Страх

Страх

  Страх смерти. Нет, не тот страх, что постоянно довлеет над человеком, страх, отодвинутый, вернее, растянутый на всё неопределённое  и неопределимое время бытия людского.
 
    Уверен, что не нужно человеку стыдиться своих искренних и глубоких чувств, таких как любовь, ненависть, и даже страх. Поэтому и хочу рассказать я о страхе, мгновенном ужасе перед гибелью, пронзившем меня, если не как молния, но обжегшем подобно пламени.
   
    Итак, было это в учебной воинской части, расположенной на Русском  Севере, то есть в Архангельской области, в краю больших лесов и диких болот.
Все-таки тайга севера, глухая тайга, где на десятки километров не встретить жилья человеческого, отличается от наших среднерусских чащоб.
 
   Тайга глухая. Часто встречал на страницах книг это словосочетание. Отчего так называют густую древесную поросль? Стоит отойти немного, забрести в глухомань, заросшую раскидистыми елями, а дальше - кричи не кричи - никто не услышит.
   В лес мы ходили за малиной, а на болото за клюквой.
Все эти красоты запомнились мне, да, вероятно, и другим, именно по этим дарам природы, что мы собирали не для себя, а для офицеров.
  Хоть и утверждали командиры - отцы, что это для больных мы стараемся, то есть для снабжения госпиталя, но верилось в это с трудом. Конечно, ни я и никто из других солдат не видел своими глазами, как военный чиновник вкушает «дары леса». Однако, судя по прочим примерам дармового солдатского труда, то есть использования нас в качестве дворников, грузчиков, ремонтников квартир, машин и прочего движимого и недвижимого имущества, то мы могли усмотреть себя и в должности нештатных сборщиков ягод и грибов.
 
   В сентябре мы поехали на болото. Оно было огромным, простирающимся до горизонта. Лишь кое-где на топкой равнине виднелись островки, поросшие чахлыми деревцами.
Почему-то помнится, как поразил меня берег болота, если так можно назвать это предболотье - ровная полоса, в которой торчали какие-то тальники, причем покрыта она была чем-то вроде серой неприглядной плесени. Интересно, случается ли встретить «приглядную» плесень?
Впрочем, это неприятное ощущение вскоре пропало, как только мы на транспортерах выехали на середину топкого пространства.
   
   Гусеничный транспортер - снегоболотоход модернизированный - в такое длинное название расшифровывается аббревиатура ГТСМ. На этих замечательных машинах нас, хоть и с грехом пополам, учили вождению.
Странно было видеть со стороны, как наши лязгающие железки продвигались по нетронутой глади дикого, словно оставшегося с мезозойской эры болота.
Все-таки довольно тяжелые агрегаты были наши ГТСэМы, да ещё в каждом сидело по 12 курсантов.
 
   Однако вездеходы с воем едва ли не летали по поверхности мреющей мари.
Вдруг один из транспортеров, а именно тот, в котором ехало наше отделение, засел в трясине.
Углубившись своим тупым рылом в прочное сплетение растений, «амфибия» яростно пыталась вырваться, но с каждым рывком связи трав рвались и машина погружалась всё глубже в бывшее озеро, казавшееся бездонным.
  Сидеть в кузове под брезентовым тентом в почти уже утонувшем транспорте, было не очень приятно.

   Наконец мы услышали команду: « К машине!..» Повыскакивали из тягача как могли в течение секунд, считанных или несчитанных - судите сами.
Прицелившись ногой в кочку, множество которых виднелось и тут и там, умудрился я совершить прыжок.
  Через мгновение нога прочно застряла в кочке по колено. Попытался выдернуть её и, кажется, преуспел в этом. Конечность удалось освободить, но сапог остался в объятиях болота. В последний миг обувку все же удалось выхватить.
Отковыляв по качающимся кочкам на некоторое расстояние, мы смогли убедиться, в каком поистине «плачевном» состоянии находился наш металлический «ковчег».
Никогда и никто не перестанет удивляться привыканию человека ко всевозможным благоприятным и, что ещё более кажется странным, к почти невыносимым условиям.
 
   Первый раз в жизни я, городской едва ли не до «мозга костей» мальчик, очутился на болоте, да еще таком, которое не во всяком фильме увидишь.
По команде капитана двинулись мы на ближайший островок за бревном для гусениц. Всем, сколько - нибудь знакомым с гусеничной техникой, известно это простейшее приспособление для выручки, завязшей в топи машины.
Сидение в застрявшем вездеходе, медленно погружающемся в пучину, поход за бревном на не ближний островок - всё это не идет ни в какое сравнение с тем, что мне пришлось пережить в дальнейшем.
  Одеты мы были в х/б, то есть в хлопчатобумажные гимнастерки, как это и положено солдатам в летнее время. Однако на головах были фуражки, что является элементом парадной формы одежды. Нарушение это было совершено ради более успешного сбора клюквы.
 
   Развернувшись в цепь, как нас учили на тактических учениях, нерешительно, медленно мы продвигались по вечному пространству. Настолько врезано все это в память, что вижу как сейчас, что-то древнее, таинственное и даже космическое в этом болотном ландшафте.
Чем раньше наберешь фуражку, тем скорее возвратишься к сухому островку, на котором уже разгорается костер и откуда потягивает вкусным дымком.
Не отнять было и какую-то долю соревнования, содержащуюся в этом труде. Кто быстрее, кто больше - прямо как в нашем знаменитом спортивном девизе – «Быстрее, выше, сильнее!» Или ещё помнится лозунг – «Больше, лучшего качества» и что-то там ещё...

   Увлекшись собиранием, мы и  не заметили, как разбрелись по всему зелёному полю. Не знаю, что бы поведали мне опытные ягодники, но кажется, что чем больше открытой воды на болоте, тем больше и клюквы.
Узнал я это на своем опыте, который горчит и поныне. Попав на одно из ягодных мест, забыв на время обо всём, в том числе и о самом себе, что крайне редко бывает у человека, я собирал, хватал, рвал, впрочем, последнее не очень-то подходит к такой ягоде как клюква, это ведь не черника и не брусника, которые можно именно рвать горстями.
 
   Полностью набив «фурагу» спелыми, вызывающими оскомину даже через 10 лет ягодками, я выпрямился.
Курсанты в основной своей массе находились вдалеке от меня. Рванулся я к ним и... остановился, закачавшись на хлипких кочках…
Вокруг меня, находившегося на каком-то травяном остове, была чистая вода, широкой, в несколько метров лентой, опоясывающей мой «пятачок».
Я закружился на месте, едва не взвыв от внезапно прихлынувшего сильного страха.
 
    В этой воде, слегка буроватой, виднелись на полуметровой глубине   желтовато – коричневые стебельки, сплетенные в реденькую сетку.
Вступить на нее я никак не мог решиться, поскольку меня как неумелого артиста в театре, неминуемо ожидал «провал», причем провал необратимый, смертельный.
Итак, тихий, что называется, ужас, обуял меня. Конечно, в то время я не мог наблюдать за собой как снаружи, так и изнутри.
Помнится лишь, как что-то холодное стало расплываться в душе, в голове замелькали воспоминания о прошедших годах и мечты о грядущей жизни. Глаза же мои, наверное, были по «семь копеек». Бледность, и без того с раннего детства покрывающая мое лицо, стала поистине мертвенной.
О том, чтобы крикнуть товарищам, позвать их на подмогу, можно было только подумать, но нельзя сделать. Голос словно отнялся. Я весь был в состоянии    какого-то легкого паралича.
И всё же каким-то шестым чувством, каким-то неведомым чутьем я отыскал выход среди болотной равнины.
                1990 – 2005