кандидат в спасители, возродители, оросители и продукты-народного-потребления-производители… Проф-фес-ор-ови-и-ич!
- Проффесорович… Проффесорович… - покатилось по нестройным рядам.
Пракаты «Плющенко – ФАК!», «Плющенко – ДЫК!» и «Плющенко, расплющ нам мозк!» стали стремительно исчезать.
Вместо них появились плакаты с надписями «Проффесорович – мужик!», «I (изображение сердца) ПроFFесорович!» и «Дадим стране угля! Мелкого, но до ***!»
Последовательный сторонник Проффесоровича, до того старательно избиваемый поклонниками Плющенко, воспрял духом, снял с ноги башмак и начал охаживать своих обидчиков по мордам. Только в участи ни хера не доблестных лейтенанта Бабленко и сержанта Жлобкина ничего не изменилось. Народ-хемелеон, в момент переменивший политические симпатии, по-прежнему их ненавидел…

Караваев простер руку Проффесоровича вперед ладонью вниз, отчего тот стал похож на римского трибуна только в пиджаке вместо тоги, и сказал. Вернее, не сказал, а возвестил.
- Братья и сестры!.. Дамы и господа! Леди и джентельмены! Отцы и дети! Чуки и Геки! Шерлоки Холмсы и докторы Ватсоны! Белки и стрелки!
Караваев почувствовал, что его несет. Его несет, и он не может остановиться. Он хотел остановиться, но у него ничего не получалось. Ему показалось, что от Проффесоровича исходит некая мощная энергетика. И эта энергетика захватывает его.
- Штепсели и Тарапуньки! Слоны и моськи! Мартышки и очки!..
Наконец с помощью невероятных усилий Караваеву удалось собрать волю в жменю и остановить поток бессознательного, устремившийся наружу из подсознания.
- Все эти козлы мешают нам жить!!! – поставил он жирную точку во вступительной части.
С задних рядов свистнули в четыре пальца. Из центральной части «зрительного зала» какой-то экстремист метнул в Проффеслоровича полусгнивший апельсин – символ вотума недоверия. Но выпрыгнувшая в стиле Майка Джордана из первого ряда пожилая поклонница Проффесоровича поймала апельсин на лету и тут же съела.
- А теперь перехожу к главному, - продолжал Караваев. - Посмотрите на эти уши! – Караваев оттопырил Проффесоровичу ушные раковины. – Эти уши услышат каждого!
По нестройным рядам прошелестел гул недоверия: «****ёж», «Да ну нах», «Ну это вряд ли».
- Вы че, блин. Не верите? – возмутился Караваев.
- Ясен-красен, нет, - отозвался какой-то пролетарий из первого ряда. – Таким как ты поверить – это ж себя наебать!
- А я верю!!! – сказала фанатка Проффесоровича, дожевывая пойманный гнилой апельсин.
- Ну и дура старая! – процедил сквозь зубы пролетарий. – Это ж из-за таких как ты у нас картошка каждый день дорожает… Вот я лично не верю. Не верю и все, нах!
Диалог между недоверчивым пролетарием и старухой, жующей гнилой апельсин начал потихоньку завладевать вниманием толпы. И Караваев принял единственно правильное решение – вмешаться.
- Слышь ты, Станиславский, ****ь! Иди ты на хер отсюда! – шепотом, чтобы слышал только тот, к кому обращаются (ну, возможно, и его ближайшие соседи) прошипел Караваев. – А все остальные… - это Караваев сказал уже громко, на всю площадь, - приготовились смотреть фокусы-покусы. Эй, мужик в пиджаке!
Мужик в пиджаке из гущи народной ткнул себя в грудь пальцем.
- Я что ли?
- Ты. Давай, не тушуйся. А ну скажи что-нибудь.
- А че сказать-то? – мужик от напряжения стал красным, как переходящий вымпел. Зрачки его глаз расширились. Ближние стали толкать его локтями в ребра.
- Ты че выкобениваешься? Давай, не задерживай народ.
- Да че говорить-то? – умоляюще простонал мужик.
- Да, ****ь, че хочешь, то и говори!!!
- Трубо… - начал мужик, но на ходу спохватился: «трубопровод» слишком длинное слово. Он решил заменить его на «самолет». И получилось «труболет». - Трубо… лет!!!
Последовала короткая пауза, после которой Проффесорович взорвался:
- Я услышал тебя!!! Кто следующий?
Мгновенно вырос лес рук.
- Вон та тетка с кошелкой! – скомандовал Проффесорович.
- Са… мо… - начала тетка с кошелкой, и тут ее тоже переклинило. Ее тоже одолели муки выбора: само…  -вар, - пар, - гон, -кат, - свал, - пал, - сад, - ход, - тык… Са-мо-тык! Самотык!
- Я услышал тебя! – воскликнул Проффесорович. - Дед в тельняшке! Давай!
Дед снял с ноги валенок и почесал им затылок.
- Фриндифляпс!!! – выпалил старикан.
- Фрин-ди-фляпс? Я услышал тебя!!!
К Проффесоровичу потянулись руки страждущих, прямо в уши ему полетели народные речи: «фикус», «чехол», «таксофон», «жидофилия», «маракасы», «мозговая кость», «краковская», «лоботомия», «вуд ю лайк э кап ов тиа»…
Караваева начало трясти в каком-то мистическом экстазе. Сильнее. Еще сильнее. Ему показалось, что сейчас у него оторвется плечо вместе с рукой и частью спины. Караваев обернулся. За спиной у него стояла Вика. И трясла его за плечо.
- Блин, ты меня слышишь? Ты меня слышишь? Ну, блин… - монотонно блеяла  Вика и трясла Караваева.
- Чего тебе? – недовольным тоном спросил Караваев.
- Чего? Я тебе уже пятнадцать раз сказала: мне ***во! А ты! Меня! ****ь! Не слышишь!
Вика толкнула Караваева. Тот сделал шаг в сторону. Еще один. Нога соскользнула с края сцены, и Караваев полетел вниз. Проффесорович вырвался из его рук и напротив, устремился вверх. Их пути-дороги разошлись из-за катастрофической разницы в плотности. Караваев был значительно тяжелее воздуха и поэтому полетел вниз. А накачанный гелем Проффесорович был легче воздуха и в соответствии со всеми законами физики полетел вверх.
- Держите его! - даже не заорал, а завыл как паровозный гудок Караваев.
Но никто на площади даже не двинулся с места. Еще каких-нибудь лет двадцать-тридцать назад за Проффесоровичем бы ломанулось человек двести-триста. Народ был отзывчивый на творческие призывы. Но теперь никто не шелохнулся. Напротив, толпа превратилась в гипсовую. Караваев бросился вдогонку за Проффесоровичем один. Но пробежав несколько метров, он понял: Проффесоровича только пуля догонит. Караваев бросился назад в толпу, разрезая ее руками, как пловец брасом воду. Он вынырнул у островка, на котором милиция «браталась» с народом. Блюстители перешли в контрнаступление и начали проверять у народа документы и вымогать взятки.
Караваев схватил за руку Жлобкина и отволок в сторону.
- Ствол нужен.
Жлобкин в легком раздумье почесал задницу.
- Триста лавандосов.
- А-а-а-а-а… Идет! – воскликнул Караваев. Он вырвался из толпы, упал на колено и выпустил всю обойму. Расстояние до летающего Проффесоровича уже было чрезвычайно большим. Пули не долетели. Караваев сел задницей на асфальт, упер локоть в колено, обнял ладонью голову и задумался.
- Че сидим, мужчина? – сержант Жлобкин пнул Караваева ботинком под жопу. – Пошли.
- Куда это еще? – возмутился Караваев.
- В тюрьму, - невозмутимо ответил Жлобкин.
- С каких это болтов еще?
- За незаконное ношение оружия.
- Слышь, сержант? Забери свой пистолет обратно, - предложил Караваев.
- Что значит забери? Ты че, в магазине что ли?
Караваев тяжело вздохнул и сказал:
- Сколько?
- Пятьсот, – ни на секунду не задумываясь ответил Жлобкин.