Шпионская история. Серия 8 Часть 3

8 Серия. Часть 3.
В середине сентября остальные команды хозотдела выехали в Краснодар.
Нейман снова предложил Ларсон следовать вместе с ними, но она отказалась.
Первое время без службы Астрид чувствовала себя совсем неприкаянной. Кто она теперь? Связной, которого она так ждала, не явился. А если теперь он и прибудет, то что она может сказать ему, чем быть полезной? Ей казалось, она всеми забыта и брошена.
Написала письмо Кёле, сообщила, что осталась без службы и без средств к существованию. В конце сделала приписку: «Я собираюсь вернуться в Таганрог».
  В конце сентября к Ларсон пожаловал Дойблер. На нем был новенький черный мундир, хрустящие хромовые сапоги, а в петлицах новые знаки различия.
-- Можете меня поздравить, Астрид: мне присвоено звание гауптштурмфюрера, и я получил новое назначение: офицер службы безопасности при штабе фельдмаршала Клейста. -- Пополневшее лицо Дойблера, водянистые серые глаза, даже рыжие веснушки -- казалось, все источало сияние и довольство. -- Поедете со мной в Пятигорск? Говорят, это совсем неплохое местечко?
-- Когда вы собираетесь в Пятигорск? -- осторожно спросила Ларсон.
-- Завтра, на рассвете.
До завтра она никак не могла решить для себя этот вопрос. Она должна была сначала связаться с Кёле. Хотя перспектива оказаться при штабе Клейста, при Дойблере, была заманчивой.
-- Я, право, не знаю, -- нерешительно заметила Астрид.
-- Ну, что вас тут удерживает? Вступите в СС. Для начала я гарантирую вам чин шарфюрера, а позже с вашими данными, с вашей фигурой... -- Дойблер скользнул взглядом по ее стройным ногам.
-- Женщины, которые служат в СС, таким образом зарабатывают себе чины? -- спросила Ларсон.
-- Не все, Астрид, не все! Есть фанатички. Взять хотя бы Марту Киш. Вы ее помните? Ту, что обыскивала вас?
-- По-моему, у нее ненормальные наклонности, -- сказала Астрид.
-- Вы это заметили?
-- Еще бы.
-- Да, это урод., .она лесбиянка..
-- И вы все-таки держите ее?
-- Она нужна для дела. Шарфюрер Киш не то что женщину, ребенка может убить, не моргнув глазом.
-- И какую же роль вы отведете мне в своей службе?
-- Совсем другую, Астрид, совсем другую. Вы нужны мне будете для политических акций.
-- Разве, кроме допросов, ловли вражеских лазутчиков, вы еще занимаетесь политикой?
-- Все, что я делаю, в том числе и допросы, -- политика! -- назидательно сказал Дойблер. -- Только теперь процент политики в моей работе повысится. Мы вступили в пределы Кавказа, населенного множеством национальных меньшинств. Подавляющее большинство их не несет в себе черт арийской расы, но, тем не менее, мы будем внушать им, или по крайней мере некоторым из них, что они чище в расовом отношении, чем русские.
-- И для чего вам это нужно?
-- Как для чего? Мы должны разрушить одну из опаснейших химер, так называемый коммунистический интернационализм. Эта антитеза великому национал-социалистскому движению должна быть похоронена раз и навсегда. На днях у меня был референт Розенберга. Он сказал мне, что фюрер, собрав всех специалистов по расовому вопросу, высказал гениальную мысль: надо внушать русскому, живущему в Ярославле, мысль о том, что он лучше русского, живущего, скажем, в Воронеже или Ростове.
-- И все-таки мне непонятно, для чего это?
-- Астрид, вы удивляете меня. Ведь вы образованнейшая женщина, а я всего лишь недоучившийся студент, и я должен вас поучать? Лозунг «разделяй и властвуй» действует уже сотни лет. Русские -- большая нация, и мы должны ее раздробить. Какую-то небольшую часть онемечим. Интеллигенцию, зараженную бациллами большевизма, уничтожим, большую же часть народа превратим в рабочий скот. Считать до ста, уметь расписаться -- этого будет вполне достаточно для нового поколения русских, которое мы воспитаем в послушании и страхе.
-- А какую роль вы отводите народам Кавказа?
-- Мы должны им привить ненависть к русским. Русских должны ненавидеть все: армяне, грузины, черкесы, татары, калмыки! Одним словом -- все! Когда будет окончательно решен еврейский вопрос, русские должны стать козлом отпущения.
-- Козлом отпущения?
-- Да. Во всяком обществе должен быть козел отпущения. Это или национальная, или общественная прослойка. Разве в царской России было не так? Евреи, студенты!
-- А вы, оказывается, кое-что читали о России?
-- Еще бы. Меня ценит сам Розенберг.
-- Если вы кое-что читали о России, то должны знать, что революция семнадцатого года и власть Советов изменили психологию народов, населяющих эту страну.
-- Чепуха! -- перебил Дойблер. -- Национальное чувство превыше всего. Как только мы займем Кавказ, нерусские народы начнут резать русских. Мы сейчас формируем иностранный легион из военнопленных -- выходцев из Средней Азии. Есть уже формирования из нацменьшинств, проживающих на захваченной нами территории на Украине и Северном Кавказе.
-- И много этих формирований?
-- Пока, к сожалению, мало.
-- Если мы не можем полагаться на венгров, словаков, болгар, итальянцев, то можем ли мы полагаться на армян и грузин? Не иллюзия ли это, Дойблер? Вы же не собираетесь создавать армянское или грузинское государства? -- осторожно спросила Ларсон.
-- Конечно, нет!
-- Тогда на какую же приманку вы хотите поймать народы Кавказа?
-- У вас мужской ум, Астрид. Вот почему мне всегда приятно спорить с вами.
-- Вы не ответили на мой вопрос. И хотя ваш комплимент мне приятен, думаю, вы преувеличиваете.
-- Нет-нет, Астрид, вы, действительно, умны. Я просто не знаю другой такой женщины. Вот почему вы нужны мне.
-- Что вам помешало закончить университет? -- спросила Ларсон.
-- Когда я учился, немецкие университеты были отравлены гнилым либерализмом. Уже на улицах совершалась наша национальная революция, били евреев, коммунистов, социал-демократов, а наш университет был похож на дом с заколоченными окнами, куда не проникал свежий ветер. Поэтому я и бросил университет. Учеба в университетах -- лишняя трата времени. К знаниям нужно подходить избирательно. А в университетах тебя пичкают манной кашкой, сдобренной гуманистическими слюнями.
-- Я боюсь за ваше движение, Эрвин.
-- Боитесь?
-- Да, боюсь... Боюсь, что оно не даст никаких плодов. Ничто не может вырасти на голом месте, на сухой почве. Согласитесь, большевики сумели за короткий срок добиться многого.
-- Я уже говорил вам однажды: вы настоящий большевистский агитатор.
-- Трезвая оценка ситуации -- залог успеха. А мне кажется, вам, Эрвин, не хватает этого.
-- Я просто получаю удовольствие, разговаривая с вами! Нет-нет! Это не дежурный комплимент. Я это говорю совершенно искренне. Среди людей, которые меня окружают, нет таких. Одни меня боятся, другие -- просто тупицы.
-- По-моему, вы несколько неправы. Взять хотя бы капитана Урбана, он не глуп и, как мне кажется, не боится вас?
-- Хотите, он будет бояться меня? -- зловеще спросил Дойблер.
-- Нет-нет, что вы! Вы не так меня поняли!
-- И дался вам этот Урбан! -- не скрывая досады, проговорил Дойблер. -- Я уверен, Астрид, если бы вы решились поменять партнера, вы бы не пожалели. Еще ни одна женщина не пожалела, что легла со мной в постель.
Астрид поднялась.
-- Вы знаете, что я не выношу пошлостей! -- Лицо ее побледнело.
-- Интересно, если бы я осенью сорок первого не взял вас под защиту, а отдал в казарму солдатам, вы сохранили бы свою надменность?
-- Вы забываетесь, Дойблер: я родственница генерала Макензена!
-- Нет, это вы забываетесь! -- заорал Дойблер. -- И мне плевать на генерала Макензена. Все, что вы говорили о большевизме, пахнет государственной изменой! А государственного изменника никто не может взять под защиту -- распаляясь, закричал Дойблер.
-- Так-то вы мне платите за откровенность, -- как можно спокойнее заметила Ларсон. Она вдруг расплакалась от нервного напряжения.
Дойблер смешался. Эту гордую женщину, которая так нравилась ему, он довел до слез!
-- Простите, Астрид! Только я прошу вас впредь не злить меня и помнить, что у меня есть мужское самолюбие.
Дойблер достал сигареты и закурил.
-- Ладно, не будем ссориться, -- примирительно сказал он.
Астрид промокнула платком щеки, вытерла глаза.
-- Не будем.
-- Вот так-то лучше. Если бы вы согласились поехать со мной в Пятигорск, я бы занялся там вашим политическим образованием, а вы бы подучили меня шведскому языку.
-- Кстати, где вы ему учились? -- спросила Астрид.
-- Нигде. Когда я бросил университет, то стал матросом и ходил два года на пароме из Засница в Треллеборг.
-- Я сразу это почувствовала -- язык портовых кабаков.
-- Но вот вы и восполните этот пробел в моем образовании, я же сделаю из вас национал-социалистку. В великой Германии без этого вам будет трудно.
-- После войны я намерена вернуться в Швецию, и учение национал-социализма мне ни к чему.
-- Неужели вы думаете, что ваша страна может остаться в стороне от нашего великого движения?
-- В моей стране нет даже подобной партии.
-- Партия найдется. Там, где ступает нога немецкого солдата, всегда найдутся люди, готовые идти с нами. Разве вы не видите, что так произошло в Норвегии, Дании, в Словакии, во Франции?
-- Вы собираетесь захватить мою страну?
-- Ну почему «захватить»? Я думаю, в самой Швеции найдется достаточно разумных людей, которые поймут, что они не могут вечно прятаться за картонную перегородку нейтралитета. Если бы вы последовали сейчас моему совету, примкнули бы просто к нашему движению, то могли бы у себя на родине занять высокий пост. В германской армии, насколько мне известно, нет шведских добровольцев. Есть голландцы, датчане, французы. Возможно, вы будете единственным представителем Швеции, принимавшим участие в великом восточном походе.
-- Все это заманчиво, Эрвин. Но я все-таки не поеду с вами. На носу зима. Не самое приятное время для прогулок. Я собираюсь вернуться в Таганрог..
-- Жаль. Очень жаль, что вы не хотите со мной ехать. Лучший дом в Пятигорске был бы вашим.
-- Нет, Эрвин, я решила, я возвращаюсь в Таганрог.
-- Вы будете жить на старой квартире?
-- Да.
-- Я обязательно разыщу вас. Мы еще поработаем вместе.