Путешествие Шизоида

Жил - был Шизоид.
Не то, чтоб он был такой уж прям крутой шизофреник, хотя и любил половить кайфы в мутные времена. Многие социально озабоченные параноики очень не любили его за это, вопили чтобы он сматывал свои удочки и обзывали шизиком.
Друзей у него было не много (да ни один уважающий себя шизоид и не имеет много друзей), но общались они очень душевно, как не дано общаться, ни эпилептоидам, ни истероидам, ни планетариям, ни даже галактоидам... Когда же они общались, то катали шарики за ролики, перегибали левую руку через правое ухо сотоварища и очень от этого веселились. А иногда они просто швырялись друг в друга эмоциями - и добрыми и не очень. Эмоциям это безумно нравилось. Дело в том, что когда эмоция появляется на свет ( а зарождается она, собственно из общей атмосферы и изначально абсолютно никому не принадлежит), так вот, как только она появляется - сразу же укладывается на чью-нибудь душу и там лежит. Хорошо, если эта эмоция мягкая и нежная, как кошка - свернется она тогда на чьей-нибудь душе калачиком и мурлычет. А то бывают и другие - словно шавки бездомные, которые три дня не ели и только что с цепи сорвались. Ежели такая в душу кому вцепится, так человек сразу всякий покой теряет, словно бешеный становится и ничто уже ему не в радость. Еще бывают занудливые такие эмоции, тоскливые - этакий гибрид птенца-вороненка и пиявки. Такая к душе как присосется - все соки из нее выпьет, а человек, что к душе такой приставлен, сам становится как пиявка - придет такой в гости да и поселится на неопределенный срок, да еще неусыпного внимания к себе все время просит... Разные они бывают, эмоции эти... Одни человека птице уподобляют, а другие - гаду ползучему... Ну, не суть...
Так вот, швыряются, значит, Шизоид с друзьями всякими эмоциями друг в друга. А эмоции, они ведь таким свойством обладают, что если какая из них долго на чьей-нибудь душе пролежит безо всякого движения, то от этого в камень превращается. Эмоции, они ведь как зарождаются в атмосфере, так потом уже без воздуха жить не могут и потому очень любят полетать. Некоторые даже убеждены, что по-настоящему эмоция только там и живет - в полете то есть. А у самих у них крыльев нету, поэтому любая эмоция только об этом и мечтает - чтобы ее в кого-нибудь зашвырнули. Но не все же хозяева душ так хорошо своих эмоций знают, чтобы настолько их понимать. Чаще бывает, что живет себе живет какой-нибудь там субъект, ни о чем таком и не догадывается и вдруг начинает он ощущать что-то вроде зуда в области души. Тогда он мешающий этот предмет из души своей вынимает (а это - эмоция его была, только теперь она уже окаменела) да и швыряет его в кого-нибудь. Эмоцию, ее даже каменную невозможно в пустоту запустить - так уж они устроены, эмоции эти...
Правда, у шизоидов - у них до такой дряни редко доходит - они ведь по большей части люди-то душевные - шизоиды эти - и к душе своей поближе, чем все остальные. Поэтому они все больше живыми эмоциями друг в друга запускают - и такой в воздухе переполох от этого делается - только держись! А иногда эмоции разрезвятся и давай цепляться друг за друга - летают, значит, парами, а то и по-трое, да еще визжат при этом оглушительно и норовят кого-нибудь за нос ущипнуть... Шизоид с друзьями очень ценили чехарду такую... Кстати, если при этом случался кто-нибудь посторонний, то ему весь этот шум не мешал нисколько, да еще бы он ему помешал, когда ни увидеть, ни услышать их никому постороннему невозможно - эмоции эти. К тому же, Шизоид почти и не встречался со своими друзьями - в том смысле, в каком посторонние говорят о встрече. У этих компаний встречи происходили не в мире Веников, Совков и Молотов, и не с мире Тачек, Панасоников и Чашечек Кофе, и даже не в мире Эфира, Кефира и Зефира (хотя в Эфире, сами понимаете, иногда появлялось что-то вроде вмятин, оставленных всем этим балаганом, правда, весьма бесформенных и невнятных, и долго потом некоторые любители пытались по этим вмятинам «восстановить», что же произошло «на самом деле»)... А происходили эти встречи в мире мыслеформ, или, как еще говорят - в тонком плане. Во всех остальных мирах Шизоид и его Друзья почти никогда и не встречались, а если и встречались, то почти никогда там друг друга не узнавали - им это было не нужно. Хотя, в этих самых других мирах были у Шизоида не то, чтобы друзья, а скорее - добрые приятели. Они и вправду были с ним добры и, хоть и не очень понимали его, но относились с приязнью, за что-то каждый по-своему его ценили и, наверное из уважения, звали его Шизофреном.
В общем, жил себе безо всяких забот наш Шизоид пока однажды не заглянула к нему в окно Осень и не позвала его куда-то в прозрачные свои небеса... Не то, чтобы это была первая Осень в его жизни - бывали и покруче, да и сам Шизоид бывал в такие моменты весьма игрив: взмахнет, к примеру, Осень осиновой веткой и швырнет в лицо Шизоиду охапку трепетных листочков - один другого краше, тут Шизиод их - хвать и давай воображать себя Мебиусом или выкладывать из них свой идеал женской красоты - фигуру Лиссажу... Но эта Осень была как-то прозрачнее и молчаливей всех предыдущих. Она все больше сыпала не листьями с деревьев, а звездами с неба. Ветра она не любила, но и туч к небу не подпускала - поэтому и ветер ей был без особой надобности. Бывало, за целый день ни одна веточка на деревьях не шелохнется и если какому-нибудь вдруг листу надоест быть подвешенным в акварельной кроне и вздумается упасть, то долго он летит, ведя неторопливую беседу с воздушными нимфами, а они легонько толкают его и всячески над ним прикалываются... Нимфы - создания очень изящные, но несмышленые, они почти ничего не помнят и всю жизнь (а живут они очень долго) остаются такими же, какими в первый свой день явились в этот мир. Та самая Осень, что так круто изменила жизнь Шизоида, любила нимф - она позволяла им раскрашивать деревья в разные цвета радуги (ведь радуга из того же мира, что и нимфы - из воздуха, хотя ее отец - Дождь прилетает на облаках из дальних рек и озер, чтобы его невесомая дочь могла появиться на свет), а еще, когда под вечер Осень разводила костер из засохших листьев и сухих веток где-нибудь в городском парке, нимфы собирались вокруг огня и пели песни. Их голоса мешались с запахом дыма и с сиянием вечерней зори, а потом, когда опускалась ночь, костер горел особенно радостно - он ведь теперь был единственным, кто освещал саму Осень и ее подруг - и своими пламенными языками целовал зыбкий ночной воздух и крошечные его огоньки - рассыпанные по небу звезды... Шизоид иногда бродил по ночным паркам и тогда то и дело до его слуха доносилось пение нимф, или его чуткий нюх угадывал запах костра, или необычной формы тени и огоньки маячили перед его взором... Шизоид еще не умел видеть, но он был близок к своей душе, поэтому он принимал все это за обрывки чьих-нибудь, или своих собственных эмоций. Парк путался с мыслеформами, Шизоид искал встречи со своими друзьями и с новой силой пускался в радостный полет верхом на эмоциях, насвистывая что-то и кувыркаясь...
Эмоции приходятся дальними родственницами нимфам, но они более телесные, более плотные. Они еще более наивные и неискушенные, чем их сестры. Они ведь, в общем-то и души-то своей собственной не имеют - эмоции эти, потому в чужих душах и живут. А когда летают, то кажется им иногда, что они сами по себе, с каким-то своим собственным предназначением, потому они и любят летать... Ну да Бог с ними...
Так вот. Прогуливался как-то наш Шизоид вместе с той самой Осенью по парку. В какой из многочисленных его реальностей это происходило, мы даже и не будем пытаться понять - уж больно безнадежное это занятие. Ясно, конечно, что не в реальности Тачек и Чашечек Кофе, и не в реальности Галоперидола с Валидолом. Но и не в той, где он обычно встречался со своими друзьями и летал на эмоциях. Можно конечно, сказать, что это была совсем особая реальность, сотворенная Осенью из прозрачной тишины, из фиолетового безмолвия и еще из чего-то, не подпускающего к себе близко ни единое слово, открытого совсем другому миру, о котором никто, живущий в мире слов, не может не то что узнать, но даже помыслить... Но и этого говорить мы не будем, хотя бы уже потому, что сам Шизоид никогда над подобными вещами не задумывался.
Он просто разгуливал по тропинкам парка, то и дело сворачивая в его негустые заросли. Древесные листья о чем-то шептали ему, те, что ближе к небу - о своем, а те, что ближе к земле - о своем. Ведь они прожили уже весну и лето и теперь им казалось, что у них очень большой жизненный опыт, который непременно надо кому-нибудь передать. Поэтому к каждому, кто приходил прогуляться по парку, они относились с большим вниманием и тотчас начинали о чем-то ему шептать. Но Шизоид вовсе не слушал их шепот, он думал о чем-то своем...
Этот парк когда-то раньше был лесом. Потом в нем проложили асфальтированные дорожки, поставили скамейки и скульптуры, пытаясь что-то в нем покорить. Но потом, как видно, это занятие всем наскучило и он снова стал превращаться в лес. Тогда сюда стали возвращаться нимфы, а за ними - гномы и эльфы, они довольно быстро разрушили асфальтовые дорожки и привели в полную негодность скамейки - раз уж пришел в лес, то живи здесь так, как издавна заведено: ходи по земле, а когда устал, то садись отдохнуть на пенек или на сухое дерево, поваленное на землю грозой или ветром. Но скульптуры они не тронули, поэтому то здесь, то там на лужайке вдруг появлялись изящные гипсовые девушки или атлеты. Что и говорить, случись этим изваяниям увидеть хоть одну, самую заурядную нимфу, они бы тут же рассыпались в прах от стыда за собственное несовершенство. Но они не видели нимф, а видели то... но об этих было бы скучно что-нибудь писать... или например... да нет, уж об этих-то и подавно скучно - их и так хватает на каждом углу... словом, они вполне оставались собой довольны.
Где же блуждал все это время Шизоид - сказать крайне сложно. Гипсовых девушек, как и воплощенные в телеса их некачественные подобия он уже не видел, а вот нимф, гномов и эльфов он еще не видел. Он конечно, самым краешком своего ума догадывался о том, что они существуют, но, увы!, тем своим центром, который он и привык, собственно, считать собственным умом, он в них не верил. Вот он и блуждал в этом осеннем безмолвии, смутно предчувствуя присутствие некоего нечто, которое способно привести его куда-то, где всегда хорошо и при этом никогда не скучно.
Неслышно опускался на сизых своих крыльях осенний вечер. Было так безсловесно и так спокойно все вокруг, все эмоции будто куда-то исчезли, все листья прекратили свой премудрый шепот и даже мысли Шизоида - эти постоянные его спутники - вдруг расступились, преклонив свои головы перед Чем-то Большим. Мысли, хоть и не очень-то жалуют эмоций своим вниманием, состоят с ними в родстве. Мысли, они, конечно, куда умнее своих сестер, да и живут они фактически вечно, переселяясь из одной души в другую. Мысли - они все такие разные бывают, что иногда, если поставить двух из них рядом друг с другом, то нипочем не догадаешься, что обе они - мысли. Бывают они, например, простые, а бывают -сложные. Простые мысли никогда бы не расступились перед Чем-то Большим, а наоборот - сбились бы все в кучу, почувствовав что-то неладное, только бы не подпустить это Что-то к душе, где они живут, потому что как только увидит душа это Что-то Большее - так после этого уже не бывать простым мыслям над ней хозяевами. А до тех пор душа преклоняется перед простыми мыслями, полагает, что они - и есть самое большее, что только может быть. Обо всем этом простые мысли, конечно, ничего не знают, но догадываются - так уж они устроены. Но иногда (очень редко, правда) случаются такие мудрые мысли, что не только не прячут они душу от этого Большего, но и подводят к Нему и даже говорят что-то о нем на языке словесном...
У Шизоида Мысли были не настолько простые, чтобы не расступиться, но и не настолько сложные, чтобы понять, в чем тут дело. Они просто встали по обе стороны от души, в которой до сих пор жили, склонясь в поклоне и терпеливо ожидая, что будет дальше. Если бы кто-нибудь смог в этот момент их увидеть, то принял бы их, наверное, за парковую аллею ветвистых деревьев, по которой задумчиво шел Шизоид.
Пряные вздохи трав и листьев растворялись в бесконечном небе, на западе еще маячили солнечные блики червонного золота, а на востоке, напротив них, невесомо парил кружевной лик Луны, прозрачный и нежный, как крыло стрекозы в первое ее утро. Потом стали появляться первые звезды, вместе с ними засияла Венера своим голубоватым свечением, алый Марс прорезал сумрак острыми своими лучами, где-то на краю неба уставился на лес круглым оранжевым оком гигант-Юпитер. Шизоид не видел всего этого великолепия - густая листва закрывала от его взора большую часть неба ( а по-настоящему видеть он еще не научился). Он обнаруживал себя то перед неясным огненным бликом, вспыхнувшим где-то за листвой, то в облачке дыма - густого и пьянящего какой-то чудной тайной, то перед шорохом, только что раздавшимся где-то совсем рядом и вместе с тем - далеко-далеко... А над ним уже летел по небу шустрый Меркурий в крылатых своих сандалиях, старик Сатурн восходил на свой трон, сердито сутулясь и опираясь на посох. Душа Шизоида вдруг ощутила их присутствие, затрепетала и спросила их: «Зачем собрались вы здесь?» И они ответили ей, но ответ этот куда более недоступен словесному языку, чем вопрос души, прожившей столько времен среди слов.

 

***

Все было недвижимо и бессловесно. Только звезды мерцали из-за деревьев, словно крохотные восковые свечки, что горят ни проронив ни одной капли своего прозрачного тельца и ни разу не всколыхнувшись. И будто бы не темно уже сделалось вокруг, будто какое-то далекое незримое светило из другого мира пронизывает весь воздух своим сиянием. Будто уже не сухие листья шуршат у Шизоида под ногами, а что-то невесомое и едва заметное... Белый туман стелется вокруг седыми хлопьями, заполоняет собою все пространство... И невесомая тень движется в облаках этого тумана - легкая, неспешная, с задумчиво склоненною головою, с крохотным огоньком на своей ладони... То ли пение, то ли речь на неизвестном никому языке коснулась его слуха... И стала складываться во что-то единое, цельное, но не снаружи, а где-то внутри, в самом центре его существа... и понятен был этот язык лишь ему самому, в этой недвижности и безбрежии, в этих зыбких лучах чуждого его собственному миру светила...

***

«Тополиный пух заполняет собою пропасть между землей и небом. И неясно, и не важно, поднялся ли он с земли или опустился с небес, он кружится в теплом, напоенном солнцем воздухе, он ластится к щекам, липнет к ресницам и путается в волосах, катится под ногами бесформенными белыми сгустками. Так было и тогда, много лет назад, когда весна становилась летом, переходила от взволнованной неуверенности первых теплых лучей, робких от своей ласки, первых раскатов грома и отчаянных холодных ливней к сочному и самовлюбленному жару, к бесшабашной ленности и нежному восторгу ярких красок и пьянящих ум ароматов. Хлопья белого пуха точно так же плыли мимо бело-розовых соцветий яблонь и каштанов, мимо буйства сирени, проделывали один круг за другим. Они говорили нам: «Что имеет начало, то имеет и конец. А мы не имеем ни того, ни другого. Мы - это вечное кружение, вечный путь внутри одного и того же, мы вечно меняемся, и вечно остаемся все теми же, потому что мы есть и нас нет, мы - только тени... Войдите же в нас, кружитесь вместе с нами и вы забудете свое начало и не заметите своего конца и будете лишь кружиться, скользить и вечно возвращаться...» Так шептали нам хлопья тополиного пуха, но мы не слышали их, мы были молоды и легки, подобно богам, и каждый из нас держал на ладони целый мир и был его властелином. Мягкие, нежные хлопья тополиного пуха гладили нас по лицу, по рукам, вились вокруг наших ног и увлекали в свой хоровод теней, где все сущее - это лишь возможность, а любая возможность - это суть реальность, потому что каждый из нас - бог и на ладони у него - весь мир.
Несколько лет (или несколько веков) меня кружил этот вихрь. Мир, лежавший на моей ладони, был величествен и прекрасен, он был моим, но одновременно - и вокруг меня. Здесь всегда цвели яблони и каштаны, о желтый песок билась упругая волна моря, не знающего границ. Люди, жившие в этом мире, всегда были веселы, они пели песни и смеялись. Днем они ловили рыбу, растили хлеб и виноград, а вечером собирались за большими столами, пили вино, пели и танцевали. Музыканты играли на скрипках и гитарах, а потом, уже ночью все смолкало и люди устраивались в изящных беседках на самом взморье, чтобы смотреть на звезды и слушать морской прибой.
Здесь возводились храмы, свершались обряды и богослужения, а когда приходило время - старые храмы разрушались и на их месте возводились новые. Все было чисто и непорочно в этом мире, даже если здесь лилась кровь, раздавались стоны и проклятия, то все это было лишь шуткой, забавой, это было смешно и ничтожно в чистом величественном мире, созданном мною и освященном мною.
Но меня не покидало чувство, что это - не все, чего я хочу, хотя мир вокруг меня был безбрежен и полностью принадлежал моей власти, но он не вмещал в себя того, чего я хотела, но не знала. Я молила об этом каменных богов, приносила им жертвы и свершала обряды - но напрасно: эти боги были моими собственными созданиями и они не могли мне дать больше того, что я знала...
Он шел навстречу мне. Сначала это был смутный силуэт, тень среди теней, но потом из густых хлопьев тополиного пуха стало проступать его лицо. Он тоже нес на своей ладони мир и ему тоже в нем чего-то недоставало. Он увидел мой мир, в котором я находилась, и воскликнул: «Это - реальность?! Нет, это - лишь смутные тени, пустые и холодные! Живой мир - тот, что вокруг меня!» И стали появляться другие тени - мужчины и женщины - и каждой из них казался теплым и красочным лишь свой собственный мир, остальные же - сгустками серых теней, безжизненных и эфемерных. Так началось Сраженье, где каждый мнил себя и правым и виновным, потому награда для каждого становилась наказанием, а наказание - наградой... Продлилось это несколько дней (или несколько столетий), а потом все разбрелись в клубящийся повсюду тополиный пух и укрылись в нем от взоров друг друга, унося с собой то, что осталось от их миров...
Так я узнала, что мой мир, безбрежный и окружающий меня со всех сторон, лежит на моей ладони... И с тех пор я блуждаю одна в этой вечной весне, в этом вечном хороводе тополиного пуха и не встречаю здесь никого кроме призраков и теней... Возможно, что и для тебя, тень, которую я вижу сейчас, я видима в виде тени... Но я вижу тебя на фоне осени, вокруг тебя летят опавшие листья, твой мир - это вечно длящийся закат, мой - нескончаемый рассвет... Возможно, когда-нибудь наступит лето и мы встретимся, увидим друг друга при свете солнца, в полдень, в то самое мгновение, когда тени перестают существовать и все можно увидеть таким, каково оно есть в своей истине...

***

Так (или примерно так) говорила тень, явившаяся Шизоиду в осеннем парке, среди застывших в безветрии деревьев, меж замерших в изумлении мыслей и эмоций. Она исчезла бесшумно и бесследно, так же спокойно и невесомо, как появилась, и снова вокруг Шизоида зашептали что-то древесные листья, зашуршали у него под ногами и он обнаружил себя довольно быстро шагающим по какой-то незнакомой ему до сей поры части парка, переходящей в неизвестно откуда взявшееся бесконечное поле, смыкающееся в своем беспределье с заметно потемневшим небосводом...
Еще несколько шагов сделал Шизоид, будто возвращаясь на привычный зрению свет из какого-то чудного тумана и вдруг ощутил, что беспокойно и невыносимо печально сделалось у него на душе. Будто глубокая и ничем незаполнимая брешь образовалась в самом центре его существа и невозможно ни забыть про нее, ни жить вместе с нею. Встрепенулись эмоции, закружили вокруг души - они, по легкомыслию своему пытались заслонить собою эту брешь, сделать ее невидимой, загородить от кого-то своими пушистыми хвостами. Стали пробуждаться и мысли после каменного своего молчания, зашептались они между собой об этой тени, стали плести свою паутину из связных рассуждений, пытаясь поймать в нее эту тень, что появилась и исчезла совершенно неизвестным для них манером. Пытались они след ее отыскать - да не оставила она никаких следов, кроме той самой бреши, которую никакой паутиной размышлений не закроешь... Но мысли все не унимались, шептали Шизоиду свои догадки об этой тени. «Это - Смерть свою ты увидел, - шептали одни, - она всегда с тобой рядом, но обычно невидима, а тут вдруг показаться тебе решила». «Это - Невеста твоя, ты теперь искать ее должен, и пока не найдешь - не знать тебе покоя», - не унимались другие. «Это - Ты Сам, только такой, каким ты себя никогда не видел и еще не знаешь», - говорили третьи. Ни одну из этих мыслей не мог толком уловить бедный Шизоид (да и не факт, что мысли эти были его собственными, а не залетевшими откуда-то из соседних словесных пространств), вились они в его голове, шумели, перекликались друг с другом, а он шагал по бесконечному полю, по жестким чернеющим под ногами травам, все дальше и дальше, к густеющей на горизонте тьме.
Сколько времени шел Шизоид по этому полю, овеваемый лишь беспорядочно мельтешащими мыслями и легкими прикосновениями эмоций - сказать совершенно невозможно. Известно лишь, что звезды и планеты точно застыли каждая на своем месте, изредка проплывали по небу облака, решительно не имевшие никакой формы, расплывчатых очертаний, и невнимательный наблюдатель мог бы подумать, что это движутся сами созвездия, то утопая в них, то вновь появляясь; да светилась ярким фонарем Луна, все набиравшая силу прозрачного своего сияния. Не известно даже, существовало ли Время в бесконечном этом пространстве - в непроглядном поле, сшитом непроглядной мглой с летящим над ним небосводом. Тихо, неестественно тихо было вокруг и Шизоид, совершенно неожиданно для самого себя вдруг заметил, что и шаги его сделались вдруг невесомо легкими и неслышными, во всем теле появилась упругая, незнакомая ему ранее сила. Все так же зияла пустотою глубокая брешь в его душе, но теперь шаги его будто бы кто-то направлял, будто что-то в нем знало определенно куда нужно идти. Дороги у него никакой не было, никаким ясным (да и неясным) намерением он не обладал, а в самом поле невозможно было угадать ни единой тропки, но при этом будто кто-то шептал ему: «В путь! В путь! В путь!» и это направляло каждый его шаг, казалось единственным, что может теперь его спасти, защитить от этой внезапно вдруг открывшейся пустоты, куда не мог проникнуть ни свет Луны, ни самые пламенные эмоции, ни даже мысли эпохи Просвещения...
И чем определеннее становились его шаги, чем больше становилось уверенности в каждом его движении, тем, казалось ему, яснее начинал он видеть при лунном свете и отчетливее делались очертания горизонта. Вот он мог уже различить вдали огоньки и неясный шум, пространство стало вновь обретать пределы и время потекло в привычном вполне темпе, мысли и эмоции обрели некоторую стройность и стали притягивать к себе слова... «Город... Странный город... Неизвестный город...» - такими были первые слова, сказанные Шизоидом самому себе вполне отчетливо после того, что с ним случилось в осеннем парке. Причем слова эти действительно относились к тому месту, где он оказался благодаря этой незнакомой ему силе и Бог знает откуда взявшейся устремленности: Шизоид в самом деле вошел в Город.

* * *

В Городе этом он никогда прежде не бывал, да и бывал ли в нем кто-либо вообще и выходили ли обитали Города за его пределы - сказать крайне сложно. Во всяком случае, ни по дороге в Город, ни на его улицах Шизоид абсолютно никого не встретил. Тем не менее, вероятно кто-то все же в этом Городе жил, судя по светящимся в домах окнам и бесконечному потоку машин, мчащихся по его улицам. Шизоид шел по пустым улицам, минуя рекламные щиты и расцвеченные иллюминацией деревья, и привычная суетность городской жизни постепенно начинала ощущаться им. Что-то существенное отличало воздух Города от той недвижной прозрачности, что царила в осеннем парке и в бескрайнем поле и это не был лишь обычный городской смог. Это был Ветер - он разгуливал здесь в мутном свете окон и фонарей, поднимал с земли опавшие сухие листья и кружил их в беспорядочной пляске. Шизоид чувствовал, что сила его медленно, но как-то неуклонно убывает, шаги делаются тяжелее и принужденнее, а направленность пути делается все менее определенной. Поддавшись какому-то неясному импульсу, он свернул в подворотню и вошел в первый попавшийся подъезд. Внутри все было привычно до уныния: скрипучая тяжелая дверь, кодовый замок с нацарапанным прямо на нем номером кода, разрисованные рожами и сомнительного содержания надписями давно некрашеные стены... Влекомый чем-то уже совсем неясным, Шизоид забрался в лифт и нажал кнопку самого последнего этажа. «Куда это я еду? Зачем?» - носилось у него в голове. Но Шизоид так и не смог найти никакого ответа... Лифт поднимался неправдоподобно долго, гремя и подрагивая всем своим корпусом, а когда наконец остановился, то оказалось, что выйти из него можно вовсе не на лестничную клетку, а лишь прямиком в диковинной формы сани, стоявшие наготове у спуска в какой-то темный туннель. «Странный Город...» - опять сказал сам себе Шизоид и уселся в сани, которые тут же сдвинулись с места и рухнули по крутому спуску вниз. «Не в свои сани не садись,» - почему-то пронеслось у него в голове (как видно, никакой другой мысли угнаться за санями просто не удалось, а эта, широко известная и незатейливая была к ним привязана) и он понесся куда-то все ниже и ниже, по длинному и довольно извилистому тоннелю. Шизоид успел заметить (причем вполне осознанно), как захватывало у него дух, когда сани заносило в сторону на крутых поворотах, и что в тоннеле неприятно пахло чем-то затхлым - наверное мышами. Наконец замедлясь, сани выехали на небольшую лесную поляну, где, проскользив еще несколько метров по мокрой траве, и остановились.
Шизоид с удовольствием глотнул влажный лесной воздух, упиваясь его небывалой нежностью и прохладой, как вдруг обнаружил, что на поляне он не один. Невдалеке от него, на краю поляны стоял небольшой деревянный стол, за которым сидели трое крайне загадочных субъектов. Вылезши из саней и подойдя поближе, Шизоид узнал в одном из них очень неприятного вида старуху, подозрительно похожую на ведьму, в другом - диковатого мужика в лохматой шапке-ушанке, в сильно поношенной телогрейке и с бородой, очень похожей на дубовый веник. Шизоид сделал еще несколько шагов и тут окончательно убедился, что старуха была ведьмой, а проще сказать - Бабой Ягой - невдалеке виднелась ее покосившаяся изба на куриной лапе, а третий сидевший за столом субъект был никем иным как банальным черным котом, какой бывает у всех ведьм, правда, на редкость облезлым и с горящими страстью глазами. Яга сидела на длинной деревянной скамье, рядом с ней увивался кот, а напротив них, на вполне удобном, хотя и слегка кособоком пне размещался мужик. Вся компания, как видно, давно и очень основательно была занята делом - она пила водку. На столе у них, в самом центре, стояла огромная бутыль, а вокруг лежала самая разнообразная закусь, даже неожиданная для такой дикой местности. «Уж не скатерть ли самобранка?» - подумал было Шизоид, но тут же обнаружил, что скатерти не было вообще никакой.
Между тем, компания будто вовсе и не замечала Шизоида, хотя он подошел довольно близко. Помявшись немного возле стола, Шизоид все же решился присоединиться. Поскольку компания не проявляла к нему ровно никакого интереса, он просто подошел к скамье и уселся возле Бабы Яги, с другой стороны от кота (собственно, выбора у него не было, поскольку это было единственное свободное место). Вообще говоря, он был несколько озадачен всем происходящим, но эмоции его были поразительно спокойны, а мысли и вовсе будто задремали.
Едва оказавшись за столом, Шизоид обнаружил, что персон здесь было не трое, как ему показалось вначале, а четверо - четвертой была Бутылка Водки. Увидев Шизоида, она весело встрепенулась и приятным контральто осведомилась: «сто грамм?». «Давай сто пейсят!» - неожиданно для себя гаркнул Шизоид и залихватски громыхнул ладонью по крышке стола. «Вот это - конкретно!» - обнаружился вдруг мужик-в-телогрейке и расплылся в улыбке, а Баба Яга покосилась на Шизоида своим несвежим глазом и кокетливо прищурилась. Словом, компания была в самом благожелательном расположении духа и приняла к себе Шизоида как родного.
Первый же глоток водки буквально оглушил Шизоида и дальнейшее свое пребывание в этом странном месте он запомнил очень неопределенно. Помнит он, как охватила его вдруг небывалая радость, похожая даже на вселенскую любовь и он незамедлил сообщить об этом всем присутствующим. «Я вас люблю! Я вас всех люблю!» - кричал Шизоид, шмыгая носом от избытка чувств. «А уж я-то как тебя обожаю!» - отвечала ему Баба Яга и ласково гладила его руку. «Вот и я недавно тоже!..» - заорал внезапно Кот и рассказал какую-то довольно похабную историю из своей жизни. «Хочешь - спалю свою избу и уйду с тобой в лес,» - интимным шепотом предложила Баба Яга. Шизоид выпил еще водки, но в лес идти отказался...
Внезапно что-то мокрое и холодное тронуло Шизоида за нос, за щеки, скатилось вдоль шеи за воротник... Он поднял глаза и обнаружил, что с неба посыпались некрупные и не слишком частые капли дождя. Это слегка охладило его рассудок, Шизоид стал озираться по сторонам и, не то чтобы с удивлением, но, с некоторым любопытством заметил некоторые вещи, совершенно для себя непривычные. Например, какое время года было в этом лесу, или какое время суток - понять решительно невозможно. Все было растворено в неясном свете какого-то незаметного ниоткуда светила, а может и не было его вовсе - никакого светила, может сам воздух здесь каким-то образом содержал в себе тусклый этот свет... Да и к тому же, вся сидевшая за столом компания - и Баба Яга, и Кот, и Мужик-в-телогрейке - были зеленого цвета. Именно даже Кот, о котором Шизоид совершенно определенно знал, что тот черен, был тем не менее зеленым.
Шизоид прилепился взглядом к шерсти Кота и мысли его, по прежнему сонные, пытались что-нибудь сделать с неожиданным этим открытием, когда вдруг летящие с неба капли сделались непрерывным и абсолютно ровным потоком и понесли куда-то Шизоида, со всеми его мыслями, эмоциями и вселенской любовью. «Наверное, я тону...» - подумал Шизоид.
Но он не утонул, а обнаружил себя сидящим на скамейке, возле какого-то дома, причем рядом с ним, очень близко, сидела молодая дама приятной наружности, а в руках у него была все та же Бутылка Водки. Дом этот будто заканчивал собою городские постройки и за ним начинался огромный пустырь, с разбросанным повсюду строительным хламом, бесконечный и одичалый. «Ты - хто?» - спросил у Дамы Шизоид и обнаружил, что язык его ворочается с большим трудом. Дама ничего ему на это не ответила, а только посмотрела каким-то нездешним взглядом. Шизоид хотел еще о чем-то ее спросить, но вместо этого, с жадностью прикладываясь к Бутылке, почему-то стал рассказывать ей всю историю своей жизни. Дама слушала не перебивая, только смотрела на него не отрываясь и Шизоид тоже не мог оторваться от ее глаз, будто загипнотизированный ими, впав в какое-то глубокое забытье, из которого можно было лишь говорить о себе, сыпать словами, причем ни единым из них не солгав... «Ну вот, теперь ты все обо мне знаешь», - закончил Шизоид.
Он наконец оторвался от ее глаз и тут заметил, что рядом с ними, покачиваясь, стоит мужик, с настойчивым взглядом и в одной кроссовке. «А как ты думаешь, - сказал мужик, будто продолжая давно начатый разговор, но при этом ни к кому не обращаясь - я во-он туда дойду?» - и он указал рукой куда-то в бесконечную даль пустыря. Шизоид не нашелся, что на это ответить, а Дама нежным но твердым голосом ответила: «Дойдешь». Мужик качнулся от этого сильнее обычного, но с места не сдвинулся. Он глянул на Шизоида, потом на Даму и вдруг будто окаменел, уставившись в одному ему известную точку где-то в глубине пустыря. Простояв так несколько минут, он дерзостно взмахнул рукою и с каким-то надрывом спросил: «А во-он туда дойду?». «Дойдешь,» - после некоторой паузы, все также ровно ответила Дама. «Так точно, значит, говоришь - дойду?» - спросил Мужик. «Точно, дойдешь,» - заверила его Дама. «Ну, тогда я пошел,» - решился наконец Мужик, но по прежнему остался стоять на месте. «Иди,» - напутствовала его Дама. «Спасибо Вам,» - сказал вдруг Мужик, низко поклонился и поцеловал ей руку. «Не за что,» - ответила Дама, милостиво протянув ему свое запястье. «Счастья Вам,» - сказал Мужик и опять поклонился. «И тебе счастья,» - ответила ему Дама. Мужик тронулся с места и побрел куда-то вглубь пустыря, путаясь в длинных развязанных шнурках своей единственной кроссовки.
«Это еще что за тип?» - ревниво подумал Шизоид. Собственно, это была единственная мысль, которая назойливо крутилась в его мозгу все это время. «Мужик как Мужик, - так же в мыслях ответила ему Дама, - просто погулять вышел и заблудился». «Заблудился, заблудился,» - загудело в мозгу у Шизоида. «Заблудился,» - зашелестели налетевшие откуда-то сухие листья. «Заблудился,» - ухнул с неба гром, почти одновременно со сверкнувшей молнией. Ужас вдруг обрушился на Шизоида, огромный и неотвратимый, как рухнувшая скала. И снова хлынула с небес вода, затопляя все вокруг, и показалось Шизоиду, что скамейка, на которой он сидел, сделалась лодкой, и он плыл в ней среди ревущих волн и пылающих недобрым огнем кривых молний, и что Дама, бывшая с ним, была его женой, и что были с ними в лодке еще какие-то существа, названий которым он не знает. Когда и как это закончилось - он не помнит, потому что его мысли были слишком заняты друг другом все это время, а эмоции - может и могли бы что-нибудь рассказать, но говорить они не умеют.
Обнаружил себя Шизоид шагающим все по тому же (или по другому?) бескрайнему полю, которому нет ни возраста, ни границ. Шаги его были легкими, голова - поразительно ясной, ни одна из мыслей не докучала ему - вероятно потому, что поле это было совершенно ровным и зацепиться в нем было абсолютно не за что.


* * *

Это была старинная башня, из красного кирпича. Шизоид обнаружил себя в маленькой каморке, на самом верху этой башни. В каморке на полу лежало сено, видимо служившее ему пастелью, больше не было ничего - только красные стены и серый глиняный пол. Шизоид знал, что это - камера смертников, он приговорен умереть здесь от одиночества, кто и за что приговорил его – ему не было известно... Он осужден находиться здесь всегда, никто не придет к нему на помощь, только Смерть однажды явится за ним. Шизоид вспомнил, что он все ждал и ждал, когда же придет его Учитель - он ждал мучительно долго, но Учитель все не приходил и не приходил. И вот, теперь он оказался здесь, и ждать больше некого. «Смерть - единственный мой учитель, - подумал Шизоид, - больше некому. Некого больше ждать»
Шизоид заметил, что в одной из стен есть арка полукруглой формы. Он подошел к ней - внизу был поросший травою луг, где-то очень далеко внизу, и трава колыхалась под ветром зелеными волнами. А напротив арки было только небо. Шизоид поставил ногу на каменный свод - он был как раз такой ширины, чтобы уместилась его ступня, - потом встал обоими ногами. Под ним была совершенно отвесная стена, уходящая в травяные волны. Ему было страшно - эта пропасть звала его. «Я сам приду к Смерти, к единственному моему Учителю, - подумал Шизоид, - я больше не в силах ждать». Внезапно ему стало легко и даже весело. Он почувствовал, как все его тело начало медленно клониться вниз, к разрыву со всем его прошлым, к полной свободе.
Внезапно, дверь его каморки отварилась и внутрь вошла тетка-экскурсовод с группой туристов. Она ткнула указкой в сторону Шизоида и монотонным голосом заговорила: «Глядя на это чистое, открытое лицо, можем ли мы предположить, что этот человек совершил такое страшное преступление...». Ужас охватил Шизоида и с диким, неестественным смехом повалился он внутрь своей камеры, на серый глиняный пол. «Все напрасно, - летело в его голове, - все напрасно. Я уже стал музейным экспонатом, и Смерть отказывается от меня».
Он лежал на полу, холодная, неумолимая скука сжимала его душу. «Страшна не Смерть. Куда страшнее собственное бессилие перед жизнью...»...
И снова все исчезло, растаяло, а после Шизоиду все казалось, что это был с кем-то еще общий его сон, уже прожитый, но до сих пор еще полностью не пережитый.

* * *


На этот раз Шизоид обнаружил себя в лабиринте из серых каменных стен, с высоким потолком. Он шел куда-то по нему, безо всякой определенной цели, не зная направления, ни о чем не думая, не испытывая никаких желаний. Внезапно, откуда-то из самих стен донесся до него голос, будто бы его собственный, но при этом ему неподвластный. Шизоид продолжал идти, не изменив ни ритма своей ходьбы, ни ее темпа, а голос сопровождал его, гнался за ним, не отпускал его.
«Ты долго блуждаешь, заблуждаешься, вокруг тебя много входов в иные комнаты, пространства, измерения, но ни одного выхода из того мира, в котором ты находишься, и ты никак не можешь его покинуть. Тебе встречаются белые статуи, ты хочешь с ними заговорить, но они не оживают. Вокруг тебя влажные, поросшие мхом стены, по ним сочится вода, но тебе нечего пить. Ты хочешь сделать вдох, но твой выдох не может кончиться, он длится и длится. Ты понимаешь, что не выйдешь отсюда никогда, твое движение теряет всякий смысл, ибо время здесь не существует. Эта вода будет вечно сочится сквозь стены, и эта мелодия, всегда одна и та же, будет вечно звучать в твоих ушах. Тебе так хочется спать, что ресницы готовы слиться с твоим лицом. Но как только ты закрываешь глаза и твои зрачки обращаются во внутрь, ты снова видишь перед собой то самое место, где только что был и откуда никогда не сможешь уйти. Ты знаешь, что никто о тебе не вспомнит. Ты не помнишь, как выглядит твое тело. Может быть, ты - белая статуя среди стен? Ты чувствуешь только усталость. Даже когда сон окутывает белой паутиной твое тело, ты делаешь несколько шагов и засыпаешь опять. Сколько раз это уже было? Ты растворился в бесчисленных отражениях твоих снов (или слов?), ты снишься самому себе и каждому из своих собственных сновидений. Слово «реальность» рассыпалось в пыль и смешалось с песком под твоими ногами.
Что это за силуэт, здесь, перед тобой? Он только что возник из пыли, поднявшейся от твоих шагов, или существовал задолго до того, как появился ты сам? Это - твоя тень, или одно из твоих сновидений? Ты никогда этого не узнаешь. Твои попытки движения - это вечное бегство от него, или желание слиться с ним воедино, чтобы ожить в своем единственном Я?.. Здесь нет ни Солнца, ни Луны, ни звезд, а потому нет ни теней, ни морских волн, ни загаданных желаний... Силуэт медленно передвигается вдоль стен, но невозможно понять, удаляется он, или движется навстречу. Он движется настолько медленно, насколько можно себе представить, и даже еще медленнее в несколько раз... И вдруг тебя осеняет слетевшая откуда-то мысль, и ты понимаешь, что тебя просто нет, а есть лишь эта тень, эти каменные стены с серыми лохмотьями мха, сочащиеся прозрачными каплями, эти белые статуи между стен... Тебя никогда не было, твоего сейчас не существует и тебе ничего не предстоит. Ты - бесконечный песок на черных камнях, на острых листьях мха, на белых телах статуй...»

* * *

…И вновь Шизоид шагал по бескрайнему ровному полю, где не было вокруг не то что стен или статуй, а даже намека на что-либо подобное… Все было привычно, хотя вместе с тем уж очень спокойно, лишено суетливой поспешности, присущей тому, что мы называем обычной жизнью. Шизоид осмотрелся вокруг и обнаружил, что вокруг, собственно, не было ничего. Под ногами упруго пружинила земля, слегка прикрытая пожелтевшими кустиками травы, сверху монолитно возвышалось небо, а вокруг – абсолютно ничего, идеально ровная линия горизонта. Откуда тогда такая уверенность в том, что он знает куда идти? Которой не было ни в городе, ни в лабиринте, никогда прежде в его жизни? Шизоид начал всматриваться в рисунок почвы, по которой он ступал и внезапно наметил, что все до единого камни, травинки, прилетевшие откуда-то сухие листья подчинены какому-то общему закону, они образуют красивые, правильной формы узоры, будто замысловатый орнамент на старинном ковре. Внезапно Шизоида пронзила мысль, что и он сам, так же стал частью этого орнамента и каждое его движение, каждая эмоция или мысль направляются этим полем, создаются им. Так значит, он никогда и не выходил за пределы этого поля и все, что происходило с ним – лишь плоды его «завихрений», миражи среди пустоты. Вот почему здесь так легко идти и так осмыслено каждое движение! Шизоид решил, что с этого момента он не станет стремиться прийти куда-то, во всяком случае – противоречить воле этого места, где он на самом деле находится… Но он так глубоко задумался об этом, что мысли обступили его со всех сторон и он перестал видеть перед собой поле и вообще очень скоро забыл о его существовании…

* * *


Шизоид обнаружил себя в большой белой комнате, лежащим на жесткой кровати. Над ним светилась яркая лампа, а вокруг стояли люди в белой одежде и белых масках. «Операционная» - шепнула ему прошелестевшая рядом мысль. Шизоид попытался рассмотреть окруживших его людей, но он мог видеть лишь их глаза, все остальное было скрыто под жесткой белой тканью.
- Вряд ли удастся его собрать, - прогнусавила одна из масок, - слишком уж сильно он распался.
- Эт точно! - весело согласилась с ней другая, - одни элементарные частицы остались.
- В том-то вся и закавыка, - задумчиво забубнила третья, - элементарные частицы - они ведь у всех одинаковые. Никакого налета индивидуальности! Вот и поди разбери теперь - кто он такой?
- А может чего-нибудь из него создать? Или кого-нибудь? - рявкнула вдруг четвертая.
- Только под вашу личную ответственность, голубчик, - холодно ответила третья, - с подпиской об усыновлении сразу после завершения интеграции.
Четвертый на это только тяжело вздохнул и проворчал что-то невразумительное.
- Так что же будем решать? - Пропищала вдруг пятая маска, до сих пор хранившая молчание, - есть у кого-нибудь конструктивные предложения?
Эта маска видимо была здесь за главную, потому что все остальные тут же потупили головы и почтительно замолчали. Подождав немного, пятая маска пропищала:
- Пусть все выскажутся по кругу.
- Да пусть себе лежит здесь как есть, - прогнусавила первая, - может сам во что-нибудь синтезируется, а нет - так развеется за недельку-другую.
- Ну уж нет, просто так оставлять его нельзя, - запротестовала вторая, - давайте-ка мы ему фон создадим и тогда уж ему деваться некуда будет - как миленький соберется в какую-нибудь фигуру...
- Накладно слишком будет, - язвительно заметила третья, - для каждого такого фон создавать - этого наш тощий бюджет не выдержит. Я предлагаю не мучить его понапрасну - развеять, да и дело с концом. Пусть ждет своей очереди до следующего воплощения...
- Ну, уж нет! Это я против! - возмутился четвертый, - Мало ли методов существует - биомагнитная поляризация, например. Это уже задаст некоторую структуру, а там, глядишь, он и сам разобраться сможет.
- Какая еще поляризация?! - взвилась вдруг первая, - коллеги, ведь мы же с вами - гуманисты! Неужели мы опустимся до насилия над его личностью?!
- Ну что вы, что вы! Мы будем вот здесь стоять и смотреть как его развеет! - вскипел четвертый.
- Вы поймите: ведь он сам лучше знает! - кричала первая.
- Да его самого здесь нет! Мы только теряем время - орала третья.
- Вы боитесь ответственности, друзья мои, - рычал четвертый, - это – наша с вами работа – об этом не забывайте!
- Теперь все ясно, - раздался писк пятой маски и крики тут же умолкли.
- Нам необходимо решить, будем ли мы вообще с ним что-то делать (поскольку сам он собой что-либо делать не может), или мы ничего не будем с ним делать, положившись во всем на Высшую Мудрость и независящие от нас обстоятельства. Кто за первое решение - пусть положат руку на то место его койки, где могло бы быть его правое плечо, а кто за второе - туда, где могло бы быть его левое плечо.
Первая маска решительно оторвала у себя руку и положила ее слева (причем Шизоида развеселило, что он и действительно именно там ощущал свое левое плечо). Четвертый столь же решительно положил свою руку справа. Третья после некоторых колебаний присоединилась к первой, а вторая - к четвертому. Тем самым, голоса разделились поровну, все зависело от мнения пятой маски.
- Всем спасибо, - как-то буднично произнесла пятая маска, - теперь заберите назад ваши руки и уходите. Мне надо погрузиться в раздумья.
Маски радостно разобрали свои конечности, приставили их на место и, грациозно раскланявшись, вышли каждая в свою дверь.
От всего услышанного Шизоиду сделалось как-то не по себе. А тут еще прямо над ним замаячило лицо пятой маски, он почувствовал какую-то сладкую негу, разлившуюся по всему телу и ощутил, как нечто мягкое но очень решительное проникает внутрь его существа, расправляется там и они оба - он сам и это нечто перестают быть самими собой, сливаясь во что-то общее, подобное океану, или диким джунглям, или... Тут в его ушах послышался шум прибоя, превратившийся тут же в звуки там-тамов, перед глазами заплясали языки пламени, или солнечные блики... и он провалился куда-то очень глубоко, возможно - в Небытие...
* * *
И снова Шизоид обнаружил себя в белой комнате, среди пяти белых масок.
- Я не могу найти в нем смысла, - говорила пятая, - он ни на что не направлен и не имеет смысла. Тем не менее, как ни парадоксально, он существует, причем не только в самых тонких, но и в более плотных измерениях. Мне удалось повстречаться с его мыслями, чувствами и эмоциями. Все они очень привязаны к своему хозяину и сохраняют даже его представление о схеме тела, благодаря чему он способен испытывать фантомные ощущения... Учитывая все это, голубчики мои , мы с вами в очень затруднительном положении. С одной стороны, если мы сами придадим ему какую-нибудь направленность, то это неизбежно будет насилием. С другой стороны, насколько нам известно, смысла не существует без интенции, а существования - без смысла. В любом, даже самом паскудном существовании уж хоть какой-нибудь смысл да есть. Здесь же мы имеем дело с явным нонсесом - существование есть, а ни смысла, ни интенции в нем нет... Ну а с третьей стороны - разрушение уже имеющегося существования - это не просто насилие, а даже, в некотором роде - убийство! Не станем же мы отвергать меньшее зло ради еще большего...
- Прошу прощения за мою нескромность, - с поклоном изрек четвертый, - но мне кажется, что теория меньшего зла здесь вряд ли применима. Она пригодна лишь в тех случая, когда дело идет о вещах глобальных, так сказать вселенского масштаба. Здесь же мы имеем дело с судьбой сугубо личной, неповторимо индивидуальной, а потому нам в любом случае не избежать личной же ответственности.
- Помилуйте, уважаемый! Да где ж Вы тут видите индивидуальность? - встряла первая, - Как раз никакой индивидуальности-то здесь и нет! Перед нами лишь набор элементарных частиц, лишенных какой-либо направленности, ничем не осмысленный. Это - нечто хаотическое, грубо материальное...
- Не забывайте, что оно наделено мыслями, чувствами и эмоциями, а значит - Духом. Где есть Дух - там есть и индивидуальность, потому перед нами все же проблема не теоретического, а морального, этического характера, - парировал четвертый.
- Но так мы никогда не сможем найти какого-либо приемлемого решения, - развела руками вторая, - Перед нами прямо-таки клубок противоречий!
- Пора подвести итог, - пятая маска грохнула об пол откуда-то появившемся жезлом, - Наше решение будет столь же амбивалентным, как и та ситуация, с которой мы имеем дело. Мы не станем вмешиваться в его индивидуальную судьбу, чтобы избежать всякого насилия, но и не останемся безучастны. Мы используем биомагнитное поле, но лишь в качестве кокона для этого конгломерата элементарных частиц. Когда наступит их упорядочивание, и какой именно интенции будет оно подчинено, а также - произойдет ли оно вообще - будет зависеть от Высшей Мудрости и независящих от нас обстоятельств. Такое решение представляется нам наилучшим.
Пока она говорила, одежда всех присутствующих стала изменяться, превращаясь в маскарадные костюмы, белая лампа сменилась на цветную мозаику, отбрасывающую во все стороны разноцветные блики, зазвучала музыка и все маски закружились в причудливом, но завораживающе красивом танце. Каждая из них танцевала сама по себе, а когда встречала другую - они обменивались поклонами и иногда начинали танцевать вместе, а иногда расходились. Внезапно перед самыми глазами Шизоида замелькали огни фейерверков и затмили собой комнату и танцоров...


* * *

…И тут Шизоиду показалось… нет, скорее он на мгновение обнаружил себя тенью на огромном круглом экране. Он вспомнил, что и раньше ему иногда казалось, что вся его жизнь – это неимоверно длинный фильм, причем именно ему почему-то выпало играть в нем главную роль. Теперь Шизоид почувствовал, что уже совсем скоро гигантский экран потемнеет и по нему поплывут титры: автор сценария… режиссер… композитор… в ролях… И вот тут наконец появится имя исполнителя главной роли… но он, Шизоид, как всегда, не успеет его прочесть… Тень никогда не узнает о том, кому она принадлежала… «Есть же еще время,» – подумал Шизоид, «нужно что-то сделать…» «КОМУ нужно? КТО будет это делать?» - спросила одна из подлетевших к нему мыслей. «Я» – изумленно пожав плечами, ответил Шизоид. «Я» – прошептал песок под его ногами. «Я» – чирикнула откуда-то птица. «Я» – крикнула пробегавшая мимо девчонка. «Я,Я,Я» – слышалось отовсюду…
На этом экран погас, под лирическую и немного грустную музыку по нему поползли титры… Ни на что не похожие космические зрители медленно начали вставать и покидать свои места среди звезд и галактик, оставляя после себя причудливой формы бутылки…