Очищение раскаянием

               
 
       Приятно было находиться в парке у пруда июльским утром, когда нет  изнуряющего зноя, и прохлада обнимала своей ласковой свежестью. 
Колышет ветер листья ольхи, шелестят они, сливаясь с беседой  девушек под деревом:
       - Ты веришь в любовь на всю жизнь?
       - А ты?
       - Значит - не веришь, если вопросом на вопрос отвечаешь.  Видишь  пару пожилую у пруда с маленьким мальчиком? Они часто гуляют здесь и дарят друг другу  взгляды нежные, любящие.
       - Да они  в моём дворе живут. Женщину зовут Людмила Павловна, историю Древнего мира  преподавала нам в шестом классе. Знаешь, как она интересно про Цезаря рассказывала – совсем не по-книжному.
       - Чем же можно особенным удивить из сведений его биографии? Тем, что родился в июле, много воевал, и что календарь в его честь назвали юлианским?
       - Не только календарём и войнами. Мы узнали, как Гай Юлий Цезарь от болезни падучей избавился, как женщин любил, и как они его боготворили.
       - А кончил как? Захотел стать царём, но республиканцы не дали и кинжалами закололи.
       - Он и с жизнью достойно расстался: увидел, по преданию, среди заговорщиков своего сына незаконнорожденного и не стал сопротивляться, воскликнув: «И ты с ними Брут?».  Знаешь, как Людмила Павловна  интересно историю преподавала – мы шелохнуться  боялись,  чтобы не пропустить чего-нибудь. Сейчас она уже на пенсии.
       Женщина оглянулась, словно почувствовав, что её обсуждают, и помахала рукой, узнав свою бывшую ученицу.
       - Здравствуйте, Людмила Павловна.
       - Доброе утро, Наташенька. Отдыхаешь от сессии?
       - Да вот, пока не жарко, решили по парку побродить. Познакомьтесь – это моя однокурсница Вика.  Она здесь  часто бывает - не любит у моря загорать.  А Вы на лебедей любуетесь?
       - На них, милая.  Да и внука хотим покатать на лодочке.
       - Здесь так красиво стало: лебеди плавают, фонтаны искрят брызгами. Когда мы сюда жить переехали, ничего этого не было.
       - Да, Наташенька, пруд был почти без воды. Зимой вы тут на санках катались. Извините, девочки. Наша очередь подошла – муж лодку пригнал. Может, и вы с нами поплаваете?
       - Спасибо, Людмила Павловна, за приглашение, но нас ждут.
       Девушки подождали, пока лодка отчалила, и направились к выходу.
       - Ты видела, как он её осторожно за талию обнимал, когда подсаживал?
       - Да, семейная идиллия. Если бы ты знала, через что они прошли! Муж её  и сын одно время спиртным злоупотребляли, и Людмила Павловна чудом осталась жива. Я всё своими глазами видела. Она лежала в расстёгнутом пальто на газоне, широко раскинув руки, будто удивляясь происшедшему, а плотно сжатые посиневшие губы и закрытые глаза уже не сулили надежды на продолжение жизни. В толпе же, собравшейся напротив парка Победы, шёпотом друг другу рассказывали, что алкоголики, отец и сын, сбросили женщину с балкона, а сами убежали…

                * * *

       Людмила Павловна плыла на лодке и вспоминала, как в тот страшный год, одиннадцать лет назад, пришла в её класс очень худенькая девочка новенькая и сидела на уроках, как зачарованная, а потом, когда случилась с ней беда, каждый день прибегала в больницу. Как давно всё это было, а врезалось в память до мельчайших подробностей…

                * * *
 
       Шаловливые лучи солнца, словно долгожданные гости-гномики, заиграли ранним утром  весёлыми бликами, пробравшись сквозь мрачные облака поздней осени. Выпавший ночью первый снег, спрятав крыши домов под  густым, рыхлым покрывалом, заискрился ослепительными бриллиантами.
       - Боже, какая благодать! – Людмила Павловна выглянула на балкон в своём фланелевом халатике.
       - Люська, прикрой дверь, стерва! Не студи хату! – услышала она вдогонку  хриплый голос мужа из глубины комнаты.
       Людмила Павловна съёжилась, как от удара, машинально убрав чёлку волнистых тёмных волос с красивого гладкого лба: "Когда-то муж звал её «Милочка-лапочка», «солнышко моё», излучая взглядом нежность и обожание. Теперь же всё чаще слетает с его губ «Люська-стерва» или «зараза»".
       Она заглянула в комнату.
       - Пора вставать, дорогие мои, уже восьмой час. Ты же сам просил разбудить тебя пораньше, - обратилась она к мужчине, лежавшему на диване, но тот, хмуро взглянув на неё из-под шевелюры седых волос, отвернулся к стене.
       А проказник солнечный луч, пробравшись сквозь раздвинутые шторы, уже забавлялся на обеденном столе, уставленном пустыми бутылками и грязной посудой. Люся всплеснула руками и засмеялась.
       - Ну, и попировали вы вчера! И как только не отравились от такого количества спиртного!
       - Не мешай спать, зараза! – услышала она недовольный голос своего супруга и, вздохнув, поспешила к стиральной машине, где полоскалось бельё.
       - Ма, который час? – донёсся сонный голос в ванную из соседней комнаты.
       - Половина восьмого, сынок.
       Солнечный луч осветил сквозь приоткрытую дверь большую фотографию в рамке, висевшую над деревянной кроватью, на которой, беспокойно вздрагивая, спешил досмотреть свой тревожный сон русоволосый молодой человек лет двадцати пяти с приятным лицом. Женщина подошла к сыну, задержав невольно свой взгляд на снимке двадцатилетней давности.
       - Как же мы были счастливы тогда, хоть и квартиры своей не было, - думала она, вспоминая молодость, - А любовь у нас с Николаем  какая была! Даже сейчас в дрожь бросает при воспоминаниях. Помани он на край света меня, не задумываясь, пошла бы за ним, как красавица Гиппархия в Древней Греции. Эта девушка, дочь знатных родителей,  отправившись больше двух тысяч лет назад в страну невзгод за любимым философом Кратетом, готова была жить с ним в глиняной бочке по примеру их учителя Диогена Синопского. Она отвергла богатство, презрела стыд и с достоинством несла крест нищей бездомной жизни.
 
                * * *
 
       Люся  присела на край кровати и задумалась. Вот и она когда-то навсегда покинула благополучный родительский дом под Гомелем и несёт свой крест, живя с двумя мужчинами, пристрастившимися к алкоголю, зная, что бросить их погибать, как советовали родственники и друзья, не сможет никогда. А начиналось всё с невинных забав, когда семилетнему малышу давали кружку пива, и он, посапывая, выпивал её до дна.
       - Наш мужичок, - хвалил отец Василька и давал в знак поощрения жвачку.
       Когда Люся просила не приучать мальчика к выпивке, он, смеясь,  успокаивал:
       - Не переживай, Милочка, у нас в роду алкоголиков не было – выпивали только по праздникам. Болезнь эта, как утверждают учёные, наследственная.
       И Люся верила Николаю: муж никогда не пил без повода. Как инженера его уважали – начальником цеха поставили, позже - главным механиком назначили, трёхкомнатную квартиру в «хрущёвке» на улице Пионерской выделили. Когда Василёк школу среднюю окончил, он его к себе на завод устроил – стаж зарабатывать. Все беды начались с развалом Советского Союза. Одно за другим закрывались предприятия-гиганты, снабжавшие продукцией всю страну, и выбрасывалась на улицу ставшая вдруг ненужной рабочая сила.
       Как-то Николай пришёл домой расстроенный и мрачно объявил, что перестали платить зарплату:
       - Партийная хунта элитная уничтожила Союз и теперь «хатынки» за границей на наши кровные гроши приобретает.
       Люся попыталась мужа успокоить:
       - Коленька, не пропадём. Не хотела тебя расстраивать, но ведь и нам, педагогам, не платят уже полгода. Знаешь, как я выкрутилась? Объявление поместила в газете, что даю уроки детям, отстающим в развитии и не подготовленным к школе. Никогда не думала, что в Одессе столько детей проблемных – телефон от предложений разрывается.
       - Ты что же и мне предлагаешь дебилов воспитывать?
       - Да нет. Чтобы учить проблемных малышей, нужно знать детскую психологию, но с высшим техническим образованием и заводским опытом работы у тебя не должно быть сложностей с трудоустройством. Да и приятели твои могли бы…
       -  Какие приятели? – перебил Николай – Ты хоть понимаешь, прикидываясь наивной глупышкой, в какой водоворот мы попали, и в какой омут затягивает нашу страну партийная верхушка недавних строителей коммунизма? Сама же рассказывала, что творилось в Англии шестнадцатого века, когда шёл процесс накопления капитала.
       Люся промолчала, видя, как раздражён муж. Если бы она могла предвидеть, что с этого вечера начнутся проблемы в их семейной жизни! Люся уже укладывалась спать, когда услышала хлопок входной двери и выскочила на лестничную клетку. Из соседней двухкомнатной квартиры, где проживал одинокий пенсионер, любитель выпить в компании, донёсся хрипловатый голос её мужа и следом смех сына. Как жалела она потом, что постеснялась и не постучала тогда в дверь, за которой скрылись от неё до утра любимые мужчины.
       Два года редкий вечер проходил без выпивки у соседа, а когда закрылся завод, то и днём стали заглядывать к Алексею Петровичу её мужчины, устроившись работать охранниками в частную фирму, пока однажды тот не решил продать свою квартиру и перебраться в село Троицкое. Люся обрадовалась, узнав об этом, лелея надежду, что выпивки с друзьями, наконец, прекратятся. Теперь они всей семьёй дружно обсуждали переезд пенсионера. Петрович оформил все документы и, получив расчёт, устроил прощальный вечер, на который пригласили и Люсю.
       Тогда она впервые познакомилась с приятелями мужа, одержимыми пристрастием к спиртному.
       - Какие они все славные, - думала женщина с умилением, когда, перебивая друг друга, собутыльники желали Алексею здоровья и добра на новом месте. Люся посоветовала соседу положить деньги в банк, но приятели стали отговаривать от такого «глупого поступка», уверяя, что дома хранить сбережения сейчас намного надёжнее.

                * * *
 
       Перевозили Алексея Петровича дружной компанией: Николай договорился в своей фирме насчёт машины, приятели погрузили на неё вещи, отвезли в Троицкое и занесли в купленный дом. Отметить новоселье решили через неделю. В пятницу Люся помогла Николаю закупить продукты, и в субботу утром всей семьёй поехали в село. Там на лавочке возле дома уже сидело несколько друзей Алексея, ожидая хозяина, неизвестно куда отлучившегося: соседи не видели его со дня вселения.
       Вечером все разъехались, так и не дождавшись новосёла, а на следующий день Николай опять поехал в Троицкое. Дом был закрыт, но, заглянув в окна, он обнаружил, что исчезла мебель, которую они привезли из Одессы. Люся посоветовала подать заявление в милицию о пропаже человека вместе с имуществом из только что купленного дома, и сама его составила.
       Вскоре всю семью пригласили на опознание: пенсионера обнаружили с проломленным черепом в лесопосадке недалеко от села. Ни денег, ни вещей при нём не оказалось. Теперь все участники прощального вечера собирались в квартире Люси и Николая, поминая незадачливого покупателя и проклиная аферистов, отнявших жизнь у такого замечательного человека.
 
                * * *
 
       Время уносило в прошлое дни их однообразной жизни с выпивками, и Люся после того, как Василий отравился подпольной водкой, взбунтовалась.
       - Ты хоть понимаешь, какое будущее готовишь своему единственному сыну, мечтавшему в детстве стать лётчиком, - возмущалась она, обращаясь к мужу после очередной попойки – Он может остаться без семьи, в окружении алкоголиков и, возможно, с таким же концом, как у нашего соседа.
       - Не каркай, сейчас многие живут одним днём. Кстати, очень хорошо, что не пустили его в Шауляй, где готовили военных лётчиков – в разворованном независимом государстве они никому не нужны. Семью завести в наше время тоже хлопотно, да и где Василий найдёт  приличную девушку в городе? После случая с Настей он в их сторону даже не смотрит. Сама же видела, сколько машин катается по улицам с рекламой сексуальных услуг.
       Диалог с мужем Люсю не успокоил, и она решилась на щепетильный разговор с сыном, пережившим три года назад личную трагедию. Девушка, с которой он встречался, пропала после ресторана, где отмечала окончание экзаменов. Люся сама познакомила Василия с Настенькой, дочкой своей приятельницы. Она нарадоваться не могла, видя, как трогательно развиваются их отношения.
       Родители уже поговаривали о свадьбе, как вдруг страшный рок ворвался в их жизнь, уничтожив все надежды на рождение новой семьи. Настю пригласили в ресторан подружки, только что окончившие вместе с ней медицинское училище, чтобы отметить это событие. Её мама, Клавдия Ивановна, как чувствовала, отговаривала дочь, узнав, что Василий в этот день работал во вторую смену и не мог её сопровождать. Бедная женщина предлагала даже устроить торжественный ужин у них дома, но девушки не согласились.
       У Василия тоже было нехорошее предчувствие, и, как только освободился, сразу же помчался к ресторану, но свою любимую уже не застал: она уехала с подружкой на чьей-то машине. Тревога не покидала молодого человека, и он позвонил Клавдии Ивановне. Услышав, что Насти нет дома, Василий бросился в милицию, но там над его заявлением об исчезновении девушек посмеялись. Однако ни утром, ни на следующий день Настя и её подруга не объявились…
       Спустя полгода после похищения Клавдию Ивановну стали по вечерам беспокоить междугородные звонки без ответа. Она обратилась в милицию, и вскоре выяснилось, что сигналы поступали из Турции. Страдающая мать часами не отходила от телефона, надеясь прояснить судьбу дочери, но он вдруг замолчал, и несчастная женщина решила, что Настеньки уже нет в живых. Она перенесла инсульт и тихо скончалась в больнице, не приходя в сознание – очень хрупкими бывают жизни человеческие…
       Василий долго не мог смириться с исчезновением любимой девушки: каждый день ходил в милицию, как на работу. Иногда Люся видела в глазах своего сына такую боль, что ей становилось страшно за него.
       Ежедневные застолья неожиданно прекратились – Николаю надоело скандалить с женой, и по вечерам он опять стал исчезать вместе с Василием. Однажды они пропали на три дня, и из фирмы, где работали охранниками, пришло уведомление об увольнении. Николая оно не сильно расстроило:
       - Я и сам хотел уходить – платят мало и нерегулярно, - объяснил он Люсе.
       Новую работу они нашли на удивление быстро: устроились на склад экспедиторами. Люся решила терпеть встречи своих мужчин за бутылкой и  попросила Николая не уходить больше из дома с Василием. Она места себе не находила, когда они исчезали на ночь. Зная взрывной характер супруга, Люся боялась, что он может затеять роковую ссору с друзьями-собутыльниками, и мысль, что вещи мужа останутся сиротливо ждать своего пропавшего хозяина, раздирала душу леденящим страхом.
       - Что, Людмила Павловна, надоела тишина, как на кладбище? – съязвил Николай.
       Люся промолчала: когда-то она бурно реагировала на все колкости и оскорбления, но со временем поняла, что скандалы ещё больше ожесточают супруга, сжимая скоротечную человеческую жизнь. Она решила следовать примеру древнегреческого философа Сократа, научившегося  с молодости искусству терпения, постоянно контролируя своё поведение и проявляя выдержку в конфликтных ситуациях, никогда ничем не возмущаясь.
       После щепетильного разговора сын  неделю не пил сам и отговаривал отца, а вчера к ним опять пришли гости, и застолье затянулось далеко за полночь. Люся надела пальто, сложила постиранное бельё в таз и направилась на балкон. Проходя мимо стола, она не заметила стоявшей на полу открытой начатой бутылки водки и опрокинула её.
       - Что ж ты, стерва, наделала! Я ж на опохмелку оставил, - рявкнул Николай.
       - На похмелье сгодится капуста квашенная. Завтрак вас ждёт на столе в кухне – я рыбу с картошкой пожарила и маринад в графине поставила.
       - Сама ешь свой завтрак! У меня голова раскалывается, а она, зараза, водку разлила!
       Люся перестала препираться и вышла вешать бельё. Она поставила табуретку, чтобы достать до крайнего каната, и взобралась на неё. Николай, между тем, никак не мог успокоиться и, схватив пустую бутылку, выскочил на балкон:
       - Да ведь ты, стерва, специально её разлила! – крикнул он и замахнулся на жену.
       Люся вскрикнула и, уклоняясь от удара, упала на перила балкона. Влажные руки скользнули по обледеневшему дереву и женщина, не удержавшись, полетела вниз головой с четвёртого этажа. Николай, ошарашенный происшедшим, посмотрел на табуретку, а затем подошёл к перилам: Люся неподвижно лежала на газоне, запорошенном снегом, широко раскинув руки. В тот же миг мысль ударила, как обухом:
       - Ведь никто не поверит, что сама не удержалась. Скажут, что алкоголики после перепоя с балкона сбросили.
       Николай схватил куртку сына и бросился к нему в комнату:
       - Быстро одевайся. Мать вешала на балконе бельё, перегнулась через перила и грохнулась вниз.
       Василий вскочил и стал лихорадочно искать свою одежду:
       - Как же это? Как же? – спрашивал он отца с отчаянием в голосе, - Надо скорую вызвать и маму в больницу отвезти.
       - Убилась она: лежит неподвижно, раскинув руки. Бежим скорее, я из автомата позвоню.
       - А почему нельзя из дома вызвать скорую?
       - Ты, что, не понимаешь? Нас ведь обвинить могут. Скажут – после перепоя озлобились и с балкона сбросили. Могут в тюрьму посадить, чтобы квартиру забрать. Саквояж возьми: заскочим в магазин для алиби.
       Василий дрожащими руками натянул кое-как одежду и выскочил вслед за отцом на улицу. На заснеженном газоне  неподвижно лежала в распахнутом пальто их маленькая родная женщина. Василий потянулся к матери, но отец его удержал:
       - Я же говорил тебе, что посадить могут. Не смотри в ту сторону – ей уже ничем не поможешь. Идём лучше скорее в магазин.
       На углу улицы Николай позвонил из автомата в скорую помощь.
       - Возле общежития института связи по улице Пионерской лежит женщина без признаков жизни, - сказал он изменённым голосом и сразу положил телефонную трубку.
       В универсаме на площади 10 апреля они взяли две бутылки пива, буханку хлеба, но к дому не вернулись: Николай потянул сына в парк  Победы. Из-за стен крепости на детской площадке, где они спрятались,  хорошо было видно всё, что происходило возле общежития института связи. Вскоре оттуда вышли две студентки и, выходя на улицу, натолкнулись на лежавшую неподвижно женщину. Одна из девушек побежала назад в общежитие.
       Вскоре возле Люси собралась толпа. Василий прижался к стене крепости, в которой столько раз играл в детстве с друзьями в полицейских и разбойников. Мама никогда не ругала его за испачканную одежду, а только тихо спрашивала с укоризной:
       - Как же ты мог, сынок?
       И так защемило болью от воспоминаний, что Василий громко застонал.
       - Тише, ты, - шикнул на него отец, - Слышишь, скорая едет. Сейчас её увезут, и рыдай, сколько хочешь.
       С проспекта Шевченко вынырнула, громко голося сиреной, машина неотложной помощи и повернула на Пионерскую.
       - Её заберут, а я с ней даже не попрощался, - простонал Василий, повернувшись к отцу.
       - После простишься, когда будем хоронить.
       - А вдруг нас арестуют, и я больше маму никогда не увижу? Я должен, отец, я должен!
       Василий решительно взмахнул руками и побежал к своему дому, возле которого на холодном снежном покрывале лежала маленькая женщина, родившая его и столько лет дарившая тепло бескорыстной материнской любви.
       - Мамочка, моя! Подожди меня, родненькая! - повторял он на бегу, как заведённый.
       Николай смотрел вслед сыну, убегавшему к Люсе, и вдруг на него нахлынула волна воспоминаний, пробившись в сознании, замутнённом алкоголем и временем. Когда-то он в этом же возрасте мчался к ней на поезде из Ленинграда в Зябровку под Гомелем, повторяя про себя: «Только бы успеть!». В его памяти выплыли давно забытый радостный взгляд любимых серых глаз и поцелуй податливых девичьих губ, уносящий в водоворот безумного счастья. Теперь уже Николай застонал от непоправимого горя:
       - Как же я мог замахнуться бутылкой на Милочку?
       Но тут же голос подленький привычки отупляющей стал оправдывать своего хозяина:
       - Так она ведь водку, стерва, специально разлила!
       Однако катарсис уже гнал мысли, чернящие Люсю:
       - Нет, не могла она так поступить. Сама не раз покупала бутылку, когда чувствовала, что меня преследует мысль «Где достать спиртное?». Моя маленькая заботница осталась верна своему чувству.
       Вспомнилась роковая встреча за полгода до окончания института, круто изменившая его жизнь. Огромные серые глаза миниатюрной красавицы из-под Гомеля, сияющие радостью жизни, притянули к себе неземным обаянием, заворожив навсегда от чужого женского влияния.
       - Как же я  буду жить без неё? – спросил себя Николай, ощутив вдруг пустоту.
       Очищение страхом и состраданием к Милочке, отчаянно сражавшейся в трудное время за сохранение их семейного гнезда, не отпускало душу Николая, и он, сжимая до боли в руках хрустящий снег, смотрел, как сын приближается к их дому.
       Толпа расступилась, увидев бегущего юношу.
       - Это сын Людмилы Павловны, это её сын - слышал Василий свистящий шёпот со всех сторон, когда пробирался, рыдая, к заснеженному газону.
       Врач скорой помощи отошёл от женщины, которой ничем не мог помочь, и молодой человек упал на снег возле неподвижно лежавшей матери.
       Николай увидел из парка расступившуюся толпу и Василия в ногах у Люси. Непоправимое горе расползалось в душе острой болью раскаяния, заставляя осознать, что никогда больше эта маленькая женщина не встретит его и сына своей милой улыбкой, не скажет приветливо: «Ну что, мои дорогие…». 
       - Как же я мог? Из-за бутылки недопитой лишил жизни Милочку! -  спросил он себя вслух, будто отрезвев, и так сжал руками голову, что потемнело в глазах:
       - Прости меня, родная моя девочка!
       Боль не отпускала и, растекаясь в  душе нестерпимой мукою покаянной, всё сильнее сжимала сердце, выдавливая слова, молившие о  прощении:
       - Прости, родная! Прости меня, прости любимая…
       Николай бился в приступе отчаяния на заснеженной траве и не слышал, как загудела удивлённо толпа, не видел, как бросился к Люсе врач скорой помощи: там, на газоне возле дома, маленькая шершавая материнская рука нежно гладила растрёпанные кудри своего рыдавшего сына…