И снится мне сон...

Моему первому наставнику               
Марку Яковлевичу Швебельману               
посвящается               

                I

       – Высота четыреста, кэп.
       – Черт возьми, это катастрофа! – Гарсон вылетел из-за пульта и в отчаянии заметался по рубке. – Через пару минут мы войдем в радиационный пояс… Что, в конце концов, происходит, Пол?
       – Приборы сошли с ума, сэр, более ничего.
       – Ты еще можешь шутить?!.
       – Ни один уважающий себя радар не засветит собственный монитор полностью. Пойти на такую подлость мог лишь совершенно сумасшедший телевизор… – Стоун с трудом сохранял серьезность.
       Капитан Реджинальд Гарсон второй час не мог придти в себя. Судя по приборам, его корабль «Эксплорер», выведенный на расчетную орбиту всего лишь сутки назад, несся со скоростью кометы к Сатурну, за полчаса до этого лихо пройдя… сквозь Землю и побывав за орбитой Плутона. Жалюзи на иллюминаторах словно окаменели, а видеоаппаратура демонстрировала полное равнодушие к командам. Центральный пульт бездействовал, бессмысленно перемигиваясь индикаторами. Связь просто не включалась, а диагностика и навигация выделывали черт знает что! На бортинженера нашла волна  истерического  смеха – остановиться не может. Второй пилот не вылезает из спального мешка, словно оправдывая собственную фамилию…

       Гарсон снова вернулся за пульт и в который раз за эти бешеные полтора часа принялся за сенсоры телесвязи. Тщетно – аппаратура оставалась холодной.
       Бортинженер, вися под потолком, задумчиво вертел в руках джойстик. Взгляд Стоуна рассеянно блуждал по рубке. Входной шлюз, горящая над ним лайт-панель, покатый потолок, загроможденный аппаратурой внешнего контроля, стена, усеянная рукоятками передвижения, задраенный иллюминатор, снова рукоятки, пульт, похожий на цветомузыкальную установку, капитан, вперившийся взглядом в молочно-белый монитор радара, пестрая клавиатура лингвистора…
       Внезапно лицо Стоуна прояснилось. Лингвистор! Автономное питание и управление – этот прибор должен работать!
       Резко оттолкнувшись, бортинженер полетел вниз. Толчок получился сильным, и он пребольно ударился головой, но даже не заметил этого. Сунув кассету в щель декодера, Стоун начал лихорадочно набирать код. Суетясь над прибором, он нечаянно толкнул капитана.
       – Тебе что, места мало? – недовольно пробурчал Гарсон, но тут же вздрогнул.
       Тихо щелкнув, заработал модуль ресиверов связи, на терминалах навигатора появились сервис-карты. Мягко зашумели задвижки иллюминаторов, включенные еще полтора часа назад.
       – Редж, – сдавленно произнес Стоун, – секундой раньше я запустил лингвистор!
       Гарсон медленно перевел сатанеющий взгляд на бортинженера:
       – Пол, ты в порядке?
       – В-вроде б-бы д-да! – От сознания поразившей его мысли у Стоуна пересохло во рту.
       В этот момент из синтезатора послышался размеренный голос, заставивший астронавтов замереть.
       А Слипер спокойно спал, убаюканный тихим шорохом кондиционеров…


                II

       Региональный научно-исследовательский центр информационно-вычислительной техники; подразделение ИДИОТ. Столь претенциозная, на первый взгляд, аббревиатура имеет вполне приличный смысл: «изучение возможностей дополнительного использования отработавшей техники». Впрочем, если поближе познакомиться с его начальником Ю.М. Десятовым, то сразу станет ясно, почему «форма определяет содержание». Итак, лаборатория ЭВМ ЕС-1020. Ясное весеннее утро, окно распахнуто настежь. Воздух на высоте 33-го уровня чист и прозрачен.
       Два лаборанта вышеназванного подразделения проверяют пакет импульсов у забарахлившего карточного ввода.
       – Люблю весну, забери меня шайтан! – восклицает один из них, Макс Курамов.
       – Особенно март, – ехидно замечает другой, Олег Каратов. – Ах, как обаятельны кошечки в марте! – У него затекла спина, свело ногу, и он недоволен всем и вся.
       – Удивительная человеческая способность опошлять все хорошее! – Макс переводит потухший взгляд с окна на ухмыляющееся лицо Каратова.
       Вообще, Макс – романтик. Он с чисто кавказской непосредственностью любит чистый воздух, снежные горы, красивые цветы и искренне страдает, когда его не понимают.
       – Прагматик ты, Олежек… – с сожалением произносит он и смотрит на изрядно опостылевший экран осциллографа. – Давай следующий!
       – Сорок третий – сорок один, синхронизация! – на этот раз весело отвечает «прагматик».
       – Не там!
       – Не там, так не там… Сейчас будет там, тарарам… – мурлычет под нос Олег, вонзая штекер шнура в ощетинившуюся контактами раму ввода.
       – Все, есть!
       – Слушай, дорогой, это уже совсем не там, – почему-то тихо проговорил Макс.
       – Как это «совсем не там»?! – вскипел Каратов. – Теперь в самый раз там. Поставь на десятку и…
       – Моди чеми! – проорал Курамов, от волнения переходя на родной язык, что с ним бывало редко.
       С трудом разогнув затекшую спину, Каратов выбрался из-под рамы.
       – Щас я тебе покажу «не там», наверняка опять наводку поймал, шайтан чертов! – ворчал он, обходя устройство.
       …В следующую минуту он забыл обо всем. Такую «наводку» не выдавал еще не один модуль…
       На экране осциллографа словно разворачивалась огненно-зеленая феерия. Бешено скачущие звездочки, вспышки, полосы будто исполняли какой-то неведомый танец. Наконец, вдоволь наигравшись, разнообразные фигурки, как в детском калейдоскопе, образовали идеально ровные концентрические круги, которые медленно растаяли…
       Непостижимым образом отключился и затих ввод. В наступившей тишине стало слышно, как бьется у подоконника тощая весенняя муха.
       – Ну, и что сие означает? – нарушил молчание Каратов.
       Макс открыл было рот, но ответить не успел.
       – Внимание всем подразделениям! Ситуация по красному коду! Повторяю, красный код! Всем спу…
       Оба лаборанта, оправившись от неожиданности, смотрели на умолкнувший динамик селектора.
       – Похоже, у кого-то вылетели пробки! – мрачно пошутил Каратов.
       – Всем спуститься в блок номер семь, – механически закончил оборванную фразу Макс.
       – Да ну их к чертям! – зло бросил Олег. – Все учат, как от дождя прятаться. Делать больше нечего!
       Все еще соображая, что же предпринять, ребята не сразу заметили, как у них за спиной заработало АЦПУ. Они обратили внимание на ползущую бумажную ленту, лишь когда затрещали набираемые кем-то строки…
       «Приветствуем вас, земляне! Мы сожалеем о тех неудобствах, которые вам приходится испытывать. Скоро все энергосистемы на вашей планете будут войди в нормальный режим. Мы те, кого вы бы назвали энергетической формой жизни. К сожалению, но нашей звезды даже нет на ваших картах, а ваше Солнце уже достаточно истощено. Поэтому мы не сможем познакомиться поближе. Хотим пожелать вам не расходовать энергию впустую, и тогда вашим потомкам не придется бродить во Вселенной в поисках мощных звезд...»


                III

       Потрясенные услышанным, Гарсон и Стоун некоторое время оставались неподвижны. Наконец, Стоун разлепил было пересохшие губы, но лингвистор ожил снова:
       – Экипажу «Эксплорера»! Просим извинить за доставленные волнения. Ваш челнок будет материализован в околоземном пространстве в течение следующей минуты. Полета счастливого!
       – «Счастливого полета!» – механически поправил Стоун.
       – Прекрасно! – голос Слипера показался бортинженеру пушечным выстрелом. – Превосходно! Теперь, я слышу, за нас взялся еще и Интерпол!
       Несмотря на пережитые волнения, Стоун и Гарсон разразились гомерическим хохотом. Капитан пытался что-то сказать, но смех душил его. В конце концов, он овладел собой:
       – Джонни, дорогой, ты проспал лучшие минуты своей жизни! – и снова захохотал.
       Недоуменная заспанная мордочка астронавта не давала его товарищам отдышаться еще в течение минут десяти… Позже в одном из интервью Реджинальд Гарсон скажет: «Это было что-то невообразимое. Мы хохотали, не переставая, полчаса, не меньше. Медики утверждают, что это было реактивное постстрессовое состояние – реакция организма на пережитую встряску. Но мы полагаем, что это была просто человеческая радость от того, что нас постигло не самое худшее…»
       Стоун придирчиво осмотрел пульт – вся аппаратура вошла в режим. В открывшихся иллюминаторах снова, привычно и по-домашнему, голубела Земля…


                IV

       Бумажная лента остановилась, стихли вентиляторы АЦПУ, но тут же, словно приняв эстафету, зашумел ввод, и в окошке осциллографа замерцала нормальная развертка.
       – Ну, и что ты на это скажешь?
       – Кто они на самом деле?
       – Они умны как компьютер и быстры как мюриды Шамиля…
       – Я серьезно, – проворчал Олег.
       – Я тоже! – к Максу вернулось хорошее настроение. – Ведь, если это не галлюцинация, они за полчаса либо за добрую тыщу световых лет изучили нас – планету, обитателей, технический уровень, да вообще все. Даже наши проблемы – вот черти! – восхитился он собственным выводам. – А ты в чертей веришь?
       – Хиа! – резко выдохнул Каратов, и экран видеофона разлетелся в мелкую крошку. – Не знаю про чертей, но амуры есть!
       – Монитор ты спишешь на их счет? – осведомился Курамов, предусмотрительно заходя за крышку АЦПУ.
       – Разумеется! – еще удар, и селектор ощутил острую необходимость в капитальном ремонте. – За невыполнение инструкции по «красному коду» нам светил штраф в сорок кредитов, а мы ничего не видели, ничего не слышали. Ну, а приборы взлетели сами собой… Весна, Максик, весна же, черт возьми! – Каратов схватил то, что минуту назад было селектором внутренней связи и выскочил из лаборатории.


                V

       Олег сладко потянулся и прошептал:
       – Весна-а…
       Он поднял голову с подоконника и огляделся. Привычный шум машинного зала вернул его к действительности. Олег глянул в полированное стекло крышки АЦПУ – одна щека красная, с отпечатком пуговицы, другая белая, замерзшая. Он посмотрел в окно их цокольного этажа – замело по самую форточку. Какая уж тут весна!
       – Проснулся, слипер! – окликнул его Иван Иваныч. – Сходи-ка за бумагой, последний рулон сейчас закончится.
       …А пять минут спустя он стоял у постукивавших дисководов и мечтательно рассказывал:
       – И снится мне, Максик, сон!..

_________________________________
Воронеж – Ессентуки, 1987 г.