От первого лица. Не приведи, Господи, никому!

Работая в газете, каких только жизненных историй не наслушаешься… Некоторые из них записывала для газеты… Вот эту, например… Рассказала её Ликера Васильевна.

Родилась я 4 октября 1924 года на Украине, в Хмельницкой области. В 1931 году пошла в первый класс, окончила школу в 1940 году. Проучилась семь лет, дальше учиться не было возможности, так как семья наша была многодетной – семеро детей, Отец, Мать, да ещё двое племянников – все жили одной семьёй.

В 1929 году началась коллективизация, через год и мы всей семьёй вступили в колхоз, всю скотину, инвентарь – всё сдали в колхоз. А в 1933 году начался страшный голод, который был по всей Украине… Страшный голод, тяжело вспоминать, очень много народу вымерло, целыми семьями вымирали, не успевали хоронить. Наша семья всё же выдюжила, выжили…

И вот 1941 год. С самого первого дня началась мобилизация. Многие комсомольцы шли в армию добровольно, записывались прямо в военкомате и тут же становились в колоны и отправлялись на фронт.

Но уже на девятый день на нашей украинской земле были десантники – немцы. Жить стало страшно: стрельба, бомбёжки – фронт. Наша армия отступала. Об этом мы узнавали из газетных сводок, радио молчало.

Немцы почувствовали себя хозяевами на нашей земле, начали угонять народ на работу в Германию. В марте 1942 года угнали насильно мою сестру Марию, которой шёл 23-й год. А 1 июня того же года полицаи и немецкие солдаты окружили наше село Путренцы и «захопали» 180 человек. Тут были и старики, и молодёжь. Приказали явиться в Изяслав (районный центр) на биржу труда. Деваться было некуда, лес с одной стороны за два километра от села, с другой - за три с половиной километра, не убежишь, окружены. И пришлось явиться на биржу. Стариков, инвалидов освобождали, не взяли, брезгливо выгоняли из конюшен, в которых мы находились. Многие были взяты по двое из семей – брат с сестрой или два брата. Я попала с братом Гришей, 1922 года рождения. Так, 2 июля повезли нас в Германию.
Три дня везли, высадили в каком-то городе, разделили, мужчин сразу погнали в баню, тут же рядышком. Женщин оставили дожидаться очереди. Не прошло и сорока минут, слышу с противоположной стороны (в другие ворота уже проводили наших мужчин): «Ликера! Прощай, нас угоняют». Я потеряла сознание…

Уже под вечер приехала машина, нас, сорок человек, погрузили в машину и повезли. В одиннадцать часов вечера привезли в город Мешеде и нас начали разбирать. Девушек, что повиднее по комплекции и по росту, выбирали бауэры (хозяева), а хиленькие, плохонькие, похожие на дистрофиков, им были не нужны. И нас, таких, отправили в село на завод Бай-фон-Гаген, Гайнриштал, пост Эфесберг Рург. Это означало: филиал завода Бай-фон-Гаген в селе Гайнриштал, почтовое отделение Эфесберг, по речке Рург. В это пекло попало нас восемнадцать девчат, все были незамужние. А четырнадцать других девушек попали на авиазавод (фабрика) Гонзель, это неподалёку, через речушку Рург.

И началась жизнь на чужой земле. Поселили нас в деревянные бараки, через щели можно было видеть, как по железной дороге метрах в 200 – 250 идёт поезд. Кровати деревянные, двухъярусные. Не прошло и месяца, как напали на нас вши, клопы и блохи…

В лагере было двести пятьдесят женщин. Были девушки из Ростова-на-Дону, из Краматорска, из Полтавской, Брестской и других областей. Первые месяцы полицаи провожали нас на работу с оружием на работу и с работы, потом убедились, что мы не убежим, стали сопровождать без оружия.

Я работала на двадцати семи автоматах, мы вырезали какие-то крошечные гайки, винты, детали. Работать заставляли в две смены: неделю в ночь, неделю днём. Часто у станка я теряла сознание от голода, кормили нас супом из брюквы. А я не могла его запаха переносить, не то что есть. Хлеба давали буханку на целую неделю. А в ней, буханке-то, и жом, и опилки, и просяная шелуха… Всё равно получу хлеб в столовой, пока иду до барака, всю буханку выщиплю и съем… А завтра? Может, умру… Нет, не умерла.

В конце февраля 1945 года завод разбомбила то ли американская, то ли английская авиация. Лагерные люди разбрелись кто куда. Мы вчетвером, все из одного села, пошли по свету просить еды-хлеба. Попали к бауэру в селе Блюгешит, это за двадцать семь километров от прежнего места работы. Хозяйка с первого взгляда бросила на меня «клич»: «Оставайся у меня работать, коров доить». Осталась, не с голоду же помирать. Мой вес тогда был всего тридцать три килограмма. Доила двадцать пять коров вручную. С двумя ведрами молока поднимешься на три ступеньки, а дальше не в силах.

25 апреля 1945 года вошли американские и английские войска. Ещё вечером немецкая армия окапывалась, а утром – уже американцы. Я продолжала работать у хозяина, всё равно ехать было некуда, односельчанок больше не видела. В августе числа 10-12 сын хозяйки свёз меня и ещё одну девушку из Брест-Литовской области в город Мешеде на сборный пункт, куда уже собирались остатки узников, не отправленных ещё на родину, в Советский Союз. Из Мешеде на автомашинах отправляли на центральный сборный пункт во Фракфурте-на-Майне. Там нас собрали тридцать пять тысяч человек из всех областей, которые были оккупированы немцами. Составляли списки. Здесь, во Франкфурте, в лагере я прожила тридцать три дня, отсюда постепенно нас переправляли автомашинами американцы.

Домой я приехала 13 октября 1945 года. Подходила к родному дому, упала на колени, целовала землю, молилась Господу за то, что я вернулась… Дома застала всех, все были живы, а семья ещё больше выросла. Брат Гриша вернулся из Германии с женой. Сестра Мария тоже вернулась и была замужем уже целый год. Господи, сколько же было радости, слёз, встречать бежали почти из каждого дома, рады друг другу, приглашают в гости… А я заболела, слегла с высокой температурой, справляться до дому приходилось и на платформе, и в товарном вагоне.

В марте 1946 года председатель колхоза пригласил работать счетоводом. Проработала я до июля 1949 года и уехала к сестре в город Выгоду. Там и вышла замуж за солдата, там же у нас родилась первая дочь. Затем уехали на его родину.

Сейчас я уже давно на пенсии. Молюсь Богу, чтобы никогда не повторилась война, чтобы наши внуки, правнуки никогда не знали войны.

Ох, какая она страшная – война, холодная и голодная. Ведь первый послевоенный год был не менее страшен голодного 1933. Немцы отступали и разрушали всё на своём пути. Советские войска наступали, сеять было некому и нечем. Вот и опять – голод. Гнилую картошку разыскали в буртах, её заготавливали для солдат ещё в 1940 году. Да и её-то уже не было, из земли выхватывали, кто сколько может ухватить, просушивали на воздухе, потом из этой гнили делали лепёшки и ели. Не приведи, Господи, никому испытать такую жизнь!