Глава 7. Прощальный бал

Глава 7. Прощальный бал.

До званного ужина оставалось более часа. Я удобно расположился в кресле и переваривал все то, что произошло с нами за прошедшую неделю.

Мои мысли нарушил робкий стук в дверь. Я разрешил войти. Дверь медленно открылась, и в комнату как-то несмело зашел Джони Каннингем. За ним, держась за его руку, в полном смущении, с видом нашкодившего ребенка, шла Ленка.

Я сразу все понял. От того, что мне предстояло сейчас услышать, мое сердце в тоске заныло глухой болью. В этот момент я ненавидел Джони, потому что он пришел отрезать от меня самый тонкий, самый нежный, и самый чувственный кусок моей души! Я смотрел на них, и не видел их! Я слушал Джони, и не понимал ни одного его слова! Мне казалось, что ко мне пришла моя Смерть! Но, увидев встревоженное лицо Ленки, я все-таки пришел в себя, и захватил заключительные слова Джони, которые он заученно произнес на русском языке:
- Я Вас очень прошу об этом, сэр!
Ленка собралась с духом и перевела мне все, что сказал Джони. Собственно, можно было и не переводить. Суть сказанного сводилась к тому, что они с Ленкой безумно любят друг друга, и не представляют себе жизнь друг без друга, а поэтому решили помолвиться. И что он просит меня, как Ленкиного опекуна, благословить их на это.

Я уже окончательно взял себя в руки, но не решил, дать ответ сразу или немного покочевряжиться. Дабы не произносить лишних и никчемных слов, я просто подошел к ним, нежно поцеловал Ленку в лобик, крепко пожал руку юноше, сказал: «Будьте счастливы!», и резко отвернулся во избежание очередного душевного срыва. Когда я повернулся назад, молодые нежно целовались, но тут же одернулись, и Джони приготовился к дальнейшему монологу.
Далее он сказал, что они вместе решили, что Ленке нет никакого смысла уезжать сейчас в Россию, что, по ходатайству отца, ей предложена работа в благотворительном обществе Ее Величества, и что от таких предложений не принято отказываться. Я ответил:
- Вы взрослые и самостоятельные люди, поэтому поступайте так, как считаете нужным.

Затем молодые люди ушли, а я зашел в ванную приводить себя в порядок.
Ленка не выходила у меня из головы. Я не мог понять – рад я или нет? В памяти пронеслись все эти годы, когда Ленка оставалась на моем попечении. Будучи на девятнадцать лет старше, я, по существу заменял ей отца, хотя она никогда не называла меня ни папой, ни дядей Сережей. Для нее я был просто Сережа. Во время моих соревновательных отлучек Ленку опекала наша одинокая соседка тетя Варя, которую Ленка спокойно называла бабушкой. Я посещал все школьные собрания, где выслушивал о ней только хвалебные отзывы. Я всегда и везде гордился своей племянницей, и, иногда, мне ужасно хотелось, чтобы она в присутствии других назвала меня папой...

В 19.00 все гости и домочадцы собрались в большой гостиной, где был накрыт стол на пятьдесят персон. Когда в зал входили Ленка с Джони, все в едином порыве ахнули! В своем длинном вечернем платье Ленка была неотразима! И ни одна из присутствующих на балу светских дам, никогда бы не поверила, что это платье не из знаменитого салона моды, и не из дорогого бутика, а сшито в маленькой комнатушке московской коммунальной квартиры на швейной машинке с механическим педальным приводом!

Начало застолья опять же было слишком помпезным и торжественным. Дежурные тосты и здравицы, дипломатические изощрения во славу дружбы наших народов и государственных руководителей и прочие антимонии, весьма чуждые нашему русскому духу, начинали изрядно надоедать.

Но вот потихоньку обстановка начала разряжаться.

Находясь в постоянной задумчивости Матвеич, с трудом переживший «официальщину», вдруг воспрял духом, налил себе грамм сто пятьдесят русской водки, махнул ее не дожидаясь тоста и вышел из-за стола. Через некоторое время он появился в зале, держа в одной руке табуретку, а в другой… балалайку. Он поставил табуретку посередине возвышения, на котором обычно располагаются музыканты, чинно сел на нее, закинул ногу на ногу, и стал проверять настройку инструмента. Услышав незнакомые звуки, публика притихла.

Обратив свой взор куда-то вдаль, Матвеич прикоснулся к струнам, и зал стал наполняться высокой трелью до боли родной и знакомой мелодии «Во поле березка стояла».
Все зачаровано слушали, боясь нарушить тишину. Из-за стола осторожно встала Ленка, взяла в руки платочек и... поплыла белым лебедем по залу. Сделав круг, она снова остановилась у стола, взяла за руку Джони и вывела его на середину. Джони преклонился на одно колено, и Ленка плавными движениями помахивая платком из стороны в сторону, стала кружиться вокруг возлюбленного. Боже! Как она это делала! Ансамбль "Берёзка" и прочие наши прославленные танцевальные коллективы – просто отдыхают!

Миссис Каннингем и другие дамы стали доставать свои платочки и прикладывать их к глазам. Мужчины же все сидели с открытым ртом. Матвеич медленно на высокой ноте завершил свою мелодию, Ленка подняла с колена Джони, и… медленно поклонилась ему в пояс.

Зал взорвался аплодисментами, но тут встал лорд Каннингем, попросил тишины и, пока Ленка с Джони не ушли к столу, торжественно объявил:
- Господа! Разрешите вам представить невесту моего сына – леди Елену!
Ну, что тут начало твориться, – не передать словами!

Тем временем Матвеич быстро подошел к столу, пропустил еще соточку, занюхал рукавом, вернулся на место и вновь ударил по струнам. Но теперь уже в полную громкость, и на зал обрушилась лихая «Камаринская»! Что вытворял дед! Какие он выдавал вариации! Усидеть на месте было выше моих сил!

Мы со Степой, не сговариваясь выскочили из-за стола. Степа пошел по кругу вприсядку, а я стал выделывать такие кренделя, думал ноги оторвутся!
Ленка, увлекая за собой Джони, вылетела в круг. Приподняв подол своего платья, и, со звонким: «И-и-их-х!!!», она пустилась в такой перепляс, что даже Джони прихлопывая себя по груди и коленям заскакал по кругу!

Первой не выдержала мисс Пумпердон. Смешно подпрыгивая, она старалась повторять за Ленкой все ее движения, и это было так азартно, что публика валом повалила в круг!
«Ах ты, сукин сын, камаринский мужик! (и далее по тексту)», - выводил Матвеич, а вокруг шла неистовая русская пляска с английскими вариациями!

Эх, ма! Гуляй, Англия! Ну, куда вы делись, чопорные и жеманные графы и бароны, лорды и виконты! Ну, и кто бы еще, кроме русского балалаечника, смог бы так раскочегарить степенную публику? Да никто! Знай наших!

Ленка схватила за руку самого старого Каннингема, тот свою невестку, следом быстренько пристроился я, прихватив по пути Степу с его восторженной Катрин, и так вокруг стола образовался большой общий хоровод.
Матвеич оказался истинным виртуозом! Он в безумстве «дрючил» свою балалайку и из-под локтя, и из-под колена, и за спиной, и за шеей! Это было что-то!

Но вот музыкант затих. Все, возбужденные, сели за стол и без всяких тостов начали пить и есть. Потом кто-то затянул какую-то старинную английскую песню. Пели все! Даже мы, русские, подпевали в повторяющемся припеве что-то типа нашего «тра-ля-ля».

Затем к Матвеичу подошел «китаец», который, не смотря на отсутствие дворянских титулов, тоже присутствовал на балу. Они о чем-то пошептались, и Матвеич опять взял в руки балалайку. Он занял свое место на сцене, а рядом встал друг-азиат. Маэстро дождался тишины, тихо заиграл, а «китаец» тоненьким голоском затянул любимейшую песню всех китайцев мира: «не слис-ни в са-ду да-зе со-ло-хи…». Пропев один куплет под аккомпанемент балалайки, он слегка покраснел (если это определение приемлемо к цвету кожи юго-восточных азиатов), поклонился, и, с улыбкой до ушей при полном отсутствии глаз, проследовал к столу. Мы со Степой и Ленкой хлопали ему больше всех.

Вот так! Но все хорошее когда-нибудь кончается! Закончился и этот бал. А утром предстоял отъезд.
………………………………………………….
В церемонии прощания принимали участие те же лица, что и при знакомстве. Только отъезжающих было всего трое, а провожавших на одного человека больше. Всем было грустно. Как всегда, и без того гнетущую атмосферу прощания усугубила мисс Пумпердон. Не в силах сдержать эмоций, она бросилась Степе на шею и заревела белугой: «Сти-о-о-па-а-а!». Тот смущенно гладил ее по плечу и приговаривал:
- Да ты че, Катюха! Да ладно тебе! Люди же смотрят!
Все понимающе дипломатично отвернулись и стали прощаться между собой.

Я подошел к лорду. Мы молча пожали руки, пристально посмотрели друг другу в глаза, и… схватив друг друга в охапку, крепко обнялись.
Попрощавшись со всеми остальными, я подошел к Ленке. Долго прощаться с ней я не мог. Я только чмокнул ее в щечку, подмигнул и пошел прочь к машине.
Я успел сделать только два шага, как услышал за спиной:
- Папка! Папочка!…

Словно немыслимый электрический разряд напряжением в миллион вольт насквозь пронзил мое тело, парализуя сердце, волю, мышцы. Не знаю, каким усилием я заставил себя обернуться! Зареванная Ленка бросилась ко мне на шею, крепко прижалась и стала шептать:
- Обещай мне, слышишь? Обещай, что приедешь на мою помолвку!
Говорить я не мог. Поэтому прохрипел:
- Обещаю, доченька!
Но тепло Ленкиного сердца быстро привело меня в норму, и, улыбнувшись ей в глаза, я спокойно добавил:
- Обязательно приеду! И не только на помолвку! Я еще приеду учить играть лорда Каннингема в русскую лапту…


Москва. 2003 г.