Лошадь, сено, прокурор

 
                РУССКАЯ ВЕСНА ИЛИ ПОВЕСТЬ О "ЛИХИХ" ДЕВЯНОСТЫХ.
                ОПЫТ ИСПОВЕДИ БЫВШЕГО НАРДЕПА

                В ОБЛЕЗЛЫХ КОРИДОРАХ МГУ И ВОКРУГ
                глава из книги, часть вторая


                ЛОШАДЬ, СЕНО, ПРОКУРОР

   Летом 1948 года, всего три года спустя после конца войны, нас , студентов второго курса МГУ, посылали на работу в голодные послевоенные колхозы. Я с несколькими однокашниками поехал, если не ошибусь, в Зарайский район. Дело для всех нас, отпетых молодых горожан, прямо скажем, было новое. Хотя физической работы я в принципе не боялся – многое 12-13 летним мальчишкой приходилось поделать, но от сельского хозяйства был очень далек. Как и мои товарищи, хоть некоторые были и постарше.
  В общем от поезда посадили нас в кузов грузовичка и потрясли по проселочным автобанам. Лето было жаркое, пыли больше, чем солнца. Наконец, остановился грузовичок  у какой-то деревеньки, и когда пыль осела, я увидел лица. Вернее глаза – глаза женщин и подростков с жестоким любопытством рассматривающие нас. Так смотрят иногда дети на страшноватых насекомых, зверьков, червячков, птичек, которых им неудержимо хочется раздавить, зашибить. Уставшие от тряски и пыли, с пересохшими глотками мои товарищи стали просить воды. Никто не шевельнулся. Так стояли мы друг против друга – две разных России , пока машина не тронулась, увозя нас как машина времени из племенного позапрошлого в... но куда?
Вечером в колхозе студентов встречал председатель. Напиться нам дали и определили большннство с утра на уборку кормовой свеклы. Дело не очень сложное, хоть и утомительное. Впрочем, кое-кого повыше и посильнее отправили на сенокос. Гуманно, в общем. Ну, а двое,  два Александра, мой лучший друг Сашка Певзнер – до мозга костей потомственный юрист-цивилист, и мужик постарше, Саша Массарский, большой артист-анекдотчик, неожиданно вызвались служить при лошади, отвозить – привозить. Лошадь была худющая, смирная. «Запрягать умеете», - спросил председатель. – «Справимся», - сказали ребята, посмотрев друг на друга. «Вроде я когда-то подходил к лошадям в армии", - поигрывая глазами, промямлил Массарский. Ну а Певзнер вообще считал себя чуть ли не римским аграрием, благо знал римское право, хотя с лошадьми дела не имел никогда. Зато с ранних лет имел дело с женщинами.
   В общем, накормив нас на рассвете водянистым кулешом, погнали нас на предусмотренные работы. Нас – на сено, девочек – на свеклу. Ну, а водителей кобылы – готовить транспорт – воду и жратву в поле подвозить, урожай отвозить.
А чего это я на кулеш ворчу. Я ведь пшенную крупу люблю. До сих пор каши делаю. А «кулеш» - название тогда для нас экзотическое, - и был всего лишь пшенной крупой, сваренной на воде в большом казане, из которого надо было выбирать это блюдо, кто как может, своими ложками. Диковато, но нравилось.   
  Сарай наш спальный, со скворешником без дверей, - видно, чтобы равноправие полов не нарушать, - поставлен был по одну сторону веселенькой речушки. Поля находились по другую. Соединялись две суверенных страны веточками, досточками, бревнышками с перильцами - мостиком, так это называлось. Конюшня, точнее сказать – коновязь и телега с прикладом были возле сарая. Что там происходило с нашими извозными видеть мы не могли. Знали только, что вручил им председатель что-то похожее на длиннющие вожжи, кнут, постромки и даже, кажется по оглобле или дышлу руки. Сгибаясь под тяжестями непривычной ноши, ребята, тем не менее, гордо пронесли ее мимо нас. И все.
  Полдень, жара. Ждем воды. Ждем еды. Нет никого. Колхозная бригадирша матерится.
  - Эй, студент, валяй на разведку, - говорит она мне (это в переводе на русский). Бегу к речке и вижу против солнца четыре черных силуэта на мосту, как бы сплетенных в одну похожую на «Гернику» общую картину. Лошадь, ремни, телега, костлявый Сашка Певзнер, толстенький полуголый Саша Массарский, у которого с брюшка спадают штаны. И все это колышется, колышется. И вдруг, бац, падает лошадь на передние ноги и начинает хрипеть.
  - Рассупонивай, рассупонивай, - машет руками бледный Саша Певзнер.
Лошадь дергается. Подлезает под нее неожиданно самоотверженный Саша Массрский, стараясь ее поднять и одновременно не потерять штаны. И вижу, глаз у кобылы белеет, пена с губ падает.
  Ничего я в лощадях не понимал. Разве что Маяковского помнил : все мы немного лошади, каждый из нас по-своекму лошадь. Вот и ощутил себя на месте несчастной этой лошадки, будто меня душат.
  - Да бросьте вы человека, задушите ж ведь, не видите – закричал я ребятам. Помочь им не могу. Но знаю, что в таких случаях делают. Самое простое.
  - Эй, люди, на помощь – заорал я, что есть мочи, а голос у меня был ничего. И прибежала бригадирша, и прихромал председатель. Выпутали лошадь. Теперь оставалось друзей моих выпутать. Времена суровые. Один колосок – лагерь. А тут – лошадь! И как назло прокурор с дружесикм визитом наехал. Ребята ходят сами не свои, бледные. Толстый Саша М. похудел даже, на девчонок не смотрит и что-то часто в скворешник забегает, штаны у всех на виду поправляя.  Но тут я должен сделать музыкальное отступление. 
   
    "Хороши весной в саду цветочки. Еще лучше девушки весной". Это вдохновенно сладко выпевает,  кося как-то отдельно поставленным глазом на колхозных девиц, студент Вася Чеботарев. С Васей мы приятствуем, поскольку он поет, а я ему аккомпанирую на аккордеоне. Мы с ним в порядке общественной нагрузки еще  и культбригада в этом колхозе. По вечерам колхозниц развлекаем и просвещаем в духе музыкального соцреализма и неабстрактного гуманизма. И вот тут прибывает в колхоз прокурор, да еще с двумя милицейскими. Все! За нашими Сашками, холодеет сердце. Но на Сашков правоохранители не смотрят. Проходит час, и видим, ведут мундирные ... председателя. Прокурор прекращает музыку и говорит короткую речь. Украл, говорит, ваш председатель сено у колхоза. Попросту говоря, выдал незаконно голодным колхозницам аванс сена в счет трудодней – скот подкормить. Тюрьма преступнику. Молчат колхозницы.
  И тут, оборвав песню, словно на трибуну под Акрополем, выходит вперед Вася-Демосфен. Ай да Вася, неужто за председателя как юрист вступится? Тем более спас председатель и лошадь, и ребят наших. А сено по 200 граммов на трудодень – ущерб народной экономике невеликий – все равно, вроде бы по трудодням чем-то платить надо. И выступает наш Вася-скальд, не гася сладкой улыбки, адресованной юным колхозницам.
   "Замечательный у вас колхоз, товарищи-женщины. Вы девушки, работницы, особо замечательные.   Жаль только, председатель ваш...". –  Вася вдохнул воздух, надул щеки, налил краской, и выдохнул во весь свой голосистый, похожий на большой, как пятак борова, голосистый рот не слово, а взвизг:
  – СВИНЬЯ!  Верно говорил прокурор. Как юрист присоединяюсь".
Прокурор   что-то буркнул, и поперхнулся.

  Больше я Васе не аккомпанировал. Как парень с плохим характером наигрывал я себе на аккордеоне соло. Или подыгрывал Массарскому, гениально отчебучивавшему какие-то речитативы и анекдоты.
  А Вася, ходили слухи,  стал-таки потом прокурором.