Глава 2. Сказка о городе N

– Это случилось в большом-большом городе…
– Как он назывался?
– До чего же ты любопытный!
Стоя спиной ко мне, Юлия наполняет бокалы вином. В свете торшера с розовым абажуром сквозь футболку проступают контуры ее тела. Тела, которое сводит меня с ума – с тех пор, как я ее встретил.
– Никто не помнит, как он назывался, – продолжает она. – Назовем его городом N. Итак, это случилось в городе N., где жило несколько миллионов жителей. И одним из этих нескольких миллионов был господин A.
– Тридцатилетний холостяк?
Юлия оборачивается и лукаво смотрит на меня. На ней моя старая футболка большого размера, которая доходит ей почти до колен. На груди надпись: «ДОГОНЯЙ!» И ниже: «Открытый марафон в поддержку здорового образа жизни». Ей Богу, если бы она в таком виде вышла на улицу, то из желающих ее догнать можно было бы набрать не одну армию.
– Ну, если быть точнее, ему было тридцать четыре. И он был вдовец. Его жена умерла пять лет назад, погибла в авиакатастрофе. Так что к тому времени, о котором идет речь, господин A. жил один. Совсем-совсем один.
Она забирается в постель и протягивает мне мой бокал. Но, прежде чем мы делаем по глотку, она целует меня. Не знаю, как это у нее получается, но от таких поцелуев у меня всегда кружится голова.
– Так вот, он жил совсем один. Ты представляешь себе, что это значит – жить совсем одному?
– О да! Уж про это я знаю…
– Тогда ты можешь себе представить, на что была похожа жизнь господина A. Он просыпался каждое утро – один в большой постели. Один пил кофе на кухне, один собирался на работу. А работал он служащим в банке, из тех, что сидят перед маленьким окошком, оформляют пластиковые карточки, выдают деньги со счетов и все остальное в таком же духе. Наверное, не самое увлекательное в мире занятие. Но господин A. ничего не имел против него. Его вполне устраивало место за окошком. Ему оно даже нравилось. Поэтому по вечерам он обычно возвращался домой, вполне довольный прожитым днем. Ко всему можно привыкнуть, и он уже давно привык ужинать в одиночестве…
Склонив голову, я смотрю на Юлию, на ее профиль, как она подносит к губам бокал красного вина, в котором играют искорки света, похожие на отблески заходящего солнца на ребристой поверхности моря. Иногда, когда я гляжу на нее, мне кажется, что это самый счастливый момент в моей жизни. Но каждый раз выходит так, что следующий момент оказывается еще более счастливым.
– Ах, если б ты мог видеть, что это были за ужины! Надо сказать, что у господина A. был кулинарный талант, и он очень любил готовить. Пусть даже после смерти жены никто, кроме него самого не мог оценить его искусства. Несмотря на это, он всегда ставил на стол два прибора, словно ждал кого-то. А может, и в самом деле ждал… И каждый вечер он готовил какое-нибудь особенное блюдо. Из тех, что можно встретить в меню хорошего ресторана. Удивительно, как ему хватало терпения заниматься всем этим. Он резал овощи, смешивал соусы, запекал что-то в духовке. А потом красиво сервировал стол, зажигал свечи, и… ужинал абсолютно один.
– Но второй прибор… – нетерпеливо вмешиваюсь я.
Юлия протягивает руку и прижимает указательный палец к моим губам, заставляя меня замолчать. Она берет у меня из рук бокал и ставит его на тумбочку около кровати, рядом со своим. Затем она склоняется ко мне, заглядывает мне в глаза и, не отнимая палец от моих губ, водит им, очерчивая их контуры. Ее руки пахнут лавандой. Я не удерживаюсь и целую их.
А она рывком сдергивает с меня простыню и склоняет голову ко мне на грудь. Я чувствую на своей коже ее горячее дыхание. И, протянув руку, едва-едва касаюсь ее волос.
– Второй прибор был предназначен для той женщины, что никогда не приходила на эти ужины. Для женщины, которую господин A. любил всем своим сердцем. И которая не могла ответить ему взаимностью, прежде всего потому, что не знала о его чувствах. Но, может быть, для господина A. это было не так уж и важно. Потому что, в сущности, его любовь была всего-навсего мечтой, которая остается прекрасной лишь до тех пор, пока она неосуществима. И господин A. мечтал, мечтал о том, что однажды госпожа B. – так звали его возлюбленную – будет сидеть за столом напротив него, отблески свечей будут играть в ее волосах, и ее улыбка, ее восхитительная, неземная улыбка, она будет предназначена лишь ему, господину A., лишь ему одному.
Пока же этой волшебной улыбкой госпожа B. щедро награждала всех посетителей кафе, где она работала официанткой. Это кафе располагалось неподалеку от банка господина А., и он регулярно ходил туда обедать. Готовили там неплохо, но он посещал это кафе совсем не из-за еды. Ну, хотя бы, не только из-за еды. Больше всего ему нравилось наблюдать за госпожой B., как она скользит между столиками, балансируя подносом с тарелками, как принимает заказы. И, конечно, как она улыбается.
Он уже и не помнил, как давно это началось и как долго продолжалось. Обычно он занимал столик в глубине зала. С некоторых пор госпожа B. всегда сама обслуживала его, даже если другие официантки были свободны. И когда она подходила, господин A. давно уже знавший наизусть все меню, каждый раз забывал, какой заказ хотел сделать, отчего терялся и краснел.
С одной стороны, господин A. понимал, что его любви, скорее всего, никогда не удастся обрести взаимность. По нескольким причинам, главная из которых украшала безымянный палец госпожи B. Да, она была замужем, и, судя по очаровательной улыбке, которая так часто озаряла ее лицо, господин A. предполагал, что брак этот был вполне счастливым.
Но с другой стороны, он не мог запретить себе мечтать. Мечтать, например, о том, как он возьмет ссуду в своем банке – уж ему-то, как образцовому служащему, ни за что не откажут – и откроет небольшой уютный ресторанчик. Как он будет там хозяйничать на кухне, готовя самые изысканные блюда, а госпожа B. – она, конечно же, разведется со своим мужем и выйдет за него – она будет обслуживать клиентов. Господин A. был уверен, что их заведение станет самым модным местом в городе N…
– А что же госпожа B.? – с любопытством спрашиваю я.
Юлия поднимает голову. В полумраке комнаты ее глаза светятся, словно у кошки. Она протягивает руку и с любопытством проводит ноготками по моей груди. Ее ногти – короткие, но все же остренькие. Я вздрагиваю и улыбаюсь, чувствуя, как по спине у меня бегут мурашки.
А Юлия переворачивается и оказывается на мне. Ее ноги вплетаются в мои. Она хитро заглядывает мне в глаза:
– А что госпожа B.? Она действительно была замужем. Был ли этот брак счастливым? Она бы и сама не смогла точно сказать этого. Иногда ей казалось, что она была вполне счастлива. Ведь ей нравилась ее работа, а ее муж был, в общем-то, неплохим человеком. У них была уютная квартирка неподалеку от центра города и даже собака – ушастый спаниель с добрыми-добрыми глазами. Только детей пока не было. Но лишь потому, что они договорились немного подождать с ребенком, еще хотя бы пару лет. Словом, жизнь госпожи B. была вполне благоустроена. И все же…
Порой она ловила себя на мысли, что перестает чувствовать течение жизни, перестает чувствовать, что мир вокруг становится лучше, и что она сама становится лучше тоже. Для нее это было очень важным – чувствовать связь с миром. И потом, ее муж, господин C., он, конечно, был хорошим человеком… Однако иногда госпоже B. казалось, что он вот так и собирается прожить всю свою жизнь, работая механиком в автомастерской, отправляясь в пятницу вечером выпить пива с друзьями, занимаясь любовью быстро и лишь в супружеской постели. Госпожу B. порой немного пугали мысли о том, что пройдет десять и двадцать лет, а господин C. по-прежнему будет по выходным мастерить модели автомобильчиков, хотя этого добра у них в квартире уже и так было навалом. И мысли о том, что он так и будет водить ее по праздникам в закусочную за углом, называя ее рестораном…
Юлия скрещивает руки на бедрах и, глядя мне в глаза, стягивает с себя мою футболку. И вот уже темные острия сосков смотрят прямо на меня. Дьявольски-невинные. Они заставляют меня ощущать себя безоружным, даже беспомощным.
Юлия целует меня в щеку, целует меня в шею. Пока она рассказывает, ее поцелуи опускаются вниз по моему телу. Я закрываю глаза, чтобы лучше слышать и чувствовать.
– Впрочем, госпожа B. все-таки любила своего мужа, – продолжает она. – В конце концов, их связывало столько чудесных воспоминаний. И потом, она знала, что бывают мужья и похуже, она много читала про таких в газетах или видела в кино. Да и подруги порой жаловались ей на своих благоверных. Ей же, госпоже B., в сущности, не на что было жаловаться.
Ну а что господин C., любил ли он свою жену? Он был уверен в том, что любит. Однако, странно… Это отнюдь не мешало ему встречаться с госпожой D. каждую среду. Иногда он виделся с ней еще и по пятницам, вместо того, чтобы идти в бар с друзьями, которые, хоть им это и не нравилось, конечно, прикрывали его.
Господин C. был уверен, что он живет правильно. Он свято верил, что в семье, как в хорошо устроенном автомобильном двигателе, у каждого есть своя роль. И пока член семьи добросовестно исполняет свои обязанности, все будет в порядке, чем бы он там не занимался в свободное время. Так что по поводу госпожи D. он ни минуты не чувствовал себя виноватым. Супруга же его даже и не подозревала о такой философии мужа, к счастью или к сожалению – сказать трудно.
Впрочем, роман господина C. с госпожой D. на тот момент продолжался всего два месяца. Вряд ли он должен был продлиться долго. Ибо все их свидания проходили большей частью в постели.
Познакомились они до смешного просто. В один прекрасный день госпожа D. заехала на своей шикарной машине в автомастерскую, где работал господин C. Он сменил ей масло, заодно и выполнил некоторые другие ее заказы. С тех пор все и началось…
Опускаясь ниже, Юлия кладет голову на меня, щекой касаясь моего лобка. Ее темные волосы рассыпались по моим бедрам. Каждое ее слово как будто эхом отдается глубоко внутри меня.
– Для них обоих все это было лишь приключением. Однако для госпожи D. этот роман был еще и своеобразным знаком протеста. Дело в том, что госпожа D. была дочерью мэра города N. А мэр такого большого города, господин E., был человеком весьма солидным, богатым и респектабельным. Поэтому госпожа D. была уверена, что ее роман с автомехаником обернется серьезным скандалом.
Нельзя сказать, что она ненавидела или презирала своего отца, дело было не в этом. Ну, или не совсем в этом. Она просто считала его недостойным той жизни, которая ему досталась. Ни тех денег, которыми он обладал, ни поста мэра. Впрочем, существовала еще причина. Что ей действительно казалось отвратительным, так это пристрастие ее отца к мальчикам. Точнее, это были обычно молодые люди от двадцати до тридцати лет, но сути это не меняло. Мать госпожи D., женщина тихая и скромная, всячески уговаривала дочь быть к отцу более снисходительным. Однако отчасти именно страдания матери, которую все же не могло не уязвлять такое поведение супруга, разжигали в госпоже D. еще более сильную ненависть к отцу.
В общем, господин E. натворил дел… Конечно, ему было не слишком приятно видеть свою семью в таком состоянии. Он вполне искренне жалел свою жену. И он мечтал, чтобы его дочь сменила гнев на милость. Однако что касается «мальчиков», то тут он ничего не мог с собой поделать.
Он обнаружил у себя это странное влечение к юным особам мужского пола спустя несколько лет после рождения дочери, когда господин E. уже занимал высокий пост в городском аппарате. Он часто посещал с визитами учебные заведения, особенно военное училище. И однажды, выступая перед огромной аудиторией, из которой на него с восторгом смотрели сотни пылких юных глаз, он почувствовал, что хочет всегда видеть рядом с собой такие глаза.
Немногие знали об этом пристрастии господина E. Конечно, если бы об этом стало известно, что называется, «широкой общественности», то его карьере немедленно пришел бы конец. Однако в курсе были лишь пара человек из личного окружения господина E., которые вербовали для него юных персон на должности «личных секретарей мэра». И, конечно, знали обо всем его жена и дочь, которым волей-неволей приходилось прикрывать господина E., создавая для него имидж надежного супруга и заботливого отца…
Юлия поднимает голову. Она собирает волосы в пучок и придерживает его на затылке одной рукой. И улыбается, глядя на меня. Это один из тех моментов, когда я в очередной раз осознаю: она – лучшее, что произошло со мной за всю мою жизнь.
– Однако, если за свое окружение и за семью господин E. был спокоен, то серьезное беспокойство ему причиняли бывшие фавориты, от которых ему приходилось откупаться деньгами, подарками и услугами. Один из них, господин F. оказался особенно назойливым. Он требовал денег и только денег, еще и еще, регулярно, почти каждый месяц, и длилось это уже больше года.
Господин E. всячески пытался облагоразумить господина F. Но никакие просьбы не помогали, равно как и угрозы. В ответ господин F. лишь замечал, что подозревает у себя наличие литературного таланта и собирается написать книгу, которая, он уверен, будет иметь успех. Он говорил, что уже даже придумал название: «Мой ненасытный мэр».
Господин E. вовсе не считал себя ненасытным, и название это ему не нравилось. Как, впрочем, и любое другое. Поэтому ему ничего не оставалось, кроме как регулярно выплачивать господину F. сумму, которую он просил.
Исходя из всего этого, можно было бы подумать, что господин F. был человеком жадным и бесчестным, однако это было не так. Ну, по крайней мере, не совсем так.
Все дело было в том, что отец господина F., господин G., был серьезно болен. Даже более того: он вот уже почти полгода лежал в коме в центральной больнице города N. И деньги были нужны господину F. для того, чтобы поддерживать жизнь в теле отца…
Оставив поцелуй на моем бедре, Юлия опускается ниже. Словно игривый котенок, она теребит волосы на моих ногах, разглаживает их, меряет на глаз их длину. Затем целует меня в коленку.
– Никто не знал, очнется ли когда-нибудь господин G. Никто, наверное, и не верил в это. Кроме господина F., который каждый день приходил в его палату, садился на стул рядом с кроватью и подолгу смотрел, как его отец спит – он именно так это и называл, «спит».
А ведь когда господин G. был в добром здравии, они с сыном, откровенно говоря, не слишком ладили. Господин F. воспитывался в строгости и высокой дисциплине, ибо господин G. был полковником и даже когда вышел в отставку, продолжал поддерживать в доме военную атмосферу. Может быть, именно этого и не выдержала мать господина F., хотя, возможно, ее сломило что-то другое. Однако с восьми лет господин G. в одиночку воспитывал сына. Впрочем, иногда вместе с ними поселялись женщины, причем не самые плохие женщины, порой очень даже красивые и добрые. Но ни одна из них не могла выдержать диктаторские замашки господина G.
Он готовил сына к военной службе, мечтал, что тот пойдет еще дальше своего отца и дослужится не меньше, чем до генерала. Каково же было его удивление, когда юный господин F. однажды пришел домой и объявил ему, что получил стипендию для обучения в художественной академии и собирается стать художником. Удивление это, однако, быстро перешло в гнев, и господин G. заявил, что у него нет больше сына, и что господин F. может убираться ко всем чертям.
Так и произошло. Юноша ушел и господин G. остался один. И он, может быть, так и прожил бы один всю оставшуюся жизнь, если бы спустя три года не встретил госпожу H.…
Юлия проводит ноготками по моим бедрам, она проскальзывает вверх между моих ног. У меня сам собой вырывается приглушенный стон. Ощущения на грани между щекоткой и удовольствием.
– Госпожа H. была удивительной женщиной, – продолжает Юлия, время от времени лукаво поглядывая на меня. – Впрочем, на первый взгляд в ней, может, и не было ничего особенного. Да, она была красива, но не более, чем многие другие жительницы города N. И готовила она, хоть и хорошо, но самые обычные блюда, никаких ресторанных излишеств. Однако лишь госпожа H. смогла целых пять лет уживаться с господином G., терпеть его деспотичный характер и своенравные выходки. И при этом быть с ним счастливой. По крайней мере, время от времени. Но потом… Все же в ней, наверное, что-то сломалось, когда однажды господин G. в припадке гнева из-за какой-то мелочи велел ей убираться из его дома. И она уехала.
Когда господин G. опомнился и понял, что он натворил, было уже поздно. Ведь он был не из тех людей, которые способны пересмотреть свое решение и открыто признать свою неправоту. Он скорее язык бы себе отрезал, чем стал бы просить прощения, тем более у женщины.
Поэтому больше он так и не увидел госпожу H., несмотря на то, что думал о ней постоянно и очень по ней скучал. Скучал настолько сильно, что через некоторое время заболел. Конечно, причиной болезни была не только эта тоска, но и она, должно быть, тоже сыграла немалую роль.
Как это ни странно, госпожа H. тоже любила господина G. Несмотря на его ужасный характер. Несмотря на то, что он ее выгнал. Она любила его даже после того, как ушла. И даже после того, как, спустя год, встретила господина I. Живя на другом конце города N., с другим мужчиной, она по-прежнему каждый день вспоминала о господине G.
И дело было совсем не в господине I., который во всех смыслах являлся замечательным. Он был привлекателен, обеспечен, умен. Он был заботлив и нежен. Он был внимателен в постели. И он всем сердцем полюбил госпожу H.
Она же мечтала о том, что однажды раздастся телефонный звонок, и знакомый до боли голос скажет ей «здравствуй». И что господин G. признается, что тоскует по ней и хочет, чтобы она вернулась. О, конечно же, она вернулась бы, тут же, ни секунды не колеблясь! Но госпожа H. достаточно хорошо знала господина G., чтобы понимать, что он никогда, никогда не позвонит ей. Никогда…
Порой случалось так, что господин I. заставал госпожу H. в глубокой задумчивости. Но она тут же гнала грусть прочь и в ответ на все его расспросы лишь отшучивалась. И ему не оставалось ничего, кроме как верить ей, верить, что все действительно хорошо. И господин I. верил, и был вполне счастлив…
Юлия поднимает глаза на меня. Я прекрасно знаю этот ее взгляд, всегда безошибочно узнаю его. Это трудно описать… Нельзя сказать, что она улыбается. Но я понимаю ее и без улыбки. Я понимаю ее без слов. Потому что каждая черточка ее лица, каждый изгиб ее тела в полумраке комнаты беззвучно говорит со мной.
Ее глаза говорят: «Ты единственный человек на всем белом свете, который интересует меня сейчас».
Ее груди говорят: «Можешь делать со мной все что хочешь, и все равно это будет то, что хочу я».
И ее губы беззвучно шепчут: «Не бойся сойти с ума, потому что в ближайшее время ум тебе не понадобится».
Юлия медлит, и я прекрасно понимаю, что она ждет сигнала от меня, малейшего, едва уловимого. И что она готова ждать его долго, готова ждать бесконечно. И в то же время, она хорошо знает, что я не выдержу, что я сломаюсь через несколько мгновений.
– В городе N., – склоняется она ко мне, – быть может, все так и продолжалось бы, продолжалось бы день за днем, месяц за месяцем, год за годом…
Я не могу больше. И это так чудесно, так замечательно – то, что я больше не в силах терпеть. Тихо постанывая, я двигаю бедрами, один раз, и еще один.
Именно этого она и ждала. Юлия легко скользит вверх, и замирает на несколько мгновений.
– Но однажды мэр города N., господин E., не выдержал, – слышу я сквозь удары собственного сердца. – В один из темных зимних вечеров, сидя за столом в своем кабинете, он засунул себе в рот прохладное дуло пистолета… И нажал на курок…
И я проваливаюсь внутрь. То ли умираю, то ли рождаюсь. То ли праведник, то ли грешник. В этот момент я даже не осознаю, что от меня осталось. Словно это мои мозги разлетелись по стенкам в кабинете мэра города N.
Все, что я знаю сейчас, составляют мои ощущения. Мое тело горит. Я словно ослеп, и уже ничего не вижу, кроме разноцветных вспышек перед моими глазами. В мозгу вертятся какие-то образы, незнакомые лица. И в какой-то момент я внезапно чувствую, что на моих губах дрожит улыбка, сумасшедшая, неконтролируемая.
А Юлия склоняется ко мне, окружая меня самыми сладчайшими запахами на свете – запахом своего тела, своего дыхания, своих волос, которые касаются моей щеки.
– Неважно, кто был виноват в том, что произошло, – шепчет она, двигаясь медленно, глубоко и ритмично. – Может, выпитый накануне господином E. алкоголь. А может – господин F., который требовал все больше и больше денег. Но ничего уже нельзя было исправить…
Я дергаюсь, я хочу привлечь ее к себе. Но острые коготки впиваются в мои ладони, и влажный поцелуй лишает меня воли. Я подчиняюсь, потому что иногда в жизни человека встречаются вещи, которым просто невозможно сопротивляться.
– И после этого все события стали происходить очень быстро, одно за другим. Господин F. упал духом. Он считал себя виноватым в этом самоубийстве, и так никогда и не смог избавиться от чувства вины. Может, все дело было в том, что в глубине души он все же хорошо относился к господину E., хотя бы не питал к нему неприязни. А тут – такое…
Госпожу D. не слишком огорчила смерть отца. Скорее, эта смерть показалась ей вполне закономерным завершением его не особо правильной, на ее взгляд, жизни. Где-то в глубине души ее терзала тоска, чувство вины, и воспоминания о светлых моментах, пережитых когда-то с отцом, но она старательно гнала все это прочь. И чтобы окончательно развеяться, решила сменить любовника. Тем более, что роман с автомехаником потерял теперь всякий смысл…
Мне кажется, будто я задыхаюсь. Впрочем, мне и вправду тяжело дышать, тяжело успеть за собственным сердцебиением.
– Поскольку у господина F. больше не было денег, ему пришлось подписать соглашение об отключении системы искусственного жизнеобеспечения. Господин G. умер тихо. Так и не проснувшись.
Когда дочь мэра бросила господина C., он совсем потерял покой. Он начал пить, и однажды, придя домой жутко пьяным, все рассказал своей жене. На следующий день она подала на развод…
Приоткрыв глаза, я вижу, что Юлия откинула голову назад, вижу капельку пота, которая скользит по ее бедру. Я вижу даже, как дрожат ее ресницы. А может, это мне только кажется.
– Госпожа H.… – Голос Юлии тоже дрожит, в нем появилась легкая хрипотца. – Госпожа H. в один прекрасный день поняла, что больше не может жить без человека, которого любит… Она сняла трубку, набрала номер и, когда на другом конце ответили, попросила позвать господина G.… Молчание… А потом бесконечно усталый, безжизненный голос… произнес для нее всего два слова: «Он умер»… И в трубке послышались короткие гудки…
После развода госпоже B. захотелось все поменять в своей жизни… все-все… Она уволилась с работы… собрала все свои деньги… и отправилась в путешествие… Без определенного… пункта назначения… Просто… подальше… от города N.…
Последние слова Юлии едва различимы, и сразу же следом я чувствую, как острые ноготки впиваются в мои бедра, чувствую спазмы, которые грозятся поглотить меня. И слышу – то ли стоны, то ли хрипы, которые кажутся мне самой сладкой на свете музыкой. Я держу Юлию, держу и не отпускаю, до тех пор, пока она не склоняется ко мне, обжигая мою щеку своим дыханием. Я чувствую, как напряжение покидает ее. Но я знаю, что это еще не все, что сказка еще не закончена.
Немного погодя Юлия целует меня в щеку, целует меня в губы. Ее поцелуи – пьяняще-прохладные. И вот уже она снова двигается. И шепчет:
– Однажды господин I. вернулся домой с работы и обнаружил, что госпожа H. исчезла. Исчезли и все ее вещи. Все, что осталось от нее – короткая записка с просьбой простить ее и не искать. С тех пор он не видел ее и ничего о ней не знал. Не знал, например, что она поселилась в маленькой квартирке на окраине города N. И что жила там совсем одна, избегая всякого общества… Да, господин I. ничего не знал о том, что стало с госпожой H., но он так никогда и не смог ее забыть…
Я дергаюсь, извиваюсь, бьюсь, будто рыба, выброшенная волной на берег. Рыба, которая пытается поторопить следующую волну – а та нарочно не спешит. Волну, которая должна остановить ее агонию и унести ее в море.
– Когда госпожа B. уволилась, господин A. поначалу очень беспокоился. Он расспрашивал о ней, но никто не мог ему сказать ничего определенного. Господин A. чувствовал себя маленьким мальчиком, потерявшимся в большом-большом городе… В городе N.… Несколько ночей его даже мучила бессонница. А потом… Потом он смирился. В сущности, в его жизни ничего не изменилось. Он по-прежнему шел на работу каждое утро… По-прежнему обедал в том же кафе… И по-прежнему готовил каждый вечер изысканный ужин… Только больше… он не ставил… на стол… второй прибор…
Шепот Юлии отдается эхом в моей голове, когда желанная волна наконец-то захлестывает меня. Это не похоже на вспышку, как бывает обычно. Больше напоминает скольжение, но я не могу понять, взлетаю ли я вверх или падаю вниз. И мне кажется, что это не кончится никогда…
Я плохо помню, что было дальше. Кажется, Юлия поцеловала меня, нежно и долго. И я провалился в сон.