Половая зрелость

               


     Что ж, может и не казалось никогда, а только чудилось. Хоть, конечно, чудиться - тоже не полное счастье. Вот привиделось - это безобидно, это как то по христиански, даже немного любовью отдаёт: "Привиделось…"  Как бы почувствовал тот первый украденный поцелуй. Почему украденный? Да потому что не вспоминаются с годами тёплые да мягкие  губы, если не подрался за них, да потом, как победитель не украл при прощании поцелуй не нежный, неумелый, да не услышал потом о себе что ни будь про наглость свою да что " я не такая".
    Я свой  гвоздь точно забил не в ту доску. Перепой да кровь горячая, да эмоциональность повышенная не дали мне рассмотреть до конца, и осмыслить: что меняется в моей жизни? Только утром, протрезвев и прогулявшись, я понял окончательно: ни хрена не изменилось, я не умер от счастья, и рассказать будущим подругам будет совершенно не о чем. Не  было долгих и томных ухаживаний, поцелуев в подъезде, совместных походов в дискотеки и прятанья от бешеной мамы, которую в перспективе я должен был называть страшным словом " тёща". А был портвейн " три семёрки", друг Вовка, который и притащил на нашу дачу двух этих доярок, и секс, до боли напомнивший мне юношеский онанизм. Почему юношеский? Да потому что было мне тогда целых пятнадцать лет.
    Но почудилось мне тогда, этим ужасным июльским утром, что не найду я в сексе той умопомрачающей радости, о которой читал у Дюма и Мопассана. И нет, чтобы ошибиться! Ну, привиделось бы мне, что это - счастье, и жил бы как нормальный слесарь с частичной потенцией. Нет. Мне почудилось. А это совсем другое.
    Повторные опыты принесли осознание того, что Бог меня миловал от потенциальных невест и дискотек, что всё гораздо проще, чем я об этом думал, но секс мне стал определённо нравиться. Но оказалось, что это - не счастье. И врали мне Мопассан и Дюма, и не хотелось мне жениться на молодой прачке-проститутке, и не хотелось мне немытым месяцами мчаться к своей леди Ровенте, что бы обдав её вонью несвежих кальсон получить от неё настолько же не свежий секс. И тут я понял одну интересную вещь:
   Я повзрослел.

   Долго тянулось непонимание о том, почему я должен относиться к «мужикам» страшных для меня тридцати – сорока лет с изначальным почтением и уважением, и почему нельзя бить их « в рыло», если я моложе, злей и сильней. Девушки,  как говорил мой юношеский максимализм, однозначно предпочитают молодых и сильных. А эти вымирающие поколения только мешают  заполнять свободное время симпатичными мне девушками.  И опять же мне повезло, - ни одна красивая девушка не бросила «старичка» ради меня, молодого, и лёжа с ними на складном неудобном диване с классическими белыми простынями я свято верил, что они сдались без боя. Я до сих пор уважаю этих женщин за их корректность по отношению ко мне. Потому что потом я увидел первый «порно» в своей жизни, - это был «Каллигула», и понял, что только к тридцати – сорокам годам я смогу достичь такой техники. Причём при ежедневных тренировках.
   И я загрустил.

    Заблудившись в поиске того, что я так толком и не смог осознать, я подошёл к той черте, которую переходит каждый мужчина:
   Паузы между общениями с женщиной я начал называть «одиночество».
   Уходя к новой женщине я стал сравнивать её с предыдущей.
   Увидев предыдущих женщин с новыми партнёрами, я стал ревновать, возникало желание их вернуть.
   Я начал всё чаще пить, и общение в этом состоянии стало более лёгким и приятным.
   Увидев красивую женщину с мужчиной я стал представлять, как  мне было бы хорошо на его месте.
   Если мне не удавалось познакомиться с красивой женщиной, с которой мне хотелось подружиться, я начинал тосковать и писать стихи.
   Если мне удавалось познакомиться, но мне отказывали в сексе, я мог вспылить и оскорбить женщину.
   Если мне не отказывали, у меня снова включался «авто поиск».
   Иными словами, наступил кризис.
   Если бы у меня был опыт и не такой эмоциональный характер, я, скорее всего, это пережил бы. Но эмоции! Они меня погубили.
   Совершенно потеряв себя, я женился.
   Мужчина умер!
   Да здравствует муж!