Прости меня, дочь

Вечером, оставив за дверью своей квартиры все рабочие дела и проблемы, Людмила, расслабившись, легла на диван. Хорошо-то как! Наконец можно просто полежать ни о чем не думая или помечтать... Она ценила эти минуты отдыха, проведенные наедине с собой. Но, как обычно бывает некстати, зазвонил телефон.

 - Алло!

 - Это Людмила Павловна? - раздался женский голос.

 - Да.

 - Здравствуйте!

 - Здравствуйте.

 - Извините, пожалуйста, за беспокойство, но у меня к Вам огромная просьба, - сказали на другом конце провода.

 - Внимательно слушаю.

 - Людмила Павловна, я очень прошу вас завтра присутствовать на похоронах. Это последняя воля покойного, - быстро говорила женщина, не давая опомнится Людмиле, - запишите адрес... Придете?

 Сердце Людмилы тревожно забилось.
 
 - Не знаю что ответить, - растерялась она.

 - Перед смертью он очень просил...

  Людмила положила трубку. Этот звонок обескуражил ее. Она очень долго, уже ни на что не надеясь, ждала приглашения в этот дом, и вот ее зовут... но как!?? Поэтому трудно было понять как, в данной ситуации, поступить ей. "Идти - не идти, идти - не идти", - остаток дня душа и сердце провели в бесконечном споре. Невозможно было определить, какую позицию занимала душа, а какую - сердце, но этот поединок мешал женщине, она плохо понимала, что происходит вокруг, все валилось из ее рук, и тупая  боль камнем легла на ее грудь.  Людмила не помнила, когда пришел с работы муж, что он спрашивал, что отвечала она ему...

 "В народе говорят - утро вечера мудренее", - вздохнув, решила женщина, отправляясь в постель, но заснуть не могла, тревожные  мысли не покидали ее. Пришлось подняться и принять таблетку снотворного.

 - Тебе плохо, чем-то помочь? - обеспокоился муж.

 - Спи спокойно, все в порядке, дорогой, - решила она не посвящать его в свои переживания.

 Он тут же мирно засопел, а сон Людмилы был тревожным. Прерывистые тяжелые сновидения сплетали цепочку ее судьбы.


 Конец пятидесятых.
 Затерявшийся среди донских ковылей  городок.
 Мамины добрые, всегда чем-то занятые руки.
 Похороны бабушки, плач и причитания родных...
 Посреди двора детского сада - песочница с "грибком", разноцветные совочки-формочки, ребятня, весело...
 Взгляд воспитательницы: "Да у нее мать-одиночка".
 Мама делится со знакомой: "Ему мать не позволила жениться на мне, ей нужна была молодая да образованная сноха. А мне уж лет то было немало... Подумала - рожу ребенка для себя, будет кому в старости подать стакан воды".
 Мечта: "Вот бы и меня, как других, хотя бы разок папка из садика забрал".
 Сквознячок, дующий из щелей потрескавшихся оконных рам, чужие обноски.
 Новое платьице, белое в мелкий цветочек - единственный подарок отца.
 Красивый мамин голос: "Что стоишь, качаясь, тонкая рябина".
 В залитой солнцем лазоревой красно-желтой степи легкий ветерок, обдувающей лицо...
 Россыпь веснушек на лице. "Рыженькая, зато красивенькая", - мама говорит.
 Крик пацанов на улице: "Рыжуха, а Рыжуха, а правда тебя мамка под забором родила?"
 Боль и холод в груди: "Был бы папка, они бы не орали так".
 Колька, гроза улицы - "оторви и выбрось", тоже без отца растет - заступился. Драка. Милиция колонией грозила ему.
 Дразнящие сочные абрикосы за забором в соседнем дворе. Ссадины на ногах, зеленка щиплет.
 Крик соседки: "Принесла в подоле, а теперь не может дитю ума дать"...
 Зудящая родственница баба Тоня: "Голыми коленками на горох надо ее ставить, чтоб мать "слухалась."
 Мама в первый класс ведет:  "Учись, дочка, чтоб не пришлось тебе полы в кабинетах мыть, как мне довелось. Тогда не до учебы было - дедушка погиб, надо было бабушке помогать братьев и сестер поднимать".
 Колька подстрекает: "Слабо, Людок!?" - Полет на его самодельном самокате с самой высокой горки с трамплином. Страх, снежный вихрь, восторг, подскок... и радость победы над собой!
 Мама ругает. Свидетельство о рождении, где в графе "сведения об отце" - прочерк, дочь сожгла.
 Директор школы вручает грамоту за победу на олимпиаде.
 Выступление на выпускном вечере: "Спасибо Родине за наше счастливое детство! Заверяю вас, дорогие учителя, что семена, посеянные вами, не пропадут..."
 Институт, работа вожатой в пионерских лагерях. Колечко, купленное на свой первый заработок. "Сколько оно стоит?" - вопрос однокурсницы. "Не знаю. Отец подарил", - соврала.
 Прокуренный клуб, песня Ободзинского "Эти глаза напротив". Вихрь танца закружил... "Вот и свела судьба, вот и свела судьба, вот и свела судьба на-а-ас"!
 На тронутом весенним солнцем снегу под окнами роддома имя дочери - муж написал.
 Знакомая передает приветы от отца и двух сестер. Отторгнутая душа взбунтовалась:
 - Зачем мне теперь все это? Раньше надо было передавать! Я их не знаю. Пусть больше не беспокоят меня. И про себя: "Позвали бы, я б на крыльях полетела".
 Тяжелая утрата - мама умерла. От сердечного приступа, так и не дожив до пресловутого стакана воды.
 Работа, суетня, беготня...
 Интерес  бывших обидчиков: "Людмила какова! Кто бы мог подумать!?"
 Любящий и заботливый муж...
 
 Проснулся, пошел на кухню  заваривать кофе.

 А для Людмилы подъем был мучительно трудным. Надежды женщины не оправдались - утро не принесло ни облегчения, ни решения вопроса. Хотелось еще полежать и подумать. Но часы, громко тикая, напоминали Людмиле "по-ра вста-вать,  по-ра вста-вать". Струйки прохладного душа немного взбодрили ее. Муж, позавтракав, как всегда чмокнул в щечку - "Пока. До вечера". Закрывая за ним дверь, Людмила явно услышала, как сердце стукнуло: "Иди", но душа возразила ему: "Не ходи". "Так, присела на край стула женщина, надо разобраться, что важнее для человека - сердце или его душа... Без сердца человек будет жить? Конечно же, нет, - рассуждала она, - А без души?.. Живут же некоторые... Значит, сердце... его сегодня и буду слушать," - так неожиданно пришло решение.

 Позвонила на работу. Предупредив, что задержится и, дав указания подчиненным, Людмила стала торопливо одеваться, затем приостановила себя - спешить нельзя, сегодня, несмотря на траурный день, она должна выглядеть достойно. Черное маленькое платье, подчеркивая талию, отлично смотрится на ее фигуре, на его фоне лицо становится еще светлее, а глаза - темнее; из шкатулки женщина извлекла  белую нитку жемчуга, подаренную дочерью. Она освежает. Кольцо? Какое же надеть сегодня? Руки сами потянулись к уже забытому колечку, да, именно к тому, купленному на свои первые заработанные деньги. Приводя волосы в порядок, Людмила мысленно похвалила  парикмахера за удачно выполненную стрижку; еле заметно, слегка карандашом подвела губы, припудрила носик. Глаза... Их, подумав, она решила спрятать за темными очками. "Зачем посторонним людям видеть ее эмоции? И вообще, Людмила, веди себя сдержанно, попросили быть - иди и поприсутствуй. Сердце надо щадить," - давала установку себе, обувая черные туфли на не очень высоком каблуке. 

 Таксиста попросила остановиться на повороте. До указанного в адресе дома женщина решила дойти пешком. Калитка, по обычаю, была открыта. Едва переступив ее, Людмила почувствовала, что все взоры устремились на нее. "Ну что же, надо выстоять," - промелькнуло в сознании, и, держа спину, сквозь строй присутствующих не спеша прошла к гробу, стоящему в глубине двора. Легкий шепот донесся до нее - "Похожа-то!" Взглянула на покойного, едва читаемая улыбка промелькнула на его застывшем лице, или это просто так хотелось ей? Перекрестившись, положила букет красных гвоздик к его ногам. Постояла в тишине.

 - Людмила Павловна, - кто-то дотронулся до ее локтя. От неожиданности женщина вздрогнула, - Вам письмо. Он просил передать, - взгляд указал на усопшего.

 С недоумением взяв конверт, стала расстегивать сумочку, чтобы спрятать его.

 - Прочитайте его сейчас, - настойчиво попросили ее, - так велел он.

 Людмила, проглотив подступивший комок, дрожащими руками открыла конверт. Достала  пожелтевший тетрадный листок бумаги, развернула его. "Прости меня, дочь," - крупными буквами было написано на нем. Ноги стали ватными, сдерживать слезы не было сил. Боль, рожденная в ее детской душе и неотступно следующая по  жизни, вырвалась глухим стоном из ее груди. Две женщины, с чуть заметными веснушками на лицах, подошли к ней. Одна заботливо подставила стул, мягкие и теплые руки другой легли на плечи Людмилы.