Усы, лапы и хвост

Брайан не провожает Джастина в аэропорт.
Он придумывает себе миллион причин, оправданий и отговорок для отказа, Джастину выдает два – любые, какие хочешь, на выбор. Джастин невесело улыбается и молчит, не настаивает, только целует – мягко, глубоко и нежно, как в последний раз, больно и горько, умопомрачительно. Понимающе. Его глаза блестят, и непонятно – радостное ли это возбуждение, вызванное неисчислимым количеством открывающихся перед ним возможностей, или слезы.
В момент, когда самолет должен подниматься над славным Питтсбургом и уносить маленькое лучезарное Солнышко в холодный и враждебный Нью-Йорк, Брайан вжикает колесиком зажигалки и подпаливает косяк, а затем делает глоток виски из только открытой бутылки.
Теперь у него будет много времени подумать. И еще больше времени у него будет на любимые вредные привычки, на святые ****острадания и саморазрушение, на быстрый трах в подворотнях, горький и разочаровывающий до потери сознания, и бессонные ночи медитации в потолок до остановки пульса.
Брайан меняет сим-карту мобильного телефона, не проверяет автоответчик и почти не появляется дома. С утра до позднего вечера он работает, по ночам отрывается, курит, пьет, нюхает – в общем, всячески употребляет, - трахает, приходит домой под утро, принимает душ и переодевается. А потом возвращается в офис и, если не назначено никаких встреч с заказчиками и презентаций, падает на диван и спит, приказав Теду и Синтии его не беспокоить.
В этом нет ничего необыкновенного. Просто Брайан. Брайан Кинни. Брайан-чтоб-его-Кинни. Самый горячий жеребец всея Либерти Авеню, самый желанный представитель мужского пола всея штата Пенсильвания.
Обыкновенный человек, чьи принципы нещадно сломали, чьи взгляды беззастенчиво разбили, чье существо беспардонно растоптали, который теперь просто учится жить дальше. Возвращается к привычному течению своей жизни. Такой, как раньше. Такой, какой она была пять лет назад. Разве что ему больше не двадцать девять.
Звонит Джастин редко, а сам Брайан ему – и того реже. Словно прячутся друг от друга, как воры, как грабители, как профессиональные киллеры или неопытные убийцы, как маленькие дети, играющие в прятки, как глупые любовники, для которых каждая ссора – последняя, просто «развод и девичья фамилия». Глупые, неопытные, незрелые, невзрослые – такие маленькие и несчастные, неспособные мириться с обстоятельствами.
Да на *** он будет с этим мириться, думает Брайан как-то раз, поднимая трубку, чтобы позвонить. Он бросает ее обратно на рычажки и решает: он сам отправил свое Солнышко покорять большой мир, поэтому никаких голубых пидорских соплей, он же Брайан Кинни, господи, блять, боже.
Поэтому он ограждает себя от излишнего внимания семьи, берет себя в руки, отключает все нервные центры и только пишет мейлы, сквозь буквы которых нельзя передать интонации. Поставил точку – обыкновенная констатация факта, вопрос – удивление, восклицательный знак – показал высшую степень радости и счастья.
***ня, но ведь работает.
В общем, примерно через пару месяцев абсолютной прострации Брайан малость приходит в себя, отращивает себе обратно черные крылья и продолжает порхать от задницы к заднице, от рта ко рту, от заказчика к заказчику. Только дома ночевать начинает чаще.
Время, говорят, лечит. Никто не знает, правда ли это, но через сколько-то недель спустя острота чувств притупляется и все становится почти хорошо.
Разве что по-прежнему временами бывает больно, когда он, в недвижимость обдолбанный и на полгода вперед натрахавшийся, заходит в лофт, по старой привычке зовет свое Солнышко, а в ответ получает только глухую тишину и резко контрастирующий с ней звон дрожащих от ветра оконных стекол.
Да и ладно, с кем не бывает.

*
Домой Брайан возвращается поздно. Сегодня у него была крышесносная презентация, он получил охуенно выгодный для «Киннетика» контракт, трахнул симпатичного сына заказчика, и жизнь кажется прекрасной. Он идет, насвистывая себе под нос какую-то навязчивую мелодию дурацкой попсовой песенки, держит руки в карманах и смотрит на мерно падающие хлопья снега, крупные, грациозные, такие изящные; они кружатся в воздухе, сверкают в искусственном желтоватом свете фонарей, приземляются на землю, падают на ресницы, заплетаются в волосах. Красиво.
Брайан не думает о том, что точно такая же погода была за окном, когда они в последний раз прощались. В самый последний. Действительно последний.
Об этом он не думает совсем.
Просто идет себе к машине, к своему "корвету", к такому крутому и пафосному "корвету", дорогому и любимому, за который и почку отдать не зазорно. Он идет, не глядя под ноги, дышит кристально чистым воздухом и, разумеется, не замечает никаких бесхозных коробок, брошенных посреди дороги. Обыкновенных картонных коробок, которые по размеру похожи на коробки из-под микроволновки или небольшого телевизора.
Просто коробки без одной грани, оставленные среди улицы под ногами. В паре сотен метров от его офиса. В паре десятков метров от его машины.
Брайан бормочет что-то нецензурное о рас****яях из коммунальных служб, которые не убирают мусор, и проходит мимо, но краем слуха улавливает тихое шуршание. И природное любопытство берет над ним верх. Он заглядывает в коробку и удивленно моргает, встречаясь взглядом с внимательными глазами маленького котенка – маленького, максимум месячного. Одного. Бесхозного.
Котенок сидит на светло-розовой подстилке, заботливо кем-то положенной, и просто смотрит вверх, на большого человека, сильного, могучего, всемогущего. Смотрит так, словно пытается что-то сказать, что-то донести, что-то передать – какое-то сообщение, послание, важную депешу, закодированное письмо, зашифрованную телеграмму. Такой важности, что от нее зависит жизнь всей Земли и еще пары планет в миллионе световых лет от нее.
Крошечный пушистый котенок. Смиренно сидящий под мерно опускающимся на асфальт снегом, дрожащий от пробирающего до костей небольшого мороза. Одинокий и покинутый, брошенный. Молящий. Рыженький. Голубоглазый.
Должно быть, ****ское провидение издевается над ним, стареющим педиком, решает Брайан и опускается на корточки перед коробкой, смотрит на доверчиво хлопающее глазками животное, закусывает губу. Вокруг них нет ни души, ни намека на чье-либо присутствие и существование; прислушавшись, можно различить шелест иссохшихся листьев на верхушках деревьев.
Еще никто и никогда так не смотрел на Брайана. Так доверчиво, с таким ожиданием, с таким вожделением, от которого кровь стынет в жилах, а по позвоночнику пробегает огненная волна. С такой преданностью, с такой надеждой… с таким страхом.
Никто, кроме одного человека.
Брайан осторожно протягивает руку, позволяет котенку понюхать кончики пальцев для идентификации, затем аккуратно касается. Тот сначала пытается опустить голову, поджать ушки, избежать контакта с огромной ручищей этого страшного великана, а затем смелеет и пытается ласково потереться. Мурчит. Мяукает.
Брайан медленно касается его носа, зачем-то дергает за ус, а потом, мельком оглядевшись, вдруг берет мелочь на руки и, недолго думая, прячет ее за воротник пальто. И быстрым шагом направляется к машине.
В лофте он извлекает пригревшееся и откровенно прибалдевшее животное на свет, мнется в нерешительности, не представляя, что и делать, затем сажает на кухонный стол. Какое-то время смотрит, как котенок тычется туда и сюда, боится подойти к краю, опасается высоты. А затем его вдруг осеняет:
- Блять, тебя же кормить надо! Вот только – чем?
Котенок непонимающим взглядом смотрит на него, так и говоря: «Идиот ты. Притащил меня к себе домой и даже понятия не имеешь, чем меня кормить».
Они пристально изучают друг друга еще какое-то время, а потом Брайан идет в ближайший супермаркет и покупает целую тонну разнокалиберной кошачьей еды: для котят, для взрослых животных, для беременных кошек, еще для кого-то… На всякий случай. Мало ли, как оно в жизни бывает.
С утра он просыпается из-за того, что по нему кто-то топчется. Кто-то с холодным носом и острыми коготками. Кто-то светлый и голубоглазый, дико радостный, яркий и счастливый, как солнечный зайчик.
Брайан смеется и отпихивается, бормоча:
- Отвали, Солнышко, еще совсем рано.
А затем его взгляд проясняется и он видит пристроившегося на груди котенка, смешного, милого и забавного.
И, черт, до боли напоминающего Джастина своим… окрасом.
Разочарованный Брайан расстроенно падает головой на подушку, чешет нового ребенка пальцем за ушком и, вслушиваясь в уютное мурчание, тихо спрашивает:
- И какого черта я тебя вообще сюда притащил?..
Кого он обманывает?
Уходя на работу, он вспоминает, что о чем-то забыл, осматривается, а затем примечает тарелку, оставленную на полу, и хлопает себя по лбу: кота покормить забыл. Кот, завидев яркую упаковку и осознав, что сейчас будет кормежка, со всех ног несется к столу и от переизбытка чувств пытается укусить Брайана за палец. Тот отпихивается, но как-то вяло, проводит рукой по хрупкому хребту от головы до хвоста в знак прощания и уходит в офис, приклеив на холодильник напоминалку: «корми животное хотя бы дважды в день, животное».

*
Через пару недель котенок, уже изрядно вымахавший, свыкается с тем фактом, что у него новое жилище, начинает чувствовать себя как дома и присматривает себе любимое теплое местечко – кофейный столик, который Брайан использует как рабочее место. Теперь там постоянно лежит пушистое рыжее теплое тело, а если Брайана дома нет, то оно лежит прямо на ноутбуке, свесив лапы и хвост.
За проведенное вместе время Брайан так и не удосужился придумать новому сожителю имя – блять, да он даже его пола узнать не потрудился, - поэтому котенок отзывается на «Кот», на «Кот-кот» и иногда даже на «Солнышко».
Ну, и еще на «Блять», если это сказано с нужным градусом уверенности и убеждения.
У Брайана никогда не было домашних животных, поэтому он и понятия не имеет, что ему теперь делать. Он кормит Кота всякой консервированной дрянью, рекламу которой крутят по телевизору, каждое утро наливает ему чистой профильтрованной воды, рассеянно гладит и чешет за ушком; никогда не кричит, если соскучившееся животное пытается ластиться и закрывает собой экран ноутбука, терпеливо ждет, пока схлынет острый прилив усатой нежности.
Брайан не может вспомнить, когда же он стал такой сопливой лесбиянкой, но он по-своему привязался к Коту, даже как-то полюбил его. Наверное, всему виной то, что ему нужно чем-то заполнять зияющую дыру, возникшую в лофте и у него самого внутри после отъезда Джастина в Нью-Йорк.
Они созваниваются нечасто, чтобы не травить друг другу души, и Брайан молчит о том, что нашел своему Солнышку такую нелепую замену.
Зато теперь у него есть стимул чаще появляться дома: соскучившегося за день Кота нужно покормить, приласкать, поговорить с ним, поиграть. Брайан даже нашел где-то веревочку, привязал бумажку к ее концу и, укурившись, теперь дразнит котенка, а тот морщится, топорщит усы и пытается поймать эту самую бумажку, прыгая по полу, по дивану и по самому Брайану.
Теперь у него есть кто-то, кто радостно встречает с работы, ласково мяукает и трется о ноги, пусть даже потом все брюки покрыты тонкой рыжей шерстью. Ну и хрен с ним. Джастин тоже был не подарком и всюду разбрасывал свои носки.
Джастин, Джастин… Все равно все мысли только лишь о нем. Голубые глаза, которые Брайан каждое утро видит первым делом, напоминают, необходимость о ком-то заботиться, с кем-то гулять, за кем-то присматривать, кого-то защищать – тоже. Это как налить серной кислоты на открытую рану, а потом удивляться, почему болит и не заживает.
Это как каждую ночь, вздрагивая, просыпаться в холодном поту от очередного кошмара, в котором фигурируют темная стоянка и бейсбольная бита.
Но мы в ответе за тех, кого трахнули, и мы ничуть не меньше в ответе за тех, кого приручили. Брайан вешает на холодильник еще одну бумажку с этой мыслью и невесело усмехается тому, что в его случае работают оба правила.
Вот и живут они теперь – два холостяка, каждый из которых вроде сам по себе, но которые, накрепко привязавшись, уже никак не могут друг без друга.
Как-то ночью до него вдруг доходит, что он перестал приводить парней трахаться к себе в квартиру. Он согласен прижать их где-нибудь за углом, но жмет задний ход, стоит только очередной безымянной заднице предложить наведаться к нему домой. Кот не обрадуется непрошенным гостям, еще лицо от ревности расцарапает. Обоим.
Брайан никого к себе не пускает. Ни Деб, ни даже Майкла. Он надежно хранит свою маленькую тайну, но однажды все-таки не удерживает и проговаривается, когда объясняет, что не может остаться и покутить еще пару часов:
- Меня там Солнышко уже заждался, мне пора бежать.
- Ты прячешь у себя дома Джастина и никому об этом не говоришь?! – Эммет задыхается в праведном негодовании, а Брайан смеется и бросает через плечо, уже уходя и не видя изумленных взглядов друзей:
- Нет. Это мой Кот.

*
Единственная проблема в том, что Брайан ни хера не знает, как ухаживать за животными. Он гуляет по Интернету в поисках тематических сайтов и натыкается на тему о кастрации, внимательно штудирует ее и приходит в неподдельный ужас: как много людей отрезают яйца своим домашним любимцам, лишая их тем самым всех жизненных радостей!
Изверги и моральные уроды.
Брайан опускает глаза на Кота, свернувшегося в уютный клубок на его коленях, с неуловимой нежностью поглаживает его и произносит:
- Я так и не придумал тебе имя, я даже не знаю, какого ты пола, но кастрировать я тебя ни за что не буду, потому что, блять, как я тебя понимаю и никогда не лишу возможности потрахаться в свое удовольствие. И вообще я надеюсь, что ты педик.
Кот ласково мурлычет в ответ, подняв голову, и снова укладывает ее на лапы, а потом переворачивается, потягивается и растягивается, подставляя вверх розовый живот, проявляя тем самым высшую степень доверия и уважения.
Брайан смотрит на часы и собирается было тащить обе задницы в постель спать, - в последнее время Кот осмелел настолько, что стал ночевать под хозяйским боком, - но в этот самый момент у него звонит телефон. Он осторожно дотягивается до трубки, чтобы не потревожить сладко дремлющее на руках Солнышко, нажимает кнопку принятия вызова и говорит:
- Алло?
- Привет, Брайан! – так далеко и одновременно так близко раздается голос Джастина; от неконтролируемой боли, перемешанной с нежностью, горло сдавливает тисками, а сердце останавливается. – Прости, что не звонил: я был так занят, у меня появилась кое-какая работа, а еще я не мог собраться духом… Майкл говорил мне, что ты начал ото всех отдаляться, что ты учишься жить снова, я не хотел тебя беспокоить… Я скучаю.
- У меня все в порядке, - негромко отвечает Брайан. – Я тоже скучаю.
Они говорят минут сорок – обо всем и ни о чем сразу, делятся последними новостями и впечатлениями, а потом, уже под самый конец, Брайан решает, что пора бы уже открыть свою маленькую солнечную тайну.
- Знаешь, - говорит он и снова опускает взгляд на Кота, который, хитро приоткрыв один глаз, внимательно смотрит на него и, кажется, вслушивается в каждое сказанное слово, - а я нашел тебе замену.
Полминуты половина разговора, принадлежащая Нью-Йорку, молчит. Тишина слышна, осязаема, тяжела. Брайан улыбается краешками губ, прикусывает язык и вдруг с ясностью осознает, что больше не чувствует той изматывающей, ноющей тоски, коконом окутывающей каждую клеточку тела. Теперь это просто светлая грусть, яркая и добрая: он по-прежнему знает и верит в то, что оригинальное Солнышко рано или поздно вернется осветить свои родные места.
- Как нашел? – наконец выдыхает Джастин, и даже через долгие километры, сквозь многие мили телефонных проводов можно понять, что он вот-вот расплачется. – Как замену?
- Шел я однажды домой с работы и вдруг увидел светлое голубоглазое маленькое чудо в тусклом свете уличных фонарей. Чудо смотрело на меня с таким желанием, с такой надеждой… и я решил, что в этом есть некая символичность, что это моя судьба. И привел это чудо к себе домой. Правда, Солнышко?
Джастин тихо, недоверчиво всхлипывает в трубке, а Брайан гладит Кота, которому надоело лежать в одной позе; животное встает, грациозно потягивается, едва не сваливаясь с колен, и пытается потереться о хозяйский нос, громко мурлыча. Брайан тепло улыбается и чешет его под подбородком, а в динамике вдруг воцаряется мертвая тишина. И недоверчивый, немного надломленный голос с опаской интересуется:
- Брайан, оно… оно мурчит?
- Да, Солнышко. Поздоровайся с тезкой.
Джастин неловко молчит, не зная, что сказать, но даже через долгие километры и многие мили кубических пространств между ними все равно слышно, что он тепло улыбается.