Перья. Из нас

NC-13

Том так больно вцепился в мою руку, что наверняка останется синяк. Трясет меня... Толкает в плечо... Мне прилетает несколько пощечин. Скотина.
Слышу твой голос. Наверно. Нет, точно уверен, это точно ты оттаскиваешь его от меня и опускаешься на пол, ко мне.
-- Мэтт, ты слышишь меня? Эй, открой глаза, пожалуйста...
Ты не орешь на меня. Ты ласково просишь, тем самым давая понять всем остальным, что грубостью они сделают мне только хуже.
Я тяну к тебе руки, не открывая глаз, обнимаю за шею и припадаю губами к твоему виску. Сильно держу тебя возле себя... Хотя, скорее всего, это ты меня держишь, потому что сил у меня не особо много...
-- Ховард, какого черта он такой пьяный?! -- это брызжет слюной разъяренный Кирк. -- Где он успел так надраться? На сцену через пятнадцать минут, а он на ногах не стоит!
-- Не знаю, Том, не знаю… -- похоже, ты не злишься. И, понимая это, я пытаюсь придвинуться к тебе еще ближе, чтобы обхватить ногами, но ты не очень-то разделяешь мои желания.
-- Приводи эту мартышку в чувства! Немедленно! -- не унимается наш менеджер.
-- Да что я могу сделать? Его не отрезвить до выхода на сцену, отменяй все к чертям! -- пытаешься поднять меня с пола и усадить на диван.
Тишина на несколько секунд. Вот и хорошо. Но...не долго.
Хотел бы я видеть лицо Тома в этот момент... Забавное, наверное...
-- Когда эта пьянь сможет членораздельно говорить, я ему так мозги промою! Урод...
Дверь хлопнула.
Ты все еще со мной, рядом. Обнимаешь. Только тебе я нужен...
-- Они все меня ненавидят… -- вытекает из меня.
Вздыхаешь и гладишь по волосам.
Последнее воспоминание того дня, это твой шепот:
-- Какой же ты у меня засранец, Бэллз...
*
-- Давай запишем песню задом наперед! – с энтузиазмом говоришь ты, когда мы уже подошли к самому берегу.
Я кладу тебе руку на лоб, будто проверяя температуру:
-- У тебя мозги случайно задом наперед не встали?
-- Да нее!.. – отмахиваешься ты и настаиваешь. – Надо попробовать!
-- Как это «задом наперед»? – искренне не понимаю я, разуваясь и закатывая джинсы.
-- Я спою песню задом наперед! Слова наоборот, понимаешь? А потом мы так же запишем инструменты. Потом все соединим и перевернем. Как думаешь, что получится? – ты тоже заголяешь ноги и теперь прыгаешь рядом, шлепая по воде ступнями и брызгая водой.
-- Что за бред, Бэллз? – вздыхаю я. – Тебе что, обычной музыки мало? Давай еще извлечем звук из бензопилы и тоже запишем!
-- Мало! И ты зря смеешься! Это очень ценные идеи – писать звуки окружающего тебя мира. – пристраиваешь зад на поваленное в воду дерево и будто про себя бубнишь, -- Но мне больше интересна электроника. Вот где бесконечность возможностей!..
Ты даже не замечаешь, что я уже отошел от тебя на несколько шагов и высматриваю что-то под ногами. Потом вскакиваешь и, разбрызгивая вокруг себя воду, подбегаешь:
-- Что ты там увидел, Дом?
Пытаешься всмотреться в воду, следуя за моим задумчивым взглядом.
-- Да вот думаю… -- серьезно говорю я.
-- О чем? О бензопиле? – тебя распирает любопытство и надежда, что я увлекся твоим бредом.
-- …думаю… Давно я не намыливал тебе шею! – неожиданно и резко бросаюсь на тебя со смехом и валю в воду.
Ты визжишь поросенком и мгновенно весь намокаешь.
Мы барахтаемся возле самого берега, как разыгравшиеся щенки. Безусловно, ты тут же принимаешься стягивать с меня майку. Но я щекочу твои ребра, чем мешаю тебе проделать задуманное и вызываю у тебя приступ душераздирающего хохота.
Отлепившись, наконец, от меня, ты отползаешь, отплевываясь водой.
Я вытираю капли с глаз и вижу, что твои брюки стали колом в промежности.
Ты неисправим…
*
--...и он был такой огромный, этот космический корабль. Но для меня не представлялось никакой угрозы, я просто стоял, как вкопанный, и смотрел, как в небе...
--...зря мы вчера этот документальный фильм на ночь посмотрели.
--...потом оглядываясь по сторонам, я звал тебя, Дом! Ты должен был тоже это увидеть, со мной! Но я был один...
Так радостно я начал рассказывать тебе свой сон, а закончил в миноре. И если бы ты не положил ладонь мне на шею, я бы, наверное, полдня размышлял и бесполезно анализировал игры своего разума.
Ты поглаживал и чуть надавливал пальцами на шейные позвонки, отчего я расплылся в довольной улыбке и блаженно прикрыл глаза.
-- Нам выезжать надо через час, особо-то не расслабляйся. -- хихикнув, проговорил ты.
-- Не хочу никуда. -- честно признаюсь, чем немало тебя удивляю.
-- Ты чего это? Сам же ликовал, говорил, что тебе осточертел Лондон.
-- Я был не в себе.
-- Что частенько.
Проводишь ладонью по спине, и я выдыхаю:
-- Поцелуй меня.
Тянешь за плечи, на себя, держишь за подбородок и целуешь, как про запас. Словно, в самолете мы будем сидеть в разных концах салона. Как будто не будет возможности незаметно запустить руку мне под футболку, горячо шептать мне на ухо...
Все будет как обычно. Как надо.
А мне уже пора привыкнуть к таким твоим поцелуям, влажным и несдержанным, на которые я так охотно отвечаю.
*
Бегу на крик.
По коридору к нашему номеру.
Проклятая дыра! Со скрипучими полами, огромными щелями в оконных рамах, неработающим лифтом… Первый в жизни выезд.
Влетаю в комнату и ужасаюсь: гардины со старомодными занавесками сломаны, телевизор вот-вот упадет с раскачивающегося кронштейна, абажур торшера разбит… И ты – в ужасе орешь, чуть не подпрыгивая посреди развороченной кровати.
-- Бэллз!.. – подбегаю к тебе, но ты даже не видишь меня.
Хватаю в охапку и стягиваю на пол:
-- Что случилось?.. Не ори, ради бога! Мэтт, твою мать!..
Несильно шлепаю тебя по щеке, и ты перестаешь вопить.
-- Что произошло? Чего ты взбесился?
Зажимаю тебя в кольце рук и немного приподнимаю.
Тебя трясет, губы бледны, глаза уперлись куда-то в угол. Смотрю туда же, но ничего не вижу.
-- Ты что, чертей начал видеть? – уже откровенно злюсь.
-- Дом… -- бормочешь в ступоре. – Дом…там…
-- Что там? Ну, что там?! Призрак Джимми Хендрикса?
-- Там…паук! – с взвизгом выдаешь ты, наконец.
Отпускаю тебя, и ты с грохотом падаешь обратно на пол.
-- Что ж ты за идиот такой на мою голову! – теперь ору я. – Какого хрена ты тут все разгромил?! Из-за обыкновенного паука?
-- Ты не понимаешь… Ты не понимаешь!.. – что-то там ноешь ты, сидя на полу и задрав на меня голову.
Беру твой ботинок и иду в так ужасающий тебя угол, вижу какого-то крохотного жучка, удар – и на пожелтевших старых обоях остается след раздавленного насекомого.
-- Все! Я его убил. Доволен? – подхожу к тебе и развожу руками.
-- Домми!.. – ты готов  молиться на меня.
-- А теперь потрудись вывернуть карманы и отдать мне все, что тебе выдали за предстоящее выступление. – протягиваю ладонь и жду.
-- Почему? – удивленно.
-- Потому что на одних твоих соплях этот номер не восстановить! И нас отсюда никто не выпустит без оплаты ремонта!
Ты сопишь и лезешь в карман брюк.
Господи, как же ты дальше жить-то будешь…
*
Хохочешь без остановки и тычешь в меня пальцем, откинувшись на спинку кресла, с которого ты свалился почти сразу, как только вошел в номер и увидел меня, сидящим на полу в каком-то странном положении.
Сперва ты молча стоял и смотрел на меня, потом решился спросить:
-- Чем занят? -- слегка приподнял бровь, -- Разучиваешь новую позочку?
-- Не, я тут узнал, что, оказывается, длина ступни равна длине руки от локтя до запястья. Проверяю.
И тут тишину разрушил твой смех. Я, совершенно не обращая внимания на твою реакцию, продолжил "эксперимент", и когда убедился, что это действительно так, принял задумчивый вид.
Через минуту ты немного успокоился, но к тому моменту уже сполз с кресла и придвинулся ко мне.
-- Ты только подумай... До чего же удивительно человеческое тело... -- я задумчиво опустил взгляд.
Еще раз попытался приложить ногу к руке, на что ты среагировал довольно высоким истерическим коротким криком радости... Было похоже на крик какой-то птицы...
-- Это у всех людей так! Кстати, давай у тебя тоже проверим! Ты убедишься!
-- Неееет.
Ты повалил меня на пол, нависая над самым лицом, а я был загипнотизирован твоими глазами. Мгновенно мы оба стали серьезными. И, откашлявшись, ты понизил голос.
-- Пойдем в паб. А после и проверим...как ты там говорил?... -- ты чуть прищурился, припоминая мои слова. -- Короче, к телу мы еще вернемся.
Улыбаюсь и притягиваю тебя ближе за воротничок рубашки, чтобы поцеловать в приоткрытые губы в знак полного согласия с твоим предложенным на ночь планом. 
*
-- Выходи давай! – стучу я в узенькую дверь.
-- Отвали! – кряхтишь ты в ответ, и я снова слышу, как тебя выворачивает.
Уже около часа, как мы отошли от берега на небольшой яхте. И ровно столько же ты не выходишь из тесного гальюна.
Вот так мы выяснили, что у тебя морская болезнь. Хех!.. Мдаа…
Иду на залитую солнцем палубу, открываю уже вторую бутылку шампанского и пью прямо из горла. Пена лезет вокруг лица и капает сладкими каплями мне на грудь и плечи. Твоя лохматая голова высовывается из люка. Кое-как поднявшись из недр яхты на свет божий, ты отбираешь у меня бутылку и жадно пьешь.
-- Тебе ж еще хуже станет… -- пытаюсь я отговорить тебя «лечить» тошноту алкоголем.
-- Заткнись… -- шипишь ты и валишься на мягкий матрас у самого борта.
Подсаживаюсь к тебе под бок и кладу руку на плечо.
-- Почему ты не хочешь возвратиться? Зачем нам такая прогулка, если ты еле на ногах стоишь. Посмотри на себя – ты уже зеленый.
Но тебя не пронимают мои уговоры.
-- Я сильнее этой чертовой качки! Кстати, шампанское помогает. Пока не тошнит… -- почти шепотом отвечаешь ты.
Бэллз, решивший пойти наперекор стихии и болезни? – Это что-то новенькое…
Вытягиваюсь рядом с твоим обессиленным телом. Я уже успел прогреться на солнце, и моя кожа блестит лосьоном для загара и пышет жаром. Твое же тело настолько бело, что кажется зеленоватым. Прикасаюсь слегка к твоей руке – ты холоден, как мрамор.
-- Ты такой горячий… -- едва шевелится твой язык. – На тебе даже можно приготовить омлет.
Смеюсь, стараясь рассмешить и тебя:
-- Это какие такие яйца ты, паскудник, вознамерился на меня положить?
Трясешься от беззвучного смеха, потом приподнимаешься на локте и снова прикладываешься к горлышку бутылки.
-- Буль-буль-буль-буль… -- подначиваю я тебя.
Прыскаешь смехом и шампанским во все стороны. Мы оба мокрые от искрящихся липких брызг расплющены глупым смехом на матрасе.
-- Ты липкий, как довоенная английская марка! – гогоча, тычешь меня пальцем.
-- Давай конверт! – заливаюсь я, бравируя выставленным вперед мокрым животом.
Ты не находишь ничего умнее, как подставить мне свой зад, обтянутый белыми шортами.
От хохота нас скрючивает опять.
Все-таки шампанское на палящем солнце – это оригинально…
*
-- Матерь божья, Ховард, ты чего это делаешь?!
Я застыл в дверях ванной, видя, как ты стоишь у зеркала и мажешь лицо какой-то дрянью. Повернулся ко мне, задержав руку у лица. Растерялся, что ли? Подхожу ближе, беру со столика открытый тюбик и читаю вслух:
-- Увлажняющий крем для лица... -- я поморщился.
Медленно поднимаю на тебя глаза, но не успеваю ничего сказать. По всему моему виду ты уже смог понять, что сейчас начнутся безжалостные издевки, и поэтому открыл рот раньше меня:
-- Выбирай выражения, иначе и тебя намажу.
В голосе нет угрозы, скорее, наоборот, мы оба уже поняли комичность ситуации и уголки губ поползли вверх.
-- Застукал я тебя, дорогуша...
-- А чего ты вообще пришел? Мой номер, моя ванная. Что хочу, то и делаю.
-- Да так, скучно стало, дай, думаю, зайду...
Наш с тобой диалог продолжается, глядя друг на друга и не двигаясь с места.
-- А ты…это... -- начал я, -- Может еще чего-нибудь от меня скрываешь?
Я начинаю хихикать, ты – вместе со мной.
-- А впрочем, нет. -- обрываю сам себя. -- Я не хочу этого знать. И приведи уже себя в порядок.
-- Так я этим и занимаюсь.
-- Да не в этом смысле!
Через пять минут ты вышел из ванной и присел рядом, на диван, где я открывал бутылку вина.
-- И ничего такого в этом нет. -- чуть слышно говоришь ты.
-- Извини, конечно...ты знаешь, что я люблю тебя... Но я как будто тебя за онанизмом застал... -- признаюсь я. -- Странное ощущение...
-- Ой, да шел бы ты к черту!
Толкаешь меня в бок, и я пытаюсь сменить тему, чтобы поскорее избавиться от этой неловкости.
*
Как я люблю это!
Тихонько.
Неслышно.
Незаметно.
Подкрадываться к тебе, когда ты играешь на рояле!
Это непередаваемое ощущение!
Мы приехали в гости к Робу, который уже не один год пытался зазвать нас к себе. С тех пор, как купил огромное бунгало на побережье. И вот мы, наконец, добрались до него и живем уже почти неделю, купаясь во внимании гостеприимного хозяина.
Я очень хочу пить, а еще в душ, поэтому тороплюсь поскорее добраться к прохладной сени пальм, окружающих веранду бунгало, чтобы для начала укрыться от полуденного солнцепека.
Ты остался дома и не пошел со мной по магазинам. И теперь, поворачивая к воротам, я слышу…
Я слышу, что ты играешь.
Бросаю машину возле тротуара – не хочу, чтоб ты видел, что я вернулся. Шпионом крадусь по газону вдоль клумбы с какими-то тропическими цветами, принагнувшись и петляя. Широкие ставни гостиной распахнуты, колышутся легкие занавески. Я уже вижу тебя. Ты сидишь за роялем спиной к дверям и боком к окнам. Что это за мелодия? Ммм… Похоже на восемнадцатый ноктюрн Шопена. Самое замечательное, что, когда ты играешь, то ничего не замечаешь вокруг. Ты будто куда-то улетаешь вместе со звуками. А еще я заметил, что часто ты играешь с закрытыми глазами. Как такое возможно?..
Подхожу к самым окнам, потом к двери и, старясь не ступать громко, оказываюсь в нескольких шагах от твоей спины. Замираю, прижавшись щекой к массивной стенке напольных часов.
Невозможно не любоваться тобой. В легких серых брюках и льняной майке, босой. Прямая спина. Легкие локти. Я слышу, как ты совсем тихо подпеваешь исполняемой мелодии.
Рядом с твоим пуфом, прямо на полу возле ноги, стоит початая бутылка красного вина и наполовину опорожненный стакан. Это уже ритуал. Я вообще понял для себя, что, если оставить тебя с клавишами и вином, то ты будешь бесконечно играть и пить, пока не прервется на полутоне музыка в твоей уставшей голове и пока не закончится вино. Время суток, голод, природные катаклизмы, апокалипсис – ничего из того, что может прийти в голову, не способно вывести тебя из этого транса до тех пор, пока ты сам не захочешь это сделать.
Не сходя со своего места, опускаюсь на пол и слушаю. Наверное, я тоже погружаюсь в какой-то транс, внимая твоей музыке, попадаю под неизбежный гипноз, из которого не в состоянии выйти самостоятельно. Время перестает существовать, несмотря на то, что огромные часы, к которым я прислонился, доказывают мне обратное, мерно и глухо отстукивая секунды. Сколько их пролетело, пока я вот так сидел на полу? Я не знаю.
В реальность меня возвращает твой голос:
-- Дом?
Только сейчас я замечаю, что ты перестал играть, обернулся и мягко смотришь на меня с неким удивлением.
-- Ты вернулся… Я ждал тебя, не хотел обедать один. Пойдем поедим где-нибудь?
Нежно смотрю на тебя во все глаза.
Молча.
И улыбаюсь.
*
-- Тебе ее вопросы странными не показались?
-- Да нет... Все как обычно.
Ты закуриваешь.
А я щурюсь от яркого солнца, и у меня развивается паранойя.
-- Какие-то они двусмысленные были...
-- Прекрати.
В последнее время я стал обращать внимание на мелкие детали.
Пытаюсь успокоить себя.
Ерунда все это. Все эти интервью... Да мне даже конкретный вопрос не вспомнить, который меня так насторожил.
Ты прав. Ничего особенного.
Меня сбил с толку узкий диван, на котором мы сидели так близко, что я чувствовал тепло твоего бедра.
Переспрашивал, кажется... А она так странно на меня посмотрела, как будто догадалась о нас...
Нет, ну это уже за пределами!
-- Когда я говорю, ты всегда так смотришь на меня... Дом, нам быть поаккуратнее...
Твоя уверенная и гордая походка начинает выводить меня из себя. Тебе что, вообще все равно?
-- Мне б еще была понятна эта паника, если бы во время твоей пламенной речи я взял твою руку в свою и к груди прижал!
Дальше мы идем молча. Кстати, куда? Не задумываюсь.
Не получается отвлечься.
Сворачиваем за угол, отель.
-- Виски надо допить, как считаешь?
Ты расхохотался и приобнял меня за плечо.
Впрочем, не важно, что там было час назад.
Уже прошло.
*
-- Тише ты! – шиплю я тебе в ухо.
Но тебя продолжает гнуть от смеха.
-- Черт, ты мне на ногу наступил! Ховард, зараза…
Мы задумали это давно, а теперь вот претворяем в жизнь: залезли в погреб местного винодела, оторвавшись от группы таких же туристов, как и мы.
За ужином в нашей маленькой гостинице мы вдруг вспомнили эту нашу детскую «мечту», побыть этакими преступными первооткрывателями, которую так до сих пор и не осуществили.
И вот теперь, через какие-то сараи пробравшись к заветной двери погреба (его мы разглядели еще днем на экскурсии по частным винодельческим хозяйствам) и сгибаясь под низкими потолками крутой лестницы, мы крадемся в мягких и бесшумных кедах по каменным ступеням вниз. Ты идешь впереди и освещаешь дорогу маленьким фонариком, который мы тоже приобрели незаконно – «позаимствовали» у рассеянного портье.
-- Впервые в стране, а уже злостно нарушаем закон… -- говорю я.
-- Ладно уж!.. – хмыкнул ты. – Европа простила Франции Наполеона. Что стоит Франции простить двух беспечных англичан!
-- Смотри, бочки. – мы спустились в узкий и холодный коридор с кирпичным потолком.
Я сразу же интуитивно начал шарить по стенам в поисках выключателя. И нашел. Единственная тусклая лампочка осветила нам шесть трехгаллоновых бочек, выстроенных вдоль левой стены.
-- Интересно, мы хоть одну поднимем? – любопытствуешь ты, гладя крайнюю бочку по округлому боку.
-- Ты никак вознамерился унести ее с собой? – смеюсь я над твоей наивностью.
К сожалению, сливное отверстие мы нашли только в одном бочонке. На узкой полке под самым потолком отыскалась грубая глиняная кружка, в которую мы и нацедили немного вина. Оно оказалось красным. Ни сорта, ни названия, ни выдержки этого напитка мы, конечно, не знали. Но вкус нам понравился. Вино было терпким и густым. Пить приходилось быстро, потому что мы замерзали в этом погребе.
«Вечеринка» закончилась, когда лампочка, немного погудев над нашими головами, потухла и мы остались в кромешной тьме.
-- Дом!.. – тут же вскрикнул ты.
-- Молчи, дурак. – закрыл я тебе рот ладонью. Я на мгновение подумал о хозяевах. Но было по-прежнему тихо, никто за нами не шел.
Тебя затрясло. Трусиха. Где там твой фонарик?
Робкий луч осветил твое испуганное лицо.
-- Спокойно, сейчас мы отсюда выйдем. – успокаиваю я тебя.
Ты смотришь теперь как-то по-особенному…
Хм…
Луч резко пропадает.
Через секунду я чувствую твое дыхание.
Через три – твои винные губы на своих…
В тот вечер мы вернулись в гостиницу за полночь.
*
Я уже возненавидел эту сумку, стоящую у порога. В наши и без того небольшие каникулы ты решил съездить на неделю к матери. И я с тобой не еду. Я остаюсь.
-- Это всего на несколько дней. -- говоришь ты, обойдя мой стул и положив руки мне на плечи. -- Не успеешь соскучиться, как я уже вернусь.
Ты пытаешься меня подбодрить.
Бесполезны твои попытки.
-- Ну что ты как маленький...
-- Зато ты у нас большой.
-- Не огрызайся.
-- Прости...
Я ума не приложу, чем мне заниматься все это время. Сейчас мне особенно тяжело лишаться тебя даже на такое короткое время.
Через минуту ты опустил лицо в мои волосы и шумно вдохнул.
Домми...
-- Звони мне в любое время. -- почти шепчешь.
-- Да… -- одними губами.
Время специально идет быстрее. Тебе уже пора. Смотришь на свои часы, и я, конечно же, все и так понимаю.
Вот-вот пойдет дождь... Такие тучи сегодня...
Уже стоя на пороге, обнимаю тебя. Вот он ты, здесь. Так близко и так со мной. А через минуты тебя уже нет.
И пошел обратный отсчет.
Ночью я разглядывал уродливые тени на стенах и потолке. А наутро, при попытке собрать осколки разбитой мною чашки, порезал палец.
Превосходно!
Со злостью пинаю их в угол кухни.
Как я смог самостоятельно забинтовать палец, я не знаю. Хорошо, что от запаха крови в обморок не свалился.
Беспомощный.
Остальные дни я просто ждал. Из дома выходил раза два. Целая неделя выпала из памяти, потому что ничего в ней не было. Никого в ней не было. Ни тебя, ни меня.
-- Бороду решил отрастить?
Улыбаясь самой лучшей своей улыбкой, ты приветствуешь меня. А я только и делаю, что прижимаю тебя ближе к себе и не могу нарадоваться.
*
Я знаю, что ты стоишь за дверью ванной комнаты.
Я знаю, что ты хочешь войти, но пока медлишь.
Я знаю, что ты слышишь, как я раздеваюсь и окунаюсь в горячую воду, покрытую густой пеной.
Когда я, расслабившись, вытягиваю ноги под водой, откидываю голову на махровый валик в изголовье и закрываю глаза, то только тогда негромко говорю:
-- Заходи ты уже…
Дверь тут же скромно отворяется на узкую щелочку, туда просовывается твоя голова, а потом уж ты несмело втискиваешься в эту щель сам и как-то кособоко подходишь ко мне поближе.
Из-под опущенных век я не вижу этого, но знаю, что все так и есть.
Открываю глаза – стоишь, ожидая моего взгляда и дождавшись, садишься на краешек ванны. Вид растерянный и почти несчастный.
-- Что опять? – спрашиваю почти шепотом.
Ты мнешься, но все же выдаешь:
-- Тебе не понравилось, что скрипки есть и в припеве, да?
Закатываю глаза – о, господи, почему я должен вселять в тебя уверенность именно сейчас, когда все мое тело болит и ноет?
-- Бэллз, у меня нет сил обсуждать «Undisclosed Desires». Крис уже оторвался на мне по полной со своим этим гребаным футболом! (Чтоб я еще раз одел бутсы!..) Теперь еще ты меня решил добить?
-- Но мне нужно!.. – начинаешь ныть. О, нет, только не это…
-- Все нормально там со скрипками. Просто ты хотел исключительно электронную композицию, а теперь притянул туда чуть не оркестр. Я спросил тебя о скрипках только поэтому, а не потому, что они плохи.
Убеждающая речь далась с трудом. Но ты выслушал ее с большим вниманием.
-- А щелчки пальцами? – продолжаешь пытку.
-- Издеваешься, что ли? – не выдерживаю и повышаю голос. – Дай мне спокойно умереть!
-- Скажи мне! – не вникаешь ты в мои проблемы. – Может, и в клипе особый ракурс сделать на пальцы, щелкающие в окружающие кисть микрофоны, а?
Вдыхаю побольше воздуха, зажмуриваюсь и ухожу с головой под пену, в спасительную воду.
Не тут-то было! – ты приподнимаешься и тянешь меня обратно наверх.
-- Так что со щелчками? – невозмутимо спрашиваешь, как только моя голова в пенном парике появляется над поверхностью воды.
Нет, с этим надо что-то делать… Ты не оставил мне шанса – хватаю тебя за майку и тяну на себя. Белоснежно-пузырчатое цунами бросилось через края ванны, когда твой зад плюхнулся ко мне в воду. Из этой феерии торчком за борт высунулись только твои ноги и голова.
Истошно вопишь, конечно же. Куда ж без этого.
Материшься и бьешь меня, куда придется, не разбирая.
Уворачиваюсь и смеюсь, приспосабливая тебе на макушку горсть искрящейся пены.
Только теперь всякие скрипки и щелчки выскакивают из твоей головы.
Проверенный способ.
*
Отключили свет. Тоскливее вечера не припомню. Я стою у окна и смотрю как ветер гнет деревья. Вот-вот сломаются пополам, и я уже представил себе эту картину, услышал хруст, с которым переламываются стволы. В моем воображении это настолько завораживающее зрелище, что я услышал тебя, только когда ты почти орал мое имя.
-- Бэллз, мечтательница моя, иди-ка сюда, посмотри, чего нашел!
Я отбросил портьеру в сторону, чтобы поглядеть за окно, и  не спеша подошел к тебе.
Ты удобно расположился на кровати, пристроив ноутбук на живот.
С довольной улыбкой ты поворачиваешь его ко мне и кликаешь мышкой.
-- Черт бы тебя побрал…
Это наше интервью. Я плохо его помню, потому что мы оба были мертвецки пьяны. Веду себя, как полный кретин. От просмотра этого безобразия морщусь, разумеется.
Мне хватило минуты с лишним, после чего я вернул компьютер обратно.
-- Это ты еще комментарии к нему не читал. -- добиваешь ты.
Устало улыбаясь, я потер глаза:
-- Батарейка сядет. -- и добавил. -- Выключай и давай спать.
Спасибо, что не стал возражать.
Со щелчком ты закрыл крышку ноутбука и опустил его на пол. Поворачиваешься ко мне.
-- Доволен?
-- Да...
За окном картина не меняется. Похоже, что буря только усиливается. Красиво...
Ты так громко дышишь... И как-то тяжело...
Твое лицо совсем близко, вглядываюсь в тебя.
-- Тебе нравились розы? -- шепотом спрашиваю тебя, но ты не понимаешь. Хмуришься.
-- …которыми мы украшали твою установку и стойки микрофонов... -- поясняю.
Смотрю на тебя и вижу, как ты уносишься мыслями в те времена, вспоминаешь, улыбаешься. И я тереблю тебя за руку, мне интересно знать, о чем ты там думаешь, каким воспоминания радуешься.
Но с ответом ты не торопишься... Ладно, я по твоим глазам все пойму.
*
Закуриваю четвертую сигарету и ощущаю, как немеют подушечки пальцев, будто десятки тонких игл попеременно вонзаются в них. Скоро взорвусь. Где тебя носит, черт возьми?!
Крис грызет ноготь, стоя в углу кабинета и глядя куда-то за штору, мимо коридора.
Гробовая тишина. Как перед бурей.
Том искрится молниями, но тоже молчит.
-- «Мьюз».  Выход через пятнадцать минут. – гнусаво сообщает динамик на стене.
Проклятые награждения!
Проклятые пьянки накануне!
Проклятый Бэллз!..
Не могу больше сидеть. Встаю и, расхаживая по десяти метрам узкого  кабинета, набираю тебя. Но телефон скрипучим голосом оператора сообщает, что ты в очередной раз недоступен.
Если я тебя когда-нибудь задушу, то, клянусь, меня оправдают!
-- Сядь, не отсвечивай! – бросает Кирк, но сам тоже встает с дивана.
-- Успокойтесь вы оба. – своим монотонным голосом успокоительно бубнит Крис. – Он не такой уж безалаберный.
Но немного помедлив, все же добавляет:
-- Если не явится, то выйдете вдвоем – не катастрофа. А я потом его подержу, пока вы будете мять ему бока.
Мы смотрим друг на друга волками. Дело ведь даже не в лично твоем присутствии, а в том, что ты опять подводишь всю команду. А еще в том, что, позволь себе такое я или Крис, ты бы с воплями свернул нам шеи. Но у тебя явно найдется по три ломика в рукавах, когда ты будешь сыпать оправданиями и отговорками.
-- «Мьюз». Выход через десять минут. – как набат.
Том хватает трубку, набирает:
-- Дэнни, ну что? Видишь его?
Судя по шипящему «Damn!» и отбрасыванию телефона на диван, ты в концертном комплексе так и не появился.
Достаю из мини-бара бутылку пива, открываю и пью. Пропади все пропадом! Начихать сто раз…
Крис следует моему примеру. Мы сидим на низком диване и пьем.
-- «Мьюз». Выход через пять минут.
-- Доминик, Крис, выйдете вдвоем. – как отрезает Кирк, пиво встает у нас поперек горла, и мы мгновенно начинаем кашлять.
В этот момент ты появляешься из-за шторы.
Бог ты мой…что это на тебе?!.
Ярко-оранжевые вытянутые тренировочные брюки с белыми лампасами, пестрый обвисший свитер, кроссовки и блестящая кепка «а-ля Биг Мамми».
-- Я сейчас все объясню… -- начинаешь ты.
Но Кирк уже орет:
-- Какого хрена?!.
-- Я вышел за сигаретами, а ключи забыл. Дверь захлопнулась… Я не смог попасть в дом… А там…переодеться… В общем…
Я затыкаю уши от этого бреда. Господи, такое могло случиться ТОЛЬКО с тобой, гребаный ты идиот.
-- Я не пойду с ним в таком виде на сцену! – заявляю я решительно.
-- Я уже сказал – Доминик и Крис на сцену! – гремит Том, даже не глядя на нас. – А с тобой мы поговорим после.
Короче, считай, тебя подписали.
-- «Мьюз». Нижний ярус, вторая кулиса. Две минуты.
Мы с Крисом бежим вниз. Ты провожаешь меня взглядом побитой собаки, оставаясь c Кирком наедине.
*
Середина марта. И мне совсем не хочется вспоминать в подробностях, что я тебе наговорил. В очередной раз. Как в последний раз.
И причиной тому был пустяк... Из-за которого теперь мы ограничились парой фраз перед выходом на сцену.
Это так ужасно, когда все, что связано с тобой, когда ты сам -- в холодных тонах. Ледяных.
И ты устал, я вижу. Носиться со мной, уговаривать, спасать, прощать... Всему есть предел.
Что и говорить об общем номере в гостинице!..Теперь твоя дверь даже не напротив.
Когда я подъехал к твоему дому, было чуть за полночь. Мне тяжело даются эти попытки, потому что я несчастный трус... Просто нужно признать это, как есть.
Я заглушил мотор и быстрым шагом направился к твоей двери. Постучал. Все делал быстро, отрывисто. И ты бы понял мое волнение вперемешку с раздражением, когда дверь не открывают... Минуту, пять, десять.
И я точно понял, что тебя нет дома. Я бы почувствовал тебя... Что ты там, тихонечко притаился за дверью... Подобное ведь исключительно в моей привычке.
Мобильный не отключен. Но я слышу эти мерзкие длинные гудки, а затем я "могу оставить свое сообщение после звукового сигнала".
Сую телефон обратно в карман пальто, но он падает мимо. Чертыхаюсь. Поднимаю и иду до машины, держа трубку в руке. Бросаю на сиденье рядом.
Долго думать не пришлось, и я решил подождать тебя здесь. Напротив твоих дверей.
Я перелез на заднее сиденье и попытался улечься. Спина затекла сидеть за рулем, да и ждать мне, судя по всему, придется до утра. Снял пальто и попытался укрыться им, но быстро понял, что теплее будет, если я надену его обратно.
Не знаю, как быстро провалился в сон и сколько прошло времени, прежде чем...
Ты...
Я слышал... Как ты открыл дверцу автомобиля...
Как сел на место водителя и тяжело вздохнул...
Как чуть слышно постукивал пальцами по рулю...
Как скрипнула обивка кресла, когда ты перегнулся ко мне и протянул руку ко лбу...
Как твоя теплая ладонь легла на мою щеку...
-- Надо закрывать машину. Тебя могли украсть. -- шепотом говоришь мне, и я больше не могу притворяться спящим.
*
Я танцую что-то, приблизительно напоминающее танец молодого Элвиса Пресли. На каблуках жутких ботинок, раскрашенных под британский флаг. На мне…фрак! Белоснежный! И цилиндр!..
Ты хохочешь в голос и держишься за живот. Крис смеется где-то в углу, будто стесняясь своего (такого же, как у меня и у тебя) помпезного костюма.
Мы немного выпили перед этой фотосессией. И я немного боялся, что гирлянда все-таки ударит нас током. История с шарами сделала из нас детей. Нас предупредили, что покрушить можно только пару шаров и что остальные пригодятся для съемок шоу. Но мы к тому моменту уже разбесились. Бросаясь на шары, нам было весело. Хотелось добраться до огромного размера кофетти, запрятанного внутрь них. Ты таскал меня лежачего по полу, и фрак смешно волочился за мной, как шинель раненного солдата. Крису было некомфортно, но он не выпускал из рук красивую трость с серебряным набалдашником и иногда даже улыбался. Было смешно наблюдать, как тебя гримируют. Почему камера не видит, что ты похож на мечту педофила? Ведь это очевидно.
А потом ты заехал мне дверью по лбу, и у меня соскочила огромная красная шишка.
Кирк грозился прибить тебя, наконец, за такие поступки, но ты так развеселился, что не оценил серьезность угроз.
Когда софиты погасли, ребята зашуршали шнурами, чехлами и треногами аппаратуры, когда мы шли обратно за шторы переодеваться в свои вещи, ты трижды (!) пытался залезть мне в штаны. У тебя не получилось. Поэтому уже в гримерке ты подкрался ко мне сзади и больно укусил в плечо.
*
Некоторое время назад ты почти держал меня на руках. То есть, я повис на тебе, а ты тащил меня в холл. Странно, как ты это сумел… Я не смог проследить ту грань, когда под градусом мне чертовски весело, и иногда это веселье начинает тебя раздражать, особенно когда я отключаюсь и падаю. Ты допустил ошибку, когда подвел меня к диванчику и отпустил… Я упал не на него, а мимо. На пол. И теперь я не в состоянии подняться. Ты присел на корточки и всмотрелся в мое лицо. Просишь, чтобы я открыл глаза. Но через минуту уже требуешь… Грозишься бросить меня прямо тут, на полу холла очередного отеля, если я сейчас же не поползу в наш номер. Но я не верю тебе. Ты не уйдешь. Не бросишь меня… Встаешь, обходишь мое тело с разных сторон. А я только уютнее поджимаю ноги -- меня вполне устраивает здешний ковролин.
-- Не злись…Домми…
Было похоже на мычание, и вряд ли ты разобрал хоть что-то.
Легко пинаешь меня носком ботинка в бок, но это бесполезно. Сам подняться я не могу, а взять меня на ручки ты не торопишься.
Бросив эти попытки, ты садишься в кресло рядом со мной… Некоторое время слышу твои ругательства в свой адрес, а потом, как я ни старался, все таки засыпаю. И я точно знал, что ты где-то рядом со мной.
*
Это был единственный раз, когда ты попытался мне что-то нарисовать.
На рисунке был медведь.
Лучше б ты не брался…
Из нас троих только я единственный могу изобразить что-то внятное. У тебя и у Криса иногда с трудом получаются даже обыкновенные прямые линии.
Медведь был ужасающим. Ты подсунул мне его под дверь, что равносильно тому, если б ты бросил мне в квартиру гранату и убежал.
С чего вдруг тебя потянуло к живописи?
Вечером ты укатил в мастерскую Хью проверять новую гитару.
А я сидел с медведем.
И нам не было скучно.
Потому что еще у нас было пиво.
Я даже спел ему «Assassin».
Откуда только у тебя такие извращенные образы?
То ли ты действительно видишь все вокруг себя настолько искривлено, то ли просто не умеешь правильно выразить красоту внутри себя, и она выливается из тебя вот таким кошмаром. Ха-ха!..
Спою-ка я лучше медведю вторую часть «Exogenesis».
Несу рисунок к магнитной доске и прикрепляю поверх всех фотографий, чеков и счетов.
-- Tell us your final wish… -- мычу под нос.
В двери щелкает замок (черт, ты опять спер мои ключи!), и входишь ты, допевая:
-- … we will tell it to the world.
Затыкаюсь и иду в комнату.
Входишь следом, и я понимаю, что весь оставшийся вечер и ночь ты будешь взахлеб рассказывать о новом инструменте и новых примочках к нему. Наливаю нам пива, усаживаюсь слушать и, чтоб хоть как-то перенести эту пытку твоими восторгами, представляю медведя вместо тебя.
Когда я и на пятом предложении начинаю дико ржать, ты прекращаешь повествование и валишь меня на диван, имитируя разбушевавшегося Отелло.
И так всегда.
Я – смеюсь.
Ты – медведь.
И все вокруг – ненормальные, которые еще не поняли, от каких «кутюр» они слушают музыку и по кому сходят с ума.
Занавес.