Плывет, качаясь, лодочка

               

    Саня Шмаков два дня полол и окучивал картошку. Солнце нещадно палит, оводы кусают, солёный пот глаза застилает, а он тюкает, да тюкает твёрдую землю. Когда к вечеру закончил последнюю гряду, сел на меже, опустил натруженные руки. И в голове  строчки сложились:

Я сгорел на зелёном пожаре.
Двое суток я тяпкой долбил.
Мне котлетку никто не пожарил,
Мне компоту никто не налил.
Вот сижу у картофельной грядки,
 Утомлённые веки смежил.
А на кустике жук колорадский,
Как моя окаянная жизнь.

    А потом думает: « Что ж это я загрустил совсем? Имею я право на отдых после такой работы?!» Самолёт завёл и полетел на Каймановы острова. Был у него свой самолёт. В тёплом ласковом море накупался, виски  с датчанами  выпил, у костра «Калинку-малинку» с ними попел, а в два часа ночи и спать лёг в отеле – устал за день. Утром в баре выпил пару бутылок «Жигулёвского», думает: «Домой надо, поросята не кормлены». Полетел обратно. Управление на «автопилот» поставил и задремал на раскладушке. А проснулся – самолёт на волнах качается! Заправиться-то забыл. Вот умная электроника самолёт на воду и посадила. Санька из багажного отсека деревянную лодку достал, вёсла приладил и погрёб на север. А тут подплывают к нему  чумазые туземцы на дощатом плоту.

 - Мы, - говорят, - сомалийские пираты! Плати выкуп, иначе в заложники тебя возьмём!

 А Саньке никак в заложники нельзя – поросята-то не кормлены! Отдал он пиратам последние 14 рублей и  дальше поплыл. Границу пересёк, в русской речке оказался. Тут уж на душе повеселее стало, родную песню запел:

Василий Иваныч Чапаев
Рыбацкую лодку берёт
И в энтую лодку садится,
И долго, и молча плывёт.
Когда на волне горизонта
Турецкая брезжит земля,
Он смотрит туда из бинокля,
И плыть ему дальше нельзя…

    А потом видит, на прибрежном камушке красивая девушка сидит и плачет. Босая, в простом ситцевом платьице, а в волосах, как в спелой пшенице,  солнце плещется! Саня подплыл ближе:

- Что за беда у тебя,  девица милая?

 Она подняла на него небесно-васильковые глаза и Саньку будто током ударило. «Вот, - думает, - мне бы такую девушку!»

А она говорит: - Как же мне не плакать, слёз горьких не лить, добрый молодец?! Сирота я, у тётки живу, и она меня замуж хочет  отдать за богатого, да постылого. Не пойду я за него, уж лучше головой в речку!

А потом обратилась с мольбой: - Увези меня, сокол ясный, с собой! Век тебе благодарна буду!

- Как зовут-то тебя?

- Настенькой кличут.

- Прыгай тогда в лодку, Настенька, и поплыли отсюда!

Только девушку усадил, а по берегу уже пьяные парни бегут, кто с кольём, кто с дубьём! Санька из станкового пулемёта дал им очередь под ноги  и закричал предупреждающе:

- Ребята, не балуй! Следующая очередь на поражение!

Те  колья опустили, остановились в нерешительности.

      А Санька с улыбающейся девушкой приплыли вскоре к нему домой, поросят накормили и стали жить так дружно и счастливо, что все соседи нарадоваться на них не могли! Санька уйдёт на работу, на железной дороге костыли забивает, а Настенька ему суп гороховый варит с копчёными косточками. Он дрова пилит, а она ему белу рубаху крестиком вышивает.

А если б Санька два дня картошку не окучивал, а брагу пил с кем попало, разве ж нашёл бы он тогда  цветочек свой аленький и счастье неизбывное?!