9 дней. часть 1 Клякса

Глава 1. Сегодня.


...Каждый из нас живёт в плену, созданным им же. Каждый из нас говорит, что хочет свободы. Каждый из нас лжёт, когда говорит о свободе от своего же плена. На самом деле, каждый из нас стремится в плен. В свой плен. Потому что, на самом деле, каждый из нас свободен.



Сижу на крыше 12-и этажного дома. Свесил ноги – сижу я на самом краю. Ветер портит мне причёску. Мои тёмно-синие (не путать с иссиня-чёрными! ) волосы настолько находятся в беспорядке, что чёлка давно «уехала» жить к затылку. Сильные порывы ветра бьют мне в глаза. Лицо замёрзло и холодно дышать. На улице осень. Внизу люди снуют по своим делам. Эти бесцветные человечки, одного из которых я могу закрыть пальцем и представить, что его нет. Любого из них. Но они от этого не испарятся и не перестанут ходить туда-сюда, занимая меня. Чем? Да чем угодно. Их можно считать. Как всех, так и только в шапках или наоборот. Можно потом сравнивать. Или можно найти кого-то из толпы и следить за ним до тех пор, пока тот не скроется из виду. Или пока его не собьёт машина.

Очередной удар ветра. Откидываюсь назад, опираясь на руки, и пытаюсь вдохнуть полной грудью. Я наполнен холодным воздухом. А потом медленно выдыхаю. Очень приятное ощущение – дышать, когда тебе ничего не мешает. Ни ветер, ни грязный воздух. Ни насморк, ни кашель. Ни мысли о-чём-бы-то-ни-было. Просто дышать полной грудью. Вот так: вдох, а потом выдох. Мне плевать на то, что я заболею из-за того, что дышу холодным воздухом. Мне безразлично, что думают те мелкие человечки под домом. Подо мной. Наверное, думают, что я собираюсь прыгать – хотел бы посмотреть на это! Думаю, было бы весьма занимательно. Хотя… Было бы неплохо. Шмяк – и всё. Нет уже ничего. Тебя нет. Только тушка, плавающая в луже содержимого своего мочевого пузыря, желудка и прочего – они просто лопнут от такого удара об землю. И это – только если повезёт. Самая красивая картинка.

Сразу почему-то вспомнились кадры из какого-то фильма, где самоубийцу-попрыгуна показали вблизи. Белая кожа. Медленно расходящаяся от трупа багровая кровь и гламурная струйка стекает со рта. Обязательно, чтоб тоненькая – для драматичности, наверное. Но в жизни всё далеко не так. Ты делаешь шаг вперёд. Потом полёт. Пролетев пару окон, бьешься об антенну. Потом еще пара препятствий в виде веток деревьев. Для озонового шара деревья, говорят, хорошо. А вот  для самоубийц это как-то неприятно - зубы по дороге умудряешься оставлять, прибавляешь трупному косметологу работы(хотя он и живёт за счёт таких как ты – страшненьких трупов). Потом удар об землю. Потом рикошетом отлетаешь (чем дольше падаешь – тем выше подлетаешь. Если с 12-этажки – то подлечу на полметра-метр где-то). И сила тяжести снова берет власть над тобой – и ты снова падаешь. Как попрыгун, только с одним, единственным, последним отскоком. Уже растекаясь всем, что только может течь из тебя. Покрытая кровоподтёками (будущими синяками), кожа лопается. Иногда видны кости - это, скорее всего, было «заработано» во время падения. Ведь люди любят присобачивать к балкону какие-то горшочки для домашнего палисадника. Любят смотреть спутниковое ТВ. Любят и деревья. Но если уж так – то пусть любят чужие зубы, уши (и такое бывает), пальцы собирать. Как-то так выглядит самоубийство вне экрана. И с этим ничего не поделаешь, что некрасиво. Такая она – смерть.
Так что не хочется мне, чтоб на мне наживался какой-то трупный косметолог. Чтоб из меня потекло всё, что можно. Чтоб лететь и биться об… смотрю вниз. Считаю балконы с «палисадниками»(видимыми мне), деревья, около которых я примерно упаду, тех, что так любят люди.  Этих «симпатий людей» в сумме около 19. Около 9 препятствий. Около 19 актов пытки ради быстрой смерти, замедляющих её быстроту. Я потеряю зубы и точно что-то сломаю. Я могу пролететь 20 метров и «попасть в объятия» дерева. Нанесу себе множество увечий. Адская боль. Но не факт, что я умру после этого.  Ведь тело может просто застрять мимо веток деревьев. И это самое ужасное – остаться в живых и при сознании испытывать ТАКУЮ боль. Нет. Не хочу я так. Слишком ненадёжно. Пусть, по статистике, выживает всего лишь 1.5%, но не хочу я попасть в них. Нет. Не хочу.

По большому счёту, все мы – цифры статистики. Абсолютно все. Вне зависимости от характера, внешности, умственных способностей к каждому из нас можно употребить «характерный» или «исключительно характерный» или еще что-то в этом роде. Как бы мы не пытались вырваться из этой «характерности», перестать быть этими понятными и обобщёнными цифрами - у нас не получится. Всех – КАЖДОГО - посчитают и запишут в статистику. Ненавижу статистику.
Она может сосчитать и выдать в процентах всё. Твой характер. Ложь. Даже свободу. А я люблю свободу. Я живу ею. Я живу ради неё. Ведь нет ничего приятнее, чем ощущать, что ты можешь делать то, что тебе хочется. Говорить то, что тебе хочется. Тому, кому хочется. Слышать  то, что хочется, видеть то, что хочется. И плевать, что будет за это. И плевать, что будет после этого. Свобода, вообще, бывает разной: такая, с которой родился и  такая, которую приходится отстаивать самому. Как правило, последняя ценится больше первой. Т.к. больше всего мы ценим то, во что вложили СВОЙ труд. Заметно, что и здесь есть обобщающие «как правило» и «больше всего». Основываясь на мелочах, статистика делает подсчеты и выводит обобщающее.

Математика, по идее, находит из этого «обобщающего» ту единицу, из которой оно получилась. П Р И М Е Р Н О ту единицу, которая должна БЫ быть. Но, точную цифру вывести нельзя. Если ощущения можно передать словами, это еще не значит, что их можно сосчитать. Вывести формулу, подходящую для всех, для всего человечества, невозможно. Каждый из нас не похож на предыдущего, каких бы ощущений не испытывал. Невозможно сосчитать счастье, любовь, радость, ярость, горечь, симпатию, тд. и тп… Невозможно  выразить эти вещи какой-то цифрой, числом. Всё что можно – испытать.  «Сильные-слабые»? Это мы можем определить сами, каждый для себя, основываясь на опыте предыдущих ощущений данного рода. «Плохие-хорошие»? Почти тоже самое, только тут мы вспоминаем о последствиях и делаем выводы основываясь на наших взглядах на этот вопрос, не забывая и о приоритетах.

Всё. Больше никаких цифр. Никакой статистики. Никаких чувств. Некогда думать – внизу собралась толпа людей. Похоже, меня приняли за «суицидально настроенного индивидуума». Я оглянулся. Рядом со мной, на крыше, никого нет. Похоже, кто-то обознался. Кто-то орёт в мегафон. Такое чувство, будто мне сюда слышно. Идиоты какие-то. Наверное, поэтому многих самоубийц-попрыгунов так и не удается отговорить от попытки суицида. Во-первых, ничего не слышно. Во-вторых, «недо трупы» видят, с какими гениальными людьми им предстоит жить, если они откажутся от затеи. Как-то не очень. О… Пожарная машина приехала. Интересно , у них и вправду такие длинные лестницы, что смогут достать до меня, сидящего на 12-м этаже? Или они туда человека с мегафоном посадят и подвезут? Хотя… кто знает. На крышу никто не поднимается, с лестницы. Должны же прислать психолога или еще кого – чтоб отговаривал меня. Жду. Ничего не происходит. На улице всё по-прежнему. Только толпа зевак растет. А жаль. Было бы интересно посмотреть на выражение лица этого человека, когда я скажу, что НА САМОМ ДЕЛЕ делаю. М-да… Будет что рассказать. Будет что послушать.

* * *

Сижу в отделении милиции. Пишу объяснительную на тему: «Почему я делал вид, что хочу совершить акт суицида», где пытаюсь объяснить, что я НЕ ХОТЕЛ и не собирался делать вид, будто собираюсь совершить «акт суицида», а просто сидел на крыше. По-любому, мне что-то приклеят, за что нужно заплатить штраф.

* * *

Похоже, с объяснением у меня тяжело (или у них с пониманием моего объяснения?). Думают, что я издеваюсь. А я не издеваюсь. Я говорю правду. Так, вообще, всегда. Когда говоришь правду – все считают, что ты издеваешься над ними, используешь их, играешь их чувствами. Но ты просто говоришь правду. И тебе не верят. Как бы ты не старался, тебе не поверят, если ты будешь говорить правду. Люди привыкли ко лжи на столько, что считают её правдой. Следовательно, для того, чтоб тебе поверили, нужно солгать. Чаще всего, для меня не важно: верят мне или нет. Потому, в чужой вере не нуждаюсь. Потому не лгу. Потому все думают, что я лгу. Пусть думают. Думать – это полезно.

Пытаюсь объяснить, что просто сидел на крыше и смотрел на город, как делаю это обычно по субботам. Просто в этот раз, я сел ближе к краю. Сам не знаю зачем свесил ноги. Зачем, спрашивается, я это сделал? Мне что, «по-султански» плохо сиделось? Но последними раздумьями я решил не делиться.

- Зачем тебе смотреть на город? – сурово спросил дядька милиционер.

- Фотографировать панорамы люблю, - угрюмо ответил я.

- Чем докажешь?

«Чем-чем»? Отведу домой и фотки покажу.

- У меня фотоаппарат не с собой.

Не всегда же брать его с собой. Иногда нужно побыть в абсолютном одиночестве – без фотоаппаратов, телевизоров, мобильных телефонов, Интернета. Без отдыха от этого, в нашем мире можно сойти с ума от переизбытка информации.

- Тогда где причины верить тебе? Понимаешь, я должен сообщить о твоих попытках куда следует. Малыш, тебе обязательно помогут, - дядька стал мягче. Не могу объяснить почему, но он определённо стал мягче. Потому дальше буду называть просто «дядя».

«Верить - не верить»… Еще бы на детекторе лжи проверил. Измерил ложь и вероятный процент правды и вычислил бы их соотношение. Да, и еще за суицидально настроенного психа принимает. И тут, я вспоминаю, что у меня есть пара фотографий. В рюкзаке. Они наклеены в качестве обложки блокнота. Блокнота на все случаи жизни. Ну, знаете, у многих есть такие – всегда с собой. В случае надобности всегда выручают. Самая универсальная вещь. Самая интересная вещь, которая может быть у человека т.к. она рассказывает о владельце примерно столько же, сколько и его личный дневник. Например? Насколько аккуратно ведётся эта «амбарная книга» ,её размеры, внешний вид… А записи! Чего только стоят сами записи в этом блокноте, в этой книге человека. Потому я не люблю, когда кто-то роется в моём блокноте. Пусть лучше думают, что чувство собственности у меня развито, чем знают, что не хочу им «рассказывать» о себе.

Мой блокнот… нет, если быть точным, то это ежедневник. Ну, по крайней мере, так задумывалось производителем: в полумягком переплёте, размера с обычный ежедневник, в линию, датированный. Обделка обложки – кож.зам. Серого цвета. Но мне так не нравилось – слишком скучно. И я решил украсить обложку своими фотографиями. Как раз подобрал фотки с того места, где сегодня был. Три фотографии. С одного ракурса, но в разное время года. Зима. Лето. Осень. А весна просто не влезла. «Книжонка меня» растрёпанная, из неё сыплются листики, как её, так и просто конспектов, шпаргалки, записки. Обычно, там пишу конспекты на курсах по фотографии. Но так как часто забываю другие тетради, то институтские предметы пишу там же. Еще там номера телефонов моих друзей, одноклассников, однокурсников и всех тех, кому мне может понадобиться позвонить в ближайшие 2 месяца (примерно на это время мне хватает тетради). Адреса, которые я могу забыть. Начерки рисунков. Расписание лент на каждый день. Иногда записываю список дел, которые я могу забыть. «Много чего», - если рассказывать в сокращенном варианте.

Положил на стол. Милиционер внимательно посмотрел на ЭТО. Взял в руки.

- Хмм… Это твой дневник? – задумчиво протянул дядя милиционер, листая «книжонку меня».

Если я ему дал посмотреть на обложку, то это еще не значит, что я разрешил рыться в моём блокноте. Во мне самом. Мой блокнот – незаменимая часть самого меня. И я терпеть не могу, когда кто-то трогает его без спроса. Медленно, но уверенно он, дядя милиционер, начинает превращаться обратно в «дядьку».

- Нет. Черновик. Что-то вроде него.

Он там что, золото ищет?!

- Интересно… - протянул «дядя», разглядывая мой рисунок девушки-нэка, - сам рисуешь?

- Угу… Так вы мне верите? – как можно спокойнее спросил я.

Да сколько можно лазить?! Ну… дело в том, что у меня много рисунков девушек. Разных рисунков разных девушек. Там уйма рисунков на разные темы. Некоторые из них предпочитаю никому не показывать.

- Да, верю. Видно, что сам фотографировал. Ты не будешь против, если рисунок возьму? – спросил он, показывая на мою малевню пушистого зверя Тотторо, с сидящей на его голове девочкой, - для дочки. Хорошо рисуешь.

- Нет. Мне даже приятно будет.
 
Приятно, когда твои умения нравятся кому-то настолько. А еще приятнее, когда твоё самолюбие настолько велико, что раздражение от того, что лист выдран из моего блокнота гораздо меньше, чем самодовольство.


Глава 2. Пара месяцев назад.


...По-идее, нашу жизнь можно представить как комнату с дверьми. Мы можем видеть множество множеств дверей. Мы можем открывать или закрывать эти двери. Можем даже просто смотреть на них. Но, вне зависимости от наших действий, наш поступок будет иметь последствия. Здесь нет «плохого» или «хорошего» выбора. Есть лишь факт наличия. Сам выбор значения не имеет, но он зависит только от нас. У каждого своя дверь, свой выбор. Я, например, выбираю ту дверь, которая приведёт меня в другую реальность. Хотя бы на один день в году. Большего мне не нужно. И эта дверь – косплэй.



Фестиваль. Международный. Я, присоединившийся к какой-то косплэй-команде моего города, пошёл на этот фестиваль. В ЖЕНСКОМ платье. Замечательно, не так ли? Просто персонажей не было, кроме персонажа-парня, который переоделся в девушку. Ему там зачем-то надо было. Не смотрел я особо это аниме, хоть и люблю мультики. Просто желающих на этого персонажа не было, а мне очень хотелось что-то скосплэить. И было все равно что. Это был мой первый косплэй. Главный персонаж аниме, хочу сказать. Это единственное, чем я сейчас горжусь. Но в тот день, мне нравилась затея притвориться не собой.

На мне было пышное бальное платье РОЗОВОГО цвета с большим количеством рюшиков. Парик с длинными блондинистыми локонами. Шляпка с чёрными розами на широких полях. Белые перчатки до локтей. В руках, по закону жанра, чёрный веер. И тонна грима. Косплэй-команда ставила только сценку на дефиле (такой конкурс костюмов или что-то около того). Но до него был целый вагон времени. Меня одели, накрасили и выпустили. На улицу. Ну… было неловко расхаживать в дамском розовом платье. Но не на долго – я понял, что меня никто не узнает, кроме моей косплэй-команды. Все воспринимали меня как персонажа из моего аниме.

Фотографировались со мной. Было очень приятно ощущать, что я нравлюсь окружающим только потому, что переоделся в какого-то персонажа. Какое же необычное ощущение – когда тебя воспринимают не за тебя! Когда ты нужен кому-то просто потому, что ты – это не ты.

Не знаю, может, у меня актерские способности такие или я и впрямь на девушку так сильно был похож, что ко мне начали клеиться парни. В тот день, я пообещал себе, что больше никогда не буду клеиться к девушкам – это до горя заметно. А еще поклялся, что никогда… нет, не так. НИКОГДА. НИКОГДА! НИКОГДА не буду косплэить девушек. Отличие косплэя от обычного маскарада заключается в том, что если ты переодеваешься в какого-то персонажа, то ты должен вести себя так же как он. На маскараде под маской можно оставаться собой. Если косплэишь – это недопустимо. Потому мне приходилось не только по-девчачьи двигаться, но и говорить писклявым голосом. Многие, почти все, принимали меня за девушку. В основном, это были просто люди, пришедшие только для того, чтоб пофотографироваться с любимыми персонажами. Мне задавали много вопросов на разные темы. Среди таковых были и те, которые касались моего пола. На что я отвечал «косплэй по моему полу» - и это правда. И мне не верили т.к. знали что должен быть парень. А я и есть парень. И я говорил правду. И мне снова не поверили. Ничего. Я привык.

А потом, началось дефиле и прочие конкурсы. Мне очень понравилось. Я был в восторге! Столько эмоций от того, что притворялся кем-то другим! Ничего подобного мне не приходилось испытывать. После этого всего, я пошёл переодеваться и снимать грим. И не дошёл. По дороге меня встретили някающие фанаты моего персонажа. Потом фотограф моей группы. Потом я потерял свою косплэй-группу из виду. Потом долго искал её, но так и не нашёл. А жаль. Ключи от номера у сожителя. Дело в том, что нас расселили по 2 человека т.к. комнат хватало далеко не всем. Комнаты были маленькие, с одним окном, на котором висело нечто, выполняющее роль шторы. Не номер люкс, конечно, но и так сойдёт. А если ключа у меня нет, то и в номер мне не попасть. До вечера, по крайней мере.

А потом пришёл вечер. Номер был по-прежнему закрыт. И я поплёлся в этом платье на рок-концерт. Весьма неудобно. Хорошо, что в слипонах (в них, можно сказать, живу), а то и вовсе бы с ума сошёл. Правда, эти розовые, под платье. Но всё же лучше женской обуви. Сел с краешку – авось кто-то и покажется из группы. Рядом со мной оказался какой-то из фанатов аниме. Хронически задавал вопросы и пялился на меня. НЕТ, я НИКОГДА не буду косплэить девушек. Мне малёха поднадоели эти вопросы ни о чём. Этот фанатик мешал слушать музыку. Я хотел было сказать, что лучше поговорить потом, но на сцене кто-то сильно кричал текс песни. Я приблизился к нему, а он… А он ПОЦЕЛОВАЛ меня в шею! О боже! До чего же я дожил! Мне определённо принимают за девушку! Ну уж нет. Если бы не мой косплэй, я бы огрел его. По всем правилам я не имел права так делать. Во-первых ,тогда я выйду из образа, во-вторых, он не виноват, что я похож на девушку. Забегая на перёд, скажу: после этого дня, я перестал следовать каким-либо правилам. Жить так как того хочешь – вот, что важнее любых правил. Вот, что называется свободой. А не то, чем мы ограничили себя сами. Но предыдущую пару строк я начал понимать только на второй день после следующих событий…

… после того, как его губы прилипли к моей шее, я отдёрнулся.

- Мне нужно тебе сказать что-то важное.

- Что?

- Я не тот человек, за которого ты меня принимаешь!

- Что?

- Идём в более тихое место!!! – иначе он не отцепится от меня.

- Что?

 Вот глухое создание.

Показываю свою предыдущую реплику жестами.

После того, как мы вышли, я попытался объяснить, что я НЕ ТОГО пола, а если ему и так подходит, то тогда ОН не того пола. Он начал отнекиваться. Мы разговорились. Вроде бы нормальный пацан. Он на фэсте впервые. Но аниме смотрит давно. Только в отличии от меня, этот пацык всё облазил и знает практически всех. Может, он видел мою косплэй-группу? Спросил об этом. Ответил, что названий не помнит. Но так как он со многими фотографировался, то может вспомнить по фото. А фотоаппарат у него в номере. Пришлось подняться. Мда… такое чувство, что на этой турбазе все номера одинаково-барыжные и одинаково-маленькие. Предложил выпить, чтоб было чем заняться, пока искал фотоаппарат. А искать ему, похоже, долго – то, что было в комнате, даже беспорядком назвать сложно. Это был настоящий срачь. Как люди умудряются ТАК засорить комнату за столь короткое время? Да ладно, не моё дело.

Потом, мне начали показывать фотографии. Доливали и доливали выпивку т.к. фотографий было через, чур, много. А выпивка была еще ничего. А потом я ничего не помню. Совсем. Ну, не считая того, что проснулся с НИМ. Голова жуть как раскалывалась. Взяв джинсы того парня, лежащего на кровати (если я с ним проснулся, то он вряд ли будет возражать, а я по-любому пройду полную диспансеризацию после этого всего), пошёл в душ. С трудом отодрал от себя грим при помощи одного только мыла. Слава богу, раздражения не было. Грим нужно снимать при помощи крема для нежной кожи – иначе можно покрыться сыпью. После душа стало как-то лучше. С головой. Хотя… Если дожил до того, чтоб попасть в ТАКУЮ ситуацию, то с головой у меня явно очень плохо. Очень-очень плохо. Когда я вышел, он сидел на кровати спиной ко мне.

- Доброе утро, - поздоровался я.

- Привет, - улыбнулся он, не показывая своего лица полностью.
Он улыбнулся. Он улыбается? Он улыбается МНЕ?! Я точно пройду диспансеризацию. Начну, пожалуй, с венеролога.

- Ммм… как спалось?

А что? Я и сейчас не имею представления о том, что еще можно спросить  в такой ситуации.

- Хорошо, - как-то сухо ответил он.

- И хорошо, что хорошо, - сел рядом с собеседником, - Прости, что спёр твои штаны. Как-то некомфортно было бы искать свой номер в розовом платье и без грима.

- Ничего. У меня еще одни есть, - сказал он.

А потом я начал тщательно вытирать волосы. Хотя, в тот момент, я что-то делал только чтобы что-то делать – растерялся. Зыркнул на него боковым зрением. Скорее всего, он наблюдал за мной тем же боковым зрением. И решил не наблюдать за тем, как он наблюдает за мной. Я решил подумать (странно, что я не сделал этого ДО того, как заявиться к незнакомому человеку в номер?). КТО этот человек мне? Знакомый? Новый друг? Или… Нет, не хочу об этом думать. Лучше просто схожу к венерологу.

- Я верну, - сказал я, вставая, - Только своих найду. Просто отделился от косплэй-группы моего города. Ключ от номера у них.
Хм… А, может, ничего не было? Нужно как-то спросить… намекнуть…

- Ты это… - начал, было, я.

- Ничего, я всё понял, - быстро ответил он.

Что понял? ЧТО он понял?! Мне бы хоть что-то понять…

- Ладно… Если что – пока. Если что – найдёшь меня на сайте фэста под ником «Клякса».

Я собрал свои вещи и хотел, было, сказать что-то вроде «если что – посоветуешь врача», начал, но не успел начать «по», как он поцеловал меня. В губы. В ЗАСОС. Мда… кому еще врача советовать: мне венеролога или ему – психиатра?! Я поспешно вышел. Накинется еще.  По дороге до своего номера, я радовался – нет, ЛИКОВАЛ – что ничего так и не запомнил. Номер оказался открыт, там дрых пьяный сожитель. Выйду ка я вон из этой косплэй группы. НЕ люблю, когда меня забывают. НЕНАВИЖУ. Быстро переоделся. Сложил его штаны в пакет. К ним записку «Спасибо» и подписался «Клякса». Зачем записка? Не хотел встречи с этим человеком. НЕ хотел видеть его. Не хотел ,чтоб меня видели с ним. Тем более, мало ли ,что он себе надумал. Мало ли что я вчера наделал.

* * *

Положил пакет под его номером. И выехал из турбазы, не дожидаясь своей косплэй группы. Тем более, что с того дня больше не считаю её своей. Первым делом, пошёл к венерологу. Тот ничего не нашёл. И хорошо. В тот день я чётко решил для себя: никакого косплэя ДЕВУШЕК или кого-то, кто на них похож. Больше никаких «зайти в номер к незнакомому человеку» под каким бы то ни было предлогом. Больше никакой выпивки, которую я еще не пробовал. Больше никаких косплэй-групп. Больше никаких правил. Больше никаких «непоняток». Только точное «да» или точное «нет». Только свобода. Свобода от всего.



Глава 3. Месяц назад.

...Чувства. Они как погода. Как дождь. Любые, какие только можно испытать – можно сравнить с погодой. Ты весь, полностью, абсолютно под ними, и они (чувства) нам не подвластны. Как погода. Их можно игнорировать. А можно радоваться им. Чаще всего, они неожиданны и внезапны. Их невозможно предсказать с 100% точностью. Нет приятных и неприятных – они нормальны и обыденны.
Как погода. Солнце. Дождь. Снег. Град.
Если наша жизнь – это дорога, то наши чувства – это погода.



Дождь. Моя жизнь с этого дня – один сплошной дождь. Живу под ним. Живу в нём. Живу им. Промок до нитки, но не хочу, чтоб это прекратилось. Привык. Краска на волосах, выполняющая «отвлекающий манёвр от меня, истинного состояния моего «я»» окислилась и стала ярче. Мои мысли стали тяжелыми от этой «воды». Тапочки-слипончики, защищающие меня от камней и осколков сняты. Потеряны, украдены – нет смысла. Их нет. Я беззащитен перед невидимыми мне камнями в лужах. Ничего. Иногда, дождь бывает тёплым. И мне нравится бегать и радоваться. Радоваться, что дождь стал чуточку теплее. В такие моменты, мне нравится быть под дождём. Мрачное серое небо не такое уж «мрачное и серое» - его просто затянуло тучами. Сколько бы туч не было – всё равно где-то есть солнце. Оно обязательно есть. Оно обязательно ДОЛЖНО быть. Сомнение. Страх. Боль. Боль, полученная от случайного камушка, стоит того, чтоб получить наслаждение от самого процесса счастья. Минутного, моментного, счастья.

А потом, такое чувство, будто дождь вот-вот закончится. Или дорога. Или что-то изменится. Но нет. Всё по-прежнему. И будет по-прежнему. Когда поймёшь это – станет приятно. Просто приятно. Уже поздно. Ты привык. И ты наслаждаешься этим. Всё.
Есть вещи ,которых невозможно избежать. От них невозможно уйти. Их невозможно игнорировать. Такте принято считать нормальными. Всё, чего нам не избежать – принято считать нормальным.  Чтоб без паники. По-тихому. О них часто говорят, применяя слова «нормальный», «правильный», «естественный». И ты в это веришь. И начинаешь повторять ,как молитву: «нормальный», «правильный», «естественный». И начинаешь верить в «свои» же слова. Но когда с нами случаются такие вещи, они новы. Они новые, если их пережить.

Смерть. Потеря близкого человека. Это всегда ново – чем ближе человек, тем больше меняется твоя жизнь без него. Тем больнее - словно смерть частички тебя. Не знаю, что люди должны чувствовать в такие моменты. Мне было просто больно. Больше ничего. Наверное, это скорбь. Не знаю, как именно называется это чувство, но я предпочитаю называть его болью. Моральной.
Мной была испытана разная физическая боль. От зубной до костной. Моральная куда сильнее всего, что я ощущал физически. Почему? Сначала, ты не осознаёшь – просто знаешь о существовании факта. Затем, ты просто чувствуешь. Пусть даже не веришь в случившееся, ты всё равно чувствуешь боль, не отпускающую тебя. Моя меня не отпускает до сих пор. Наверное, это навсегда. Но она утихает. На некоторое время. А потом снова приходит. И кажется, будто стало еще больнее. Но она просто пришла снова. И снова приходится учиться жить заново. Заново улыбаться. Заново смеяться. Заново дышать. Всё – заново. Заново жить с ней. С болью.

В первые дни её не уменьшить. Ни осознанием что это «нормально» и т.д. Ни утешениями окружающих, которые только раздражают. Ни своими, которые не дают толкового ответа на вопрос «Почему мне ТАК больно?». Вместо этого всего, ты вспоминаешь. Вспоминаешь этого человека. Вспоминаешь то, как вы с ним проводили время. Вспоминаешь то, что раздражало тебя в нём. Вспоминаешь всё, чему он тебя учил. Вспоминаешь ваши ссоры. Вспоминаешь, сколько раз ты мог просто промолчать – но нет – ты обижал. Иногда до слёз. Вспоминаешь, что не верил в то, что его может не стать. Вспоминаешь, что не верил: когда-нибудь придет такой день, когда на столе, утром, не будет стоять чашки чая, сваренной этим человеком, как обычно. А теперь, некому варить чай по утрам. Его просто нет. Совсем.

Понимаешь, что никто кроме него не знает, какой чай ты любишь и сколько ложек сахара в него ложить. Понимаешь, что можно было бы быть и помягче. Понимаешь, что можно было бы как-то найти компромисс. Понимаешь, насколько дороги тебе минуты, проведенные с этим человеком. Понимаешь, что теперь, единственное, что у тебя осталось от этого человека – его вещи и твои воспоминания о нём. Всё. А его самого – нет. Совсем.

И как обычно уже никогда не будет.

Если бы была хоть маленькая вероятность того, что память возможно стереть по своему желанию. Если бы была вероятность того, что я забуду эти ощущения. Тот день. День его смерти. День, когда я узнал о его смерти. День, когда я увидел, что он – мёртв. День ,когда я видел слёзы дорогих мне людей, хороня другого, близкого мне человека. Если бы мне предложили стереть память. Даже если в таком случае я забуду всю свою жизнь, всё, что у меня было и всё, чего не было. Я бы непременно согласился на это. Без раздумий и колебаний.

Думаю, что мои чувства на следующий день после похорон описаны достаточно точно. Может, даже слишком. С каждым человеком, которого мы знали, умирает частичка нас самих. С этим человеком, умерло достаточно меня для того, чтоб ощущать себя чужим для себя же. Чтоб сомневаться: «Неужели я никогда больше не стану прежним?». А потом, меня душит боль. И ответ приходит сам: «Никогда». Человека меняет не любовь, как говорят придуманные люди из кино и книжек. Человека меняет боль.
А потом, такая сильная боль, что воспоминания, которые старался забыть. Те, которые остались с того дня, когда тебя еще узнавали. С того дня, когда тебя узнали в последний раз. Когда ты в последний раз, душа в себе желание разрыдаться перед этим человеком, улыбаешься и рассказываешь о том, что вы обязательно поедете следующим летом. И ты уже знаешь, что этого лета не будет для человека, который внимательно слушает тебя и поддерживает разговор. А потом, становится очень-очень больно и твой голос срывается. На слове «завтра». Для того, чтоб не показать слёз, чтоб не впасть в истерику прям перед этим человеком, ты берёшь его за руку.

- Я умираю?

Да. Быстрее, чем ожидалось.

- Нет! Что за чушь берёшь в голову?!

Собрал остатки всего, что только могло быть на тот момент. Остатки прежнего себя. И делаю вид, что говорю правду. Делаю вид, будто всё будет «как обычно». Создаю иллюзию будущего.
В ответ на меня пристально смотрят. Всматриваются в мои глаза. Потом отводят взгляд в сторону. Снова смотрят мне в глаза. Но что-то изменилось в этом взгляде. Какая-то пустота, горечь и доброта смешались в одном взгляде. До сих пор не могу понять: что это за взгляд.

- Мы обязательно съездим. Вот выздоровею и поедем – ждать следующего лета не будем. Я обязательно выздоровею. Не волнуйся.

Как же я хочу, чтоб у тебя было хотя бы завтра!..

Улыбаюсь. Больно. Сжимаю руку и говорю:

- По-другому и быть не может. Ты от меня никуда не денешься.

Эти слова встречают внимательным взглядом. А потом, нежностью во взгляде. Обычной нежностью, на которую так скупы окружающие. На которую мы так скупы к окружающим. И я понимаю, что не могу больше сдерживаться. Понимаю и еще кое-что…

- Мне тут позвонить… нужно…

Голос предательски сорвался на хрип. Не могу выдать ни звука. Улыбнулся. Отпустил руку. Вышел в самую дальнюю комнату. Оставляю своего собеседника наедине. Своего пока что живого собеседника.

А потом, у меня начинается истерика. Впервые за 8 лет. Нет, не потому что умирает близкий мне человек. Точнее, не только поэтому. Не потому, что солгал о том, что у меня дела просто зашибезно. На самом деле: все плохо, хреновей некуда. На самом деле: я все понял. Во время того разговора, 5 минут назад. Надежду на завтрашний день дарил не я. Надежду подарили мне. Этот человек. Этот умирающий человек смог сделать так, чтоб я поверил. Как же я хочу, чтоб он прожил еще один день! Весь разговор прокручивается в голове сам по себе. Потом комок в горле душит. И хочется кричать. И ты говоришь, что нужно позвонить. Уже хрипишь. Выходишь из комнаты. Плачешь. Вспоминаешь последние пять минут. И тебя охватывает самая сильна боль, сильнее которой тебе не приходилось испытывать. Такая, что ты уже не плачешь. Такая, что ты не замечаешь, что в комнату зашёл еще кто-то. Такая, что сложно дышать. И никуда не уходит.

Совсем.

С того момента, моя жизнь – это сплошной дождь.

* * *

Когда этот человек умер, в доме наступила тишина. Не такая, которую мы можем слышать на школьной контрольной или когда просыпаемся в пустой квартире. А такая, которая парализует тебя. Она превращает воздух в кисель, которым пытаешься дышать. Она превращает тебя в храм собственных раздумий. Она делает из тебя исповедника и исповедующегося. А потом, она превращает твои чувства в глину. Лепит из них воспоминания, в качестве узора записаны твои мысли. Обжигает огнём, в роли которого выступает боль и неумелые, неуклюжие утешения окружающих. А потом, она дарит тебе самую уродливую фигуру, с которой ты никогда не расстанешься – воспоминания об этом дне. Но главное, что она даёт понять: нужно было ценить то, что есть. Нужно ценить и любить тех, кто пока еще жив. Теперь -  ненавижу любую тишину. Я боюсь тишины.

Никому не нужно об этом знать. Мои чувства и эмоции никому неинтересны. Кроме меня. Просто потому, что это мои эмоции. Мои проблемы. Если я не даю знать окружающим о своих проблемах и чувствах, значит, я имею полное право не вникать в чужие проблемы и эмоции. Как бы социальный контракт. Что ели окружающие интересуются моими делами? У меня всё хорошо. Всегда. Иногда, могу поделиться кусочком своей «приватной» жизни с лучшим другом, которого вижу пару раз в месяц. Меня устраивает данная ситуация. Ведь если кто-то интересуется моим личным – значит это ему зачем-то нужно. Вопросы такого рода не из области «для приличия». Когда спрашивают о подобном – есть корыстный мотив. Практически уверен, что не один. Знаю: один точно есть.

* * *

Никто не знает. Никто из моих друзей не знает о том, как на самом деле прошли мои летние каникулы. Моя девушка(та тот момент) думала, что я болею. Никто не знает и о том, что я почти всё время думаю о смерти. О своей смерти. Никто не знает о том, что по субботам я просто сижу на крыше, бесцельно, и лишь иногда фотографирую пейзаж. Никто не знает о том, что у меня никакая не математика по пятницам – просто иду домой, включаю тяжёлую музыку и сижу, наблюдая за людьми в окне. Я лгал. Я лгу. Я буду лгать насчёт своих чувств. Всем. Для того, чтоб избежать объяснений. Чтоб не сорваться при рассказе правды. Чтоб мне не могли причинить боль. Чтоб верили, что мне не больно. Чтоб я верил в это сам. Чтоб не сойти с ума.

Я изменился. С этого дня, иллюзии навсегда стали моим коньком, моим хобби. И, чем большую правду я хочу скрыть – тем больше говорю ту же правду, но менее… значительную. Для меня. Любви, какой бы сильной она не была, не подвластно изменить человека. Кинематограф и книги лгут. Только боль может менять нас по-настоящему, на самом деле. Сейчас не делаю вид, что говорю правду. Я не лгу.


Глава 4. Сегодня. Вечер.

...Любовь может перерасти в ненависть. Дружба может вылиться во вражду. Страсть может перетечь в безразличие. Обман может оказаться правдой. Путаница может распутаться. Дурь может пройти. Жаль только, что боль - это просто боль.


Еду домой на скейте. Ночные фонари мелькают перед моими глазами. Надо же так легко отделаться! Всего-то одним рисунком! Мне ничего не приписали, никуда не направили. Просто отпустили. Странное чувство овладевает мной. Буд-то случилось что-то необычное, хотя на самом деле всё было просто. Хм… наверное, потому и необычно – потому что просто. В современном мире почти не осталось понятия «простого». Теперь, сложное считается обыденным. Сложные логические цепочки реклам, несущие одну и туже навязчивую идею «Тебе нужно это. Купи это». Сложные этические манипуляции в коллективе и междуличностных отношениях. Сложные суждения окружающих о том, как суров современный мир и как хорошо было когда-то-тогда-незнамо-когда.

Люди сами усложняют себе жизнь, а потом жалуются на то, что сделали для себя сами. На то, что придумали для себя сами. На то, что сделали с собой сами. Но, вне зависимости от того, что именно усложнил себе человек, все они, люди, замыкаются. Становятся одинокими островами, которые плавают в очереди магазина, стоят на остановках, или просто плывут безликим потоком на работу/с работы в час пик. Ни к одному из этих «островов» нельзя подойти в, скажем, магазине с узкой специализацией товара, и начать разговор об этой специализации, например, продуктовый. Просто невозможно. В лучшем случае – от меня отморозятся, сделают вид, что это я не им говорю. И так везде и всегда. Люди боятся общаться с другими. А потом жалуются на одиночество. Жалуются на безжалостных окружающих к старушке, которая просит купить ей молока или чего-то еще в этом роде. Она отдаст деньги. Просто ей сложно спускаться-подниматься по ступенькам. Потому просит. Всё. Никакого подвоха нет. И всем жалко таких старушек. И у всех (ну, у большинства) ёкает сердце, когда старушка начинает тихо плакать. И все, проходя мимо, думают примерно такое:«Сволочи. Не могут помочь пожилому человеку. До чего же докатились!». Некоторые, может, вспоминают своих мам, бабушек, старших сестёр. И… проходят мимо. Если человек не будет особо чем-то занят ,то скорее всего, он будет думать о чём-то, что связано с трудностями старости. Потом придет домой или в куда-там-ещё и начнёт тираду об «ужасных временах», они обычно еще рассуждают в слух о том, что «старикам сложно жить» или о чём-то в этом роде. Лучше бы эти люди, эти «острова одиночества», рассуждали на тему «чем я лучше?». Можно бы даже не вслух.

Они думают, что общение с другими может быть опасно. От части, это так, но сомневаюсь, что разговор о приготовлении свёклы в супермаркете с 19-летним юношей может привести к помешательству или летальному исходу. Я же не свёкольный маньяк, мне просто интересно как свёклу готовят. И так всегда и везде. Но, неудобство не в этом. Точнее, в этом – в меньшей мере. Дело в том, что люди думают, что разговор с кем-то может быть опасен (враждебен, неудачен и т.д.). Они думают, что беспомощная старушка окажется беспощадной аферисткой. Они думают, что с ними заводят разговоры только для того, чтоб усыпить их бдительность. Они думают, что мир полон … ну, тут вообще, два варианта: одни думают, что мир полон злодеев и всем полный 3.13здец, а другие думают, что в нем есть  безграничное добро, которое есть везде или где-то в облаках .Они думают, что они одиноки. Иногда такое чувство, будто они только и ДУМАЮТ, что думают.

Пока размышлял, приехал к дому. Настроение, нужно сказать, отличное. Так выкрутиться! Просто зашибись! Лифт… Не, ну лучше бы сэкономили на лампочках в подъезде, да лифт починили. Ну и ладно. Не пристёгивая скейт к рюкзаку, бегом поднимаюсь по лестнице. Всего-то на пятый этаж. Вот будет что рассказать! Впопыхах открываю дверь.

- Прикинь, такое случилось! Ты не представля…

Вспоминаю, что обращаюсь в пустоту. Что меня никто не ждёт. Уже. Стало по-прежнему гадко. Хорошего настроения как и не было. Ненавижу такие моменты, когда забываю о том, что всё по-другому. Иначе.

Ставлю скейт в угол. Кидаю рюкзак недалеко от него. Небрежно снимаю обувь, не складывая её прилежным образом, плетусь на кухню. Залажу в холодильник в поисках съедобной еды. Поиски обвенчались успехом – сегодня, у Тохи будет ужин. Дело в том, что меня, все-таки кое-кто ждёт. Это мой кот – некое большое волосатое тело с длинным пушистым хвостом. Ярко-рыжего цвета. Еще у него есть длинные усы и брови, которыми, как мне кажется, он передает свои, кошачьи, эмоции. И большие жёлтые глаза. Как раз этими, только сонными, внимательно смотрит на меня со стула. Кошак любит спать на стуле, который ближе к батареи. Это его стул. Не гласно, конечно, но стул всё равно принадлежит коту.
Насыпаю вчерашний суп в кошачью тарелку.

- Тоха, ужин.

Он, не дожидаясь особого приглашения в форме пинка, спрыгивает со стула и начинает трапезу.

А я ставлю чайник на плиту и жду свистка.

Вот так как-то… как-то… «никак» - не совсем то слово, но оно единственное, которым я могу описать ситуацию. Всё – никак. Одна большая жирная никак.

Машинально, рука потянулась к рычажку соседней, от включенной конфорки. Повернула его на всю мощь. Огонь на зажженной через несколько секунд стал ярче. А что, если я сделаю так с оставшимися, предварительно затушив огонь? Природный газ с примесью пропана  - для запаха*. Чтоб безопаснее. Потом, начнёт вонять. А если начать дышать полной грудью, то, может, быстрее полонит сон. Засыпание, как никогда, будет приятным – газ имеет наркотические свойства, как и бензин. Сон. Смерть. Отравление газом. Ну, это, конечно, возможно. Только завоняю всю лестничную площадку и не факт, что служба приедет уже ПОСЛЕ того, как удастся умереть. В лучшем случае меня просто откачают и направят в психбольницу. В худшем – попаду в реанимацию, а после выписки получу направление в психбольницу. Всё равно в психушку попаду. Ну, от туда-то, выпустят… Должны, по идее. А вот сама смерть такого рода немного… немного скучная, что ли. Ведь всё, чего нужно – дождаться, пока твой организм насытится этим веществом. А потом просто умереть от перенасыщения. Это, конечно в идеале, как в кино. Никто не знает, как индивидуальный организм отреагирует на газ. Ведь кроме дезориентации в пространстве, может начать тошнить. А мне не хочется помирать в собственных блева4ках. Тем более, что ими можно просто захлебнуться, как какая-то актриса 70х. Только она пыталась отравиться запив горсть таблеток дорогим виски. Нет. Травиться я не хочу. Пусть даже недорогим газом.

Я, конечно, не хочу умереть красиво или еще чего-то в этом роде. Ну, хотя бы потому, что умереть красиво невозможно – смерть всегда уродлива. Но так, чтобы доставить окружающим как можно меньше хлопот. Чтобы оставить о своей смерти как можно меньше воспоминаний. Не хочу, чтоб кто-то, как и я, убил себя, пытаясь забыть пережитое. Точнее, поняв, что забыть пережитое он вряд ли сможет. Может, это будут соседи, друзья, однокурсники или просто люди, чьих имён и лиц я уже не помню. Воспоминания, память…
Газ! Быстро вырубаю оба рычажка. Открываю форточку и включаю вытяжку. Подождав 10 минут, снова включаю конфорку, только уже на маленьком огне – пусть дольше вода кипеть будет, чем дом подорву.

Так вот, о чём я там думал…

Чёрт, так хорошо думал на эту тему, что решил записать. И забыл… Нужно найти. Приволакиваю рюкзак на кухню, достаю оттуда «книгу меня». Листаю. Странно… В её начале, веду что-то вроде ежедневника, только мини. Ну, два дня на одну страницу. Там расписания лент и дела, которые должен сделать. С прошлого месяца, когда была начата книга, здесь одни расписания лент. Лишь иногда их разбавляют записи о «чаевании» с соседкой сверху. Но она меня сейчас не особо волнует – нужно найти свои мысли. Ага. Нашёл: «Нет ничего больнее воспоминаний. От них нам никуда не скрыться, их не избежать – они не с нами – они в нас. Каждого из нас можно назвать человеком со своей драмой, пережившим ужасы, прикасавшегося к счастью. Просто потому, что помним эти моменты. У каждого они свои. Но каждый носит их с собой, в себе, куда бы ни пошёл. Иногда, мы передаём, рассказываем то, что помним. Обычно, мы говорим о происходящем, о факте наличия каких-либо событий. Но тем, что действительно нас затронуло, делимся только с самыми близкими людьми или своими дневниками. Больше об этом никто не должен знать. Ведь мы то, что мы помним. Мы – это наша память. Наши воспоминания».

Мда. Иногда, кажется, что хорошо излагаю свои мысли. Может, в писатели пойти? Хотя, сомневаюсь что, мне суждено быть писателем, но вот ВПИСАТЕЛЕМ... Буду вписывать куски мыслей куда попало. А что? Нужно будет подумать об этом на досуге. Листаю свою книжку дальше. Там всё. И мысли. И куски происходящих со смой событий. И рисунки. Возвращаюсь к «ежедневнику», листаю до сегодняшнего дня. Делаю пометку «был в милиции». Что? Как?! Как я мог забыть? Сегодня же смотрим фильм с соседкой! У меня… истерично ищу часы взглядом. Должны бы быть на столе. Смотрю на пол. Часы нашёл. Но толку никакого – явно разбиты, что видно по двум частям, которые некогда были ОДНИМИ часами, которые явно разбил один кот Тоха. Лезу в карман за телефоном, и не успеваю отключить блокировку клавы - раздался дверной звонок.

Ну, теперь зато знаю, сколько времени до прихода соседки – нуль.
Быстро подрываюсь, бегу в прихожую. Нет, нужно посмотреть в зал, чтоб чисто было. Заглянул. Лучше бы заглянул туда сразу после прихода. Так как времени на разложение вещей на свои места у меня нет, сбрасываю шмотки, учебники и прочий хлам на одеяло (зачем складывать постель утром? Зато удобно убирать перед приходом гостей). Сворачиваю последнее и запихиваю в шкаф. К нему отправляется подушка и комок-простыня. И…

 Второй звонок в дверь.

- Иду! – пытаюсь докричаться до неё из шкафа.
Уложил-разпихал всё так, чтоб шкаф закрылся. И… Да! Фокус удался! Шкаф закрыт. Вот бы еще диван успеть сложить… Слышу звонок тлф. Явно соседка.

Бегу открывать дверь.

- Привет. Извини, что долго.

- Привет. Ничего страшного.

Как всегда, сложно определить, какие эмоции она испытывает. Иногда, такое чувство, будто она и знает только «напряг» и «не напряг». Сейчас, вроде «не напряг». И хорошо.

- Проходи на кухню. Вода как раз должна закипеть.

Как же хорошо, что поставил на мелкий огонь! Как бы не забыл про сегодня… Меня может выдать отсутствие печенек и попкорна.

Главное бы запах газа не учуяла. Хотя, как по мне, он уже весь успел выветриться через форточку.

- Как прошёл день? – спросила она, после чего взяла кота на руки. Тоха начал громко петь свои кошачьи песни. Он вообще предатель – у меня мурлычет только тогда, когда кормлю его любимой, докторской, колбасой, а у неё всегда. Даже когда она просто сидит с ним в одной комнате. В такие моменты, мне кажется, будто и у неё повышается настроение от этих тарахтящее-гудящих звуков, издаваемых моим котом. Она, вообще, немного странная, но с ней чувствую себя… уютно, что ли. «Без напряга», короче.

- Было много чего… - заглядываю по кухонным шкафчикам, в надежде на то, что где-то будет какая-то печенина или попкорнина. Одновременно рассказываю о происшествии в милиции. Нет. Мои надежды не оправдали себя. Придется идти в магазин. Но сначала её нужно чем-то занять:

- Чай, кофе, вода с сахаром?
- Ммм…

- Ну, есть еще вода из-под крана. Свеженькая! – добавил я, не дожидаясь её ответа.

Она улыбнулась. До чего же нравится смотреть на то, как она улыбается. Что-то в этом есть.

- То же, что и тебе. Мне всё равно.

Делаю кофе. Иду в зал складывать диван.

- Мне тут нужно сбегать… сейчас вернусь, - говорю из зала в надежде на то, что она услышит «сейчас вернусь». Натягиваю шузы и куртку. Выбегаю.

Очень надеюсь на то, что она не догадается о том, что я забыл. Я сам не люблю, когда забывают обо мне. Думаю, ей это тоже не по душе.

* * *

Спускаясь по лестнице. Всю дорогу от дома к магазину и от магазина до дома, думаю: кто она мне? Ведь она единственный человек, с которым я общаюсь не систематично, но довольно часто. В данной ситуации – часто. Эта девушка, живущая парой этажей выше и парой годами младше. Переехала недавно, живёт со старшей сестрой. Я бы так и не узнал о её существовании, если бы субботним утром она не вышла курить на крышу. Просто села рядом и начала курить. Потом и меня научила этому. Мда… никогда мне еще не предлагали закурить, не зная моего имени. Просто протянула пачку сигарет и спросила: «Будешь?». Когда ответил, что не умею. Она просто и как-то строго сказала: «Тогда будем учиться». В то утро, я испытал странное чувство, будто мы знакомы больше ста лет. Мы говорили на разные темы. Меня до сих пор забавляют её фирменные слова вроде «напряг», «вмык», «тёти-дяди», или её широко-используемое и ко-всему-прилагаемое ругательство «фак». В ней нет ни грации, ни переигранных ужимок, ни всего такого, чем обладает подавляющее большинство девушек. Иногда мне кажется, что она делает всё, чего хочет и получает от этого удовольствие. Она мне… не знаю кто.

И так, какая она? Девушка с пепельно-русыми, торчащими во все стороны, относительно короткими волосами. Ниже меня на две головы. Носит серые линзы. Хотя, на самом деле, глаза у неё карие. Невысокого роста. Обычно ходит в женских берцах выше колена, на джей-рокерский лад. И юбке, из-под которой белыми воланами выглядывает другая юбка, кажись, подъюбник называется. Поверх юбки, на выпуск, одевает какой-то свитер с длинными рукавами, которые никогда не закатывает, а, наоборот, натягивает на руки. Свитера всегда светлые, в отличии от «низа». Вроде тоже увлекается косплеем. Любит те же фильмы, что и я.

Кто она мне?.. Мы не открывались друг другу. Мало что знаем друг о друге, кроме наших увлечений. Видимся около 3х раз в месяц. А в выходные вместе выгуливаем своих котов. И, пожалуй, всё. Она мне не друг. Мы с ней не встречаемся. Но при всём этом я её вижу чаще, чем кого-либо и меня это не «напрягает». Не знаю, кто она мне. Но без неё я чувствую себя пустым. Без записей о ней, моя «книга меня» превратится в «книгу одиночества». Хотя, это, скорее, и есть «книга моего одиночества», чем меня. Кто она для меня? Наверное, просто клякса в «книге меня», закрывающая слово «одиночество». Она для меня – орудие моего же самообмана?

Как же так?

Если расценивать происходящее с нами, как «летопись нас», то контекст невозможно изменить. Даже если попытаться закрыть ненужное слово пальцем (или чем там еще). Ничего не изменится – просто одно, ненужное, слово будет скрыто. Скрыто от большинства – не от себя. Иначе, это уже самообман. Нет ничего горше, чем самообман. Нет ничего приятнее, чем самообман. Нет ничего лестнее, чем самообман. Нет ничего бессмысленнее, чем самообман. Значит, нет смысла закрывать ненужные слова и значения в «летописи себя». Но, почему мы иногда так поступаем? Почему так поступают окружающие? Почему иногда советуют так поступить? Смысл этого - в чем? В том, чтоб найти подходящий синоним. В том, чтоб дописать концовку, которая была бы по душе. В том, чтоб хотя бы попытаться что-либо изменить. Изменить в «летописи себя». Изменить свою жизнь. Изменить своё отношению к происходящему. Изменить своё отношение к прошедшему и случившемуся с нами. Смысл в том, чтоб изменить себя. В том, чтоб стать другим. Лучше. Хитрость заключается в том, чтоб найти ТАКОЙ синоним, который удовлетворял значение слова «изменить» не только для нас, но и для окружающего мира. Или кляксу. И синоним не нужен.

Зачем?

Чтоб увеличить возможную вероятность наличия приятных воспоминаний в будущем. В завтра. В-через-час. В-через-миг. Возможно, в этом состоит смысл нашей жизни. Возможно, это ответ на вопросы: «Зачем?», «Для чего?». Возможно, это ответ на главную загадку: «Как стать счастливым?». Возможно, это УНИВЕРСАЛЬНЫЙ ответ на эти вопросы. Т.Е.: для каждого. Т.Е.: и для меня тоже. Т.Е.: у  меня еще есть надежда на то, что боль пройдёт. На то, что, всё-таки, я буду счастлив. На то, что не убью себя. То есть: я могу захотеть жить дальше.
«Наверное», «Может быть», «Возможно»  - ничего не говорит о постоянстве. Ничего не говорит о том, что это действительно  будет . Ничего не говорит о вышеописанном, как о действии, которое обязательно должно случиться. Как о действии, которое(хотя бы) «нормально» и «обыденно». О действии, о котором говорят также, как о первой влюблённости, о смерти, о жизни, о чайных пакетиках или специальных урнах для стекла – как о чем-то обыденном. Не говорят о счастье, как о неотъемлемой части повседневной жизни. О нём принято говорить как о чем-то праздничном, необычном. Ненормальном. Значит, среди говоривших подобное нет(или почти нет) счастливых людей. Значит, обществу неизвестно и/или не изобретено УНИВЕРСАЛЬНОЕ (гуманное и законное) средство счастья.

Следовательно, ответы, найденные мной, являются ответами только для меня. Следовательно, они не универсальны. Следовательно, я не могу посоветовать кому-то тоже самое. Значит, я не могу никого сделать счастливым или помочь кому-то в этом. Никого, кроме себя.  У меня и правда нет никого кроме меня. Скорее всего, меня можно назвать одиноким человеком – есть только я и мой кот. Но, как бы там ни было, я все равно хочу кому-то помочь. Хочу чувствовать себя нужным. Хочу, чтоб кто-то, разумнее моего кота, нуждался во мне.

Тогда, по моей версии «осчастливливания меня» увеличится вероятная возможность наличия приятных воспоминаний в будущем. Лишь при помощи обмана меня мной. Знаю, что контекст «меня» никогда уже не изменить. Да и есть ли в этом смысл? Прошлое – он на то и прошлое, что прошло. Ушло куда-то, откуда уже вряд ли вернётся. И, может быть, если начну жить дальше – если просто начну жить чем-то, кроме воспоминаний – может быть, я смогу себя назвать счастливым человеком. Стать счастливым мной. И тогда, название уже не нужно. Нужно только счастье.

«Может быть»
«Наверное»

Надеюсь на это.


* * *

Она уже допивала чай ,когда я пришёл. Что ж, либо я слишком медленно шёл, либо она слишком быстро пила чай. Который к этому времени успел остыть. Счёт явно не в мою пользу.

- Такое чувство, будто ты не только пёк печенье, но и искал помещение, в котором это можно сделать.

- Ну… прости. Просто я забыл о том, что ты должна прийти. И Пытался исправиться ситуацию и… много чего вообще…

Решил сказать правду. Может, и не лучший выход из всех ситуаций, но придумывать ложь явно глупо – всё и без того стало понятно.
 
- Почему тогда сразу не сказал?

В ответ я мог лишь пожать плечами. Что и сделал. Странно, как же сложно становится смотреть в глаза, когда признаёшь свою вину. Пусть даже в собственной лжи кому-то, кто для тебя, по идее, ты и сам не знаешь кто.

Она ничего не ответила. И, когда я на неё поднял глаза в ожидании ответа, она вдруг сказала:

- Что будем смотреть на этот раз?

- Не знаю, теперь твоя очередь выбирать.

- Что ж… Тогда я пойду выбирать, а ты делай попкорн.

Мне ничего не оставалось делать, как последовать её указу. Всё-таки я провинился, и, что хуже того – чувствую себя виноватым.
Когда зашёл с миской попкорна и стаканами для колы, на экране высветилось несколько фильмов. Это была серия «Лики смерти». Я видел их сотни раз, но в последнее время, мне не хотелось смотреть документальный фильм, снятый патологоанатомом на любительскую камеру. Он заработал много денег на этих фильмах ужасов – их не продают детям, младше 18. Ужасами их можно назвать не только потому, что в этих историях рассказывается-показывается реальная сторона смерти и то, что остаётся от человека после неё. Я называю эти фильмы ужасами просто потому, что они не лгут. Истории реальны. Что и есть самое жуткое, когда смотришь подобные фильмы. Нет ничего страшнее и ужаснее, чем реальность. Хотя бы просто потому, что нельзя себе сказать «Бред. Сценаристы обкурились».

- Почему выбрала именно их?

- Не знаю, просто надоели комедии и фантастика. А мелодрам мне чего-то не хочется.

- Хмм… тогда включай.

Я устроился на диване поудобней и поставил миску попкорна на диван. Между нами. Я так обычно делаю, но в последнее время, сам не знаю почему, меня это смущает… нет не то чтоб смущает… не знаю, как сказать одним словом, но это вызывает у меня смешанные эмоции. Она включила первую часть. Эта единственная, которая переведена русским языком. Все остальные – на английском. Но мы хорошо знаем оба языка. И смотреть нам ничего не мешает. Всю ночь – завтра же воскресенье. Можно отоспаться.

* * *

Попкорн уже закончился. На второй части. Пусть фильм и мерзок, но это же не значит, что аппетит обязательно должен пропасть. Отнёс миску на кухню. Когда пришёл, она сидела на том месте, где была миска. Я сел рядом. Оба залезли на диван с ногами. Неплохо. Однако.

* * *

Начали смотреть 3ю часть. Она попросила что-то, чем можно бы укрыться. Плед. 
* * *

В начале третьей части, есть момент, который мне не очень нравится смотреть – кремация. Дело в том, что камера находится внутри. Бггг… Не для моей психики. Обычно, перематываю этот момент. Но не сегодня.

Глаза просто некуда деть, а еще в печи не зажгли огонь.
Под пледом нахожу её руку. Сжал.

Огонь включен.  Мёртвый человек начинает гореть.

Смотрю на неё. Понимаю, что она тоже смотрит на меня. В глаза. И, как-то сам даже не понял, что начал делать, потянулся к ней. Её губам.  Поцеловал. Ласково, нежно, не спеша. Просто. Мне не нужно большего. Хочу просто вот так, просто, целовать её. Бывали моменты, когда готов хлопнуть кулаком по столу и сказать «Хочу всё и сразу». Если не получу – все равно заберу. И плевать, чего бы мне это стоило. Но сейчас, не такой момент. Другой. Я просто хочу наслаждаться. Тем, что есть сейчас. Таем, что есть сегодня. И мне плевать на то, что было со-мной-с-ней когда то. Мне плевать на то, что будет дальше. Со-мной-с-ней. Я просто делаю то, что мне нравится. И не жалею. Ни о чем.
И уже нет дела, до того, мёртвого, сгорающего в пламени человека на экране телевизора.

* * *

       Что-то  вроде  послесловия
  Есть вещи, которые можно разделить. А есть такие, которые при всем желании не разделишь – они такие, какими есть. Целостные, полные, собранные. И есть жизнь, которую весьма сложно определить к одному из вышеописанных понятий. Нет. Не «жизнь», как всеобщее понятие самого факта деятельности биологического организма. Не как слово.

Как процесс.

Когда мысли лезут в голову и ты не можешь лечь спать. Когда играешь на гитаре новую мелодию, и – наконец-то – она получилась! Когда едешь с родителями в машине. Ветер дует прямо в лицо, но тебе это не мешает – ты, хоть и на заднем сидении, но «посерединке» и тебе видно дорогу. Вы едете. Куда-то далеко. А еще вы о чём-то разговариваете – но ты уже не помнишь о чем. Когда целуешься с тем человеком, в которого влюблён. Когда гладишь свою кошку/собаку/хомяка/ чего-еще-там. Когда видишь, как умирают дорогие тебе люди – медленно и тихо – словно догорает свеча. Даже когда пьешь чай или выносишь мусор. Плачешь. Смеёшься. Занимаешься любовью. Когда всё кажется таким настоящим.

Всё это – жизнь. Не важно какая: хорошая или не очень. По большому счёту, наша жизнь – это поступки и переживания за какой-то определённый промежуток времени. Они принадлежат нам и тем, кто важен для нас. И не только. Она может принадлежать еще и предмету, дому, городу, человечеству. Жизнь имеет разных обладателей. Хозяев. В соответствии с этим – есть и разные соизмерения . Например, девяносто лет для продолжительности человеческой жизни – это много. Но для человечества – пшик. Это даже меньше, чем параграф учебника по истории.
Любая жизнь имеет качества. Их невозможно сосчитать –  у каждого своё определение этих качеств. Но все их можно свести к одному. Либо нравится, либо – нет.

Когда сидишь на заднем сидении машины. Все окна открыты из-за сломанного кондиционера и ветер дует в лицо. Превращает в птичье гнездо твою причёску. Дует в нос – прямо в ноздри – так, что сложно вдыхать. Папа за рулём, а мама ищет подходящую радиостанцию. Как раз, в этот момент самое время сказать себе «Это моя жизнь». И, тогда, ты запомнишь этот момент. Эти ощущения. Миг.

Будет лучше, если повторять эту фразу как можно чаще. Когда всем коллективом идёте «паровозиком» по набережной. Глубокая осень, все замёрзли, но есть то, что важнее удовлетворения собственных потребностей. И это что-то сложно назвать одним словом. Когда смотришь в глаза дорого тебе человека и понимаешь, что этот раз – последний.  Когда н можешь уснуть. Когда чему-то учишься. Когда ссоришься. Когда миришься. Когда гладишь что-то волосатое. Когда…  Всегда. Ведь только тогда, сможешь не только запомнить, но и осознать, что это всё – твоя жизнь.

По большому счёту, смысл нашей жизни состоит в том, чтоб создать приятное воспоминание. Чтоб «сегодня» превратилось во «вчера». Стараемся сделать нынешнее лучше прошлого, при этом, создавая приятное прошлое. Мы заглядываем в будущее и пытаемся его изменить лишь для того, чтоб создать более удобную обстановку для того, чтоб впоминать о том, как было раньше. Вот и всё. Весь процесс, который мы проделываем, который продолжаем лишь ради воспоминаний. Фотографий-консервантов-прошлого. Мы пытаемся стать лучше. Делаем кому-то сюрпризы. Кого-то любим. Кому-то гадим. Целуемся. Гладим волосатых котов и собак. По большому счёту, нашу жизнь можно представить как библиотеку воспоминаний. Слад пережитого нами прошлого. Процесс консервации нынешнего в наших головах. В нас самих.

А потом, приходит момент, когда склад пережитого прошлого полон. И банок для консервирования попросту нет. Тогда приходит час Х. Время логического завершения. Смерти. О… её причины могут быть такими же различными, как и она сама. Их настолько много, что всем пяти частям «Ликов смерти» не рассказать полностью. Например, про моральную там ничего нет, но все знают – мы можем измениться настолько, что новое «Я» сожрёт предыдущее. Зато там есть о причинах. От обычных вроде удушья, до странных вроде боли. Да. От физической боли можно умереть – организм выделяет слишком много гормонов, сердце начинает биться чаще и, случается, что она просто не в силах выдержать такой ритм. Просто человеческий организм не может длительное время пребывать в длительном состоянии.  Человек погибает от боли. От нестерпимой боли.

Есть , конечно, и душевная боль. Она в силах изменить  нас, нашу сущность. Наше «я».  И она тоже – наша жизнь. Неотъемлемая её часть. Хорошо бывает только в рекламных буклетах какой-то секты и в советских фильмах. Говорят, что моральная боль может убить.  Всё почти так. Умирают от удушья, от потери крови, от жидкости в лёгких. Но не от одиночества или скорби. Даже если допустить, что человек может умереть от чувства, то чувство не является убийцей – оно его провокатор. Подталкивает на поступки, обращенные против себя. Чтоб умереть. Не ради смерти. Ради спасения. Чтоб сбежать. Сбежать от чувства. Вот, какой-то такой, замкнутый круг.

Невозможно умереть от какого-либо чувства. Причина смерти, как и всего, что происходит вокруг, - поступки. События, которые подтолкнули нас на поступки и события, что развиваются как результат совершённого поступка.  Снова замкнутый круг. Цикл.
А есть и агония. Такой жизненно-важный этап перед тем, как «склад» закроется. Она определяет лёгкость смерти. Её, агонию, определяет жизнь. Наши поступки или поступки окружающих. Но завершение одно – смерть.

Точно также с моральной. С сегодняшнего дня, я определённо изменился. Определённо умер. Определённо родился заново. Может быть, даже стал счастливым.



*Природный газ не имеет запаха.