Необыкновенные случаи

Вообще-то я был запланирован на короткую жизнь. Такое бывает в жизни. Кто-то всегда
должен быть в статистике несчастных случаев. Неважно, до какого возраста кто дожил. Ведь не секрет, что вся наша жизнь похожа на игру в шахматы. Надо только где-то в какое-то время расслабиться, потерять контроль за окружающей действительностью, вас уже нет!

Первый случай со мной произошёл в детском саду. Всю нашу группу вывезли за город на дачу. Дом был деревянный, двухэтажный, построенный по принципу сельской школы.
Воспитательница у нас была какой-то старой школы, то-есть, отдавалась работе в полную силу. Помню, повела она нас в поход. Скорость наша была, конечно, небольшой, но я и сегодня удивляюсь, как мы быстро преодолели солидное расстояние до берега нашего очень большого пруда.
Дети играли вдали от берега. Я же был настолько костляв, что играть с более упитанными детьми остерегался. Поэтому любил всё время быть особняком. Итак, моё любопытство привело меня к самой воде. Сначала рассматривал множество брёвен, которыми была усеяна вся плоскость воды. Но скоро я заметил, как то тут, то там в некоторых прогалах воды раздавались всплески. Это меня так заинтересовало, что совершенно машинально я пошёл по брёвнам посмотреть, что же это такое.

Конечно, в том возрасте я был настолько лёгким, что опасности моё путешествие имело не так и много. Однако, непонятно почему, одно бревно оказалось внутри пустотелым. Оно просто повернулось, и я плавно пошёл ко дну. Должен повторить, что жира на моих костях не наблюдалось ни одного килограмма. Я шёл ко дну, даже не осознавая всей этой трагедии.
Глаза мои продолжали быть широко открытыми. Рот мой был закрыт. Я смотрел перед собой,
мало что понимая. Глубина была уже порядочная, когда я сообразил, что мне надо ухватиться за столбик, что был воткнут в дно пруда.

Казалось, этот столбик был божественным образом воткнут именно для меня, он ждал, когда я приду на берег, пройду до него по брёвнам, чтобы схватиться за него в свой смертный час! Нечего и говорить, что я не только вцепился в этот столбик, но и полез по нему на свет божий. Головой я, конечно, снова ударился о бревно пустотелое. Оно повернулось и выпустило меня продолжать жить.

Единствено, что было удивительным, это то, что воспитательница, увидев меня мокрым с головы до ног, спросила так, будто я полежал в бассейне, в котором было воды по колено.
-А что это ты мокрый?
Да так, - ответил я, и инцидент был полностью исчерпан. Дело в том, что среди этих многочисленных брёвен, заполнивших необозримое пространство пруда, мой трупик нашли бы не скоро.
Второй случай произошёл, когда мне было одиннадцать лет. До этого возраста я дожил вполне благополучно. Но тут мне не повезло. Я кушал семечки. Скорее всего, я проглотил
несколько семечек не очищенных. Скоро у меня произошёл мучительнейший приступ. Боль в животе была непонятно почему ужасной. У нас в доме тогда жили на квартире две сестры. Одна из них прошла войну в должности медсестры.

Нечего и говорить, что она повидала всяких раненых, перевязок сделала не одной роте, если не целому батальону солдат. Она сразу объявила, что у меня аппендицит. Надо сказать, что в тылу врачи имели практики таких операций мало, а определить аппендицит
не умели вообще. Так что скоро приступ прекратился, и все мы, в том числе и я, успокоились.
Однако второй приступ через день оказался и более затяжным, и более тяжёлым.

Бывшая медсестра, которую звали Фиса, сказала, что третий приступ будет смертельным. Моя мать тогда всполошилась. Дело было в том, что я уже ходить не мог. Хотя приступ и прекратился, но боль не отпускала. Мать кинулась в больницу. Не знаю, что ей там ответили, но она вернулась домой вся взвинченная.
В состоянии, скорее всего, аффекта моя мать погрузила меня на закорки и понесла в больницу.
Там она стала требовать сделать мне операцию, объявляя, что я в одном шаге от смерти.
Так сильно она поверила Фисе. Вышел к ней какой-то врач и сказал, что если это неправда,
она будет отвечать по всей строгости закона. Какой был закон в 1951 году, знали мы все.
Десять лет без надежды на помилование.

Моя мать взяла всю ответственность на себя. Конечно, она ничем не рисковала. Смерть моя была не за горами. Через короткое время, взяв из моей вены кровь, меня тут же переодели в больничное бельё и проводили в палату. Глубокой ночью меня медсестра подняла на руки и принесла в ярко освещённую комнату. До сих пор я вспоминаю большой набор медицинских инструментов на столе с тихим ужасом.

Операция была очень долгой. Кишки мои за время войны и голодного послевоенного времени не развились до должной величины, так что искали дефект долго, отрезали и зашивали долго.
Короче, минуты операции превратились для меня в целые часы!

После операции я узнал, что меня оперировал сам профессор. Перед моей матерью он извинился за то, что так грубо ей угрожал другой врач. Оказалось, что я мог умереть действительно.
После операции я должен был вести себя осторожно, ходить медленно, и не прыгать. Да кто же в одиннадцать лет знает, что такое осторожность!

Я уже через три дня побежал. И лучше бы я этого не делал! Был снова ужасный приступ. Я катался по кровати, моя мать смотрела на меня сквозь слёзы. Фиса сказала, что у меня случился заворот кишок. Она объяснила это тем, что у меня во время операции, скорее всего, вынули все кишки, а затем сложили обратно, как уж получилось.

Нечего и говорить, что и сам профессор делал операцию эту не часто на детском организме.
Мучился я до восемнадцати лет. Бегать мне было нельзя, да и ходить долго тоже. Рентгенолог в восемнадцать лет обнаружила в моём организме некоторые изменения и воскликнула:
-Боже мой! Как вы, молодой человек только живёте! У вас желудок опущен на пять сантиметров!
Что я мог ответить? Я даже матери старался не жаловаться, как трудно мне было на физкультуре. В военкомате сразу поняли, что из меня солдат, как из картофеля - бифштекс!
Отправили учиться на радиста.
В восемнадцать лет я пытался улучшить своё спортивное состояние тем, что катался на велосипеде. Ни мясо, ни сало не нарастали, но я ухитрился пробуравить головой борт полуторки. Авария для велосипеда была неутешительной, как и для меня. Я ухитрился взлететь высоко в небо, но поздороваться с богом не успел.

Вероятно, водитель полуторки, слишком усердствуя, рано потянул меня за пятки обратно на твердь земную. Он вёз меня в травмотологию, упрашивая меня показать себя молодцом. Я показал.
Водитель немедленно был отпущен. Один врач предложил травму зафиксировать. Другой намекнул, что тогда привлекут водителя. На том дело и закончилось. Мне предложили идти домой.
Домой я добирался три часа. Мать бегала по больницам, пока я избегал шумные улицы. Иногда ведь и ползком пришлось. Мышцы ног-то были слишком сильно травмированы. С того случая мой организм был не готов ни к службе в армии, ни к простой ходьбе целый месяц.

Мало того, что мой желудок был опущен, что сказывалось на работе кишечника, так целый год у меня отнимались руки по утрам и даже при езде в трамвае, что уже вообще ужасно.

Естественно, при таком здоровье мне сам бог приказал получить высшее образование, чтобы не пользоваться лопатой, ломом или топором.

Однако, был у меня какой-то задор внутренний. Он-то и помог мне дожить до семидесяти одного года. Мало того, я сегодня и хожу много, и бегаю иногда, машу топором и лопатой ковыряю. Самое удивительное - здоровье каким-то образом стабилизировалось!
С богом-то я не успел тогда поздороваться. Да ведь он-то меня увидел! Вот ведь в чём дело, я думаю!

Ижевск, 2011 год